– Ну вот, кто-то ягодки нам просыпал! – Иван лёг на живот и долго ползал по лесному ковру, выедая на нём большие проплешины.

Вскоре под ногами была уже не твёрдая поверхность, а хлюпающая субстанция, пересечённая умершими деревьями. Измученный путник то и дело падал, но поднимался и упорно шёл вперёд. Если бы вдруг (ну, всякое же в жизни бывает) другой путник повстречался ему в этой глуши и спросил, куда он идёт, то Иван бы не смог ответить на этот вопрос. Он бы даже не понял смысл вопроса, а, поправив лямки рюкзака, побрёл бы вперёд, спотыкаясь, падая и поднимаясь вновь.

В очередной раз, оказавшись в горизонтальном положении, путник вытер грязь с лица и дотронулся до затылка – пальцы сразу окрасились в красный цвет крови. Иван неуверенно усмехнулся и долго рассматривал лосиный рог, привязанный к рюкзаку, затем резко откинулся на спину. Тишину вечернего леса нарушил дикий, неестественный хохот, вскоре перешедший в истерику. Иван пытался что-то произнести, но смех душил его, отказывая в праве не то что говорить, а даже дышать по-человечески:

– А за… ха-ха-ха, а за… ха-ха-ха, а зачем он мне нужен? А-ха-ха-ха-ха… Куда я его так давно тащу? Ха-ха-ха-ха… Зачем? А-ха-ха-ха-ха! – хрипел Иван.

Схватившись руками за уставшее горло, Иван катался по мокрому мху, смеялся и плакал, пока совсем не выбился из сил. Сон, не раздумывая, принял наперсника в свои объятия и быстро перенёс его в родной дом, где маленький Петя, приставив кулачки к голове в виде рожек, бегал за папой по коридору.

– Папа, я лось! Я лось! У-ууу! – сын пробегает мимо стены, на которой уже много лет висит рог лося, бодает отца. – У-ууу, у-ууу!

Раскрасневшиеся и довольные ребята влетают на кухню, где мама Света готовит ужин.

– У-ууу, у-ууу! – вторит мама, подражая сыну.

Отец в панике падает на пол и пытается закатиться под стол, но сын крепко держит его в своих объятиях. Весёлый смех заполняет всё вокруг, и каждая молекула, каждый атом, всё составляющее этих счастливых людей смеялось и радовалось вместе с ними.

Полная луна, не заметив редкую поросль хилых деревьев, осветила грязное исхудавшее лицо Ивана, и без того светившееся блаженной улыбкой всеобъемлющего счастья. Он был далеко от этого места. Сейчас он был с сыном.

Очередной рассвет наполнил холодную росу разноцветными красками. Маленькие капельки ожили, засуетились, предвосхищая новый день, заиграли лучистыми бликами раннего солнца, передавая друг по дружке отражение спящего: «Соня, пора вставать!»

Лицо и руки спящего были густо облеплены толстыми, но вечно голодными комарами, не спешившими покидать бесплатную пирушку, но Иван их уже не замечал. С трудом поднявшись на ноги, он подошёл к болотистой луже, грузно упал на колени, зачерпнул пригоршню коричневой воды, выпил её одним махом, потом ещё и ещё. Жажда не унималась. Иван лёг на живот, опустил лицо в воду и замер. Ящерица суетливо забралась ему на спину и, тревожно озираясь, забегала в разные стороны, словно позабыв дорогу домой. Пройдя через водную преграду, звуки леса поменяли свою тональность, они стали намного глуше, растянутее и, наконец, сменились бодрым голосом Ивана:

– Раз – два! Раз – два!

Начало лета баловало первыми тёплыми днями. Угол леса ухожен, очищен от бурелома и сорных деревьев – видно, что за ним давно ухаживают заботливые руки. Естественную красоту разбавляли человеческие приспособления, предназначенные для культурного отдыха. Мангал расположился в стороне от большого круглого стола, окружённого деревянными лавочками. Качели, прикрученный между берёз турник и самодельные деревянные брусья никак не портили гармонию природы рукотворным вмешательством, а дополняли её ловким штрихом законченного творения. Отец и сыном усердно выполняют отжимания на молодой траве. А невдалеке от полянки, за прудом, виднеется синий забор загородного дома, рядом с которым вовсю цветут небольшие кусты сирени, чередуя белый и сиреневый цвета.

– Раз – Два! Достаточно. Попрыгали, потрясли руками, – Иван вскочил на ноги первым. – А теперь на турник! – подкинул шестилетнего сына на перекладину и ухватился сам. – Раз. Два. Трри.

– Четты-ырреее, – Петя исправно тянул подбородок к турнику.

Отец перекинул свою руку за руки сына, продвинулся на перекладине и обхватил ноги сына своими ногами, взяв на себя часть его усилий. Теперь они подтягивались вместе:

– Пять… Шесть… Семь… Восемь… Девять… Десять. Хорош!

Иван спрыгнул с турника и выставил вперёд руки:

– Прыгай, подстрахую. Хватит уже!

Петя согнул в локте более сильную правую руку, пытаясь подтянуться ещё. Отец слегка подтолкнул его кверху:

– Оддиинннаддццаать!

С трудом оторвав сына от перекладины, Иван повалил его на бархатную траву и сам упал рядом. Едва отдышавшись, он встал на руки, согнул их в локтях и резко выпрямил одновременно с махом всего тела. Оказавшись на ногах, отец схватил сына за ступни:

– Давай, сынок, побежали на руках!

Петя изо всех сил побежал вперёд, пока руки не подогнулись от усталости. Иван с ходу подхватил сына, сунул себе подмышку и побежал дальше, к пруду.

– Ну, Петька, братан, я подтягивался лучше всех, а ты у меня будешь самым сильным человеком на планете Земля! А теперь купаться! – размахнувшись, Иван закинул в воду визжащего от радости сына и сам прыгнул вслед, подняв сноп хрустальных брызг.

Вновь звуки стали приглушёнными, как не от мира сего, или не от мира того, с какой стороны посмотреть, а где есть кто, уже и не разобрать. «Буль, буль, буль, буль», – пузыри вырвались на поверхность лужи и взорвались, ломая картинку почти забытого прошлого. Юркая ящерица, будто вспомнив о доме, стремительно соскочила со спины Ивана и растворилась в родной стихии.

Сгорбленный человек встал на колени, вымыл лицо, шею, двукратным движениями рук зачесал волосы кверху. На четвереньках он подполз к рюкзаку, достал блокнот и задумался. Раздались странные голоса:

– Ты вчера палочку поставил?

– Я не знаю, – ответил себе Иван чужим голосом.

– А кто должен знать? – не унимался первый.

– Может, ты поставил?!

Первый голос:

– Нет. Не знаю.

Второй:

– Ну ты и дурак!

– Сам ты дурак! Ты же с собой разговариваешь!

– Ну и что здесь такого? – Иван нарисовал чёрточку, зачеркнул её, снова нарисовал и убрал блокнот в рюкзак. Затем поднял лосиный рог, поцеловал его и закрепил между двумя сёстрами-берёзками. Помахал рукой небу и продолжил свой путь. Быстро темнело, вскоре лес полностью провалился в черноту ночи, но ещё долго в кромешной тьме слышалось чавканье сапог по болотистой жиже и вторящий ему хриплый голос:

– Я сейчас, сейчас, сынок… Подожди немножко. Ты только не уходи никуда…

Тем временем в одном маленьком Волжском городе в кабинете полиции сидела заплаканная Светлана. Она вздрогнула, с надеждой посмотрела в сторону распахнувшейся двери, привстала со стула и села обратно. Женщина, офицер полиции, подписала принесённую распечатку и поставила свой штамп:

– Ладно, уговорили, какой уж день ходите, будем искать Вашего благоверного, – протянула лист бумаги, – вот ещё копию записки возьмите, которую сегодня нашли, оригинал мы оставляем у себя, – сложив руки в замок и упершись локтями в стол, дама наклонилась вперёд. – В розыск объявим, хотя знаю по многолетнему опыту, что скорее всего загулял он где-то и скоро сам объявится. У нас сплошь и рядом такое, а мамы, жёны панику разводят раньше времени!

Светлана вытерла слёзы платком:

– Но у нас же ситуация другая, по…

Офицер встала из-за стола и протянула лист:

– У всех ситуация другая! Я же сказала: «Будем искать».

Зарёванная Светлана, едва нащупав замочную скважину, вошла в пустую квартиру, опустилась на пол и протяжно завыла. Из её рук выпала ксерокопия и плавно легла рядом. На бумаге размашистым почерком мужа было написано: «Света, Саша, простите – так было нужно. Не ищите меня. Здесь я уже всё сделал». Дата и подпись.

Лес. Сумерки. Голодный костёр безуспешно пытался дотянуться до вкуснятины или хотя бы лизнуть сохнущие на палке носки. Поставив очередную черту в блокноте, Иван взял в руки банку с килькой.