Ещё несколько раз я бережно доставал эти листки, но ничего в них не видел. А потом наступила никчёмная и ненужная дата: мой первый за последние шестнадцать лет день рождения в мире, где не было сына. Конечно, я не отмечал этот день, я просто пил, пытаясь залить горе, но оно не имело веса и всегда оказывалось сверху. Думая, пережёвывая, в бессчётный раз перетирая безответные вопросы: «За что? Как же так? Почему он, а не я?», – я раскрыл эти листы, и всё стало ясно – я вспомнил! Не знаю и не могу объяснить таинство этого открытия, но я буквально читал эти полосы, линии, закорючки и волны. Возможно, оказавшись в таком же физическом состоянии, как в прошлый раз, на моё подсознание наложилось что-то ещё, но я схватил тетрадь и, опасаясь снова упустить найденное, набросал краткий текст теми привычными знаками, что придумали люди…
…А «просящему даётся» – это точно: раньше я никогда не болел, а тут понеслось… Думал, что не успею. Сценарий писать намного быстрее и проще, но в нём нет жизни, а у нас с сыном она была настоящей, и будет, и есть, насколько реальна любая реальность, или иллюзорна иллюзия – тут как посмотреть. В общем, написание текста держало меня на плаву, как и сны, где мы с Петей проживали свою жизнь дальше. Дед Мороз не справился с заданием – я почувствовал себя лучше и преобразовал недописанный сценарий в полноформатную книгу.
Стилистика… Да, от сценария осталась именно она. Не было бы его, и книга была бы иной, но я не жалею. Теперь многие мысли высказаны через диалоги, и при прочтении они оживают в виде кадров из фильма. Никак не могу определиться с жанром: это, конечно драма, в то же время выживание, реализм, научное фэнтези, может, реалистическая фантастика? Или всё вместе? Может, и так, а возможно, всё намного проще – это наша жизнь. В книге я показал чувства жизни без жизни, чувства отца, оставшегося без самого дорогого, что у него было, – без сына, от и до… и после… А потом ещё «после…», и снова «до». Повествование неровно, как и сам сюжет, который полон взлётов и падений, но, начав царапаться, ты ползёшь выше и выше, упорно цепляясь за новые знания, – оно так и было. Я лечил себя по ходу письма, разгонял, как старую телегу, не готовую к продолжению службы… Надеюсь, что разогнал – последние три четверти читаются легче, но решил всё оставить, как есть, ведь это моя жизнь и НАШИ ДУШИ.
Спутанность сознания
Домашняя обстановка. Ночь, но никто не спит. Квартира до самых краёв залита электричеством. Надрывно пищит прибор, подключённый к побелевшему пальчику обездвиженного ребёнка. Мама поочерёдно, не останавливаясь ни на секунду, растирает ему ступни, руки, протирает тело полотенцем. Отец делает искусственное дыхание обмякшему сыну, слушает заснувшее сердце и вновь запускает его очередным массажем. Медики третьей за ночь бригады скорой помощи молча стоят рядом…
Улица. Ночь. Сквозь грязные окна реабилитационной машины мелькают огни ночного города. Внутри машины нет ничего. Кислорода нет. Иван продолжает дышать за двоих: рот в рот… рот в рот… Чёрные зрачки сына, став огромными, скрыли всю голубизну его радужки. Ещё выдох… Ещё… Толчок в грудь… Зрачки сузились, расширились и вновь превратились в маленькие, почти невидимые точки.
В больнице их никто не ждал и не встретил. Сквозь спутанное сознание Иван слышал, как работники «скорой» ругаются с медсестрой, которую только что разбудили.
– Вам же звонили, что у ребёнка дыхания нет. Почему ничего не готово?
Тележка с сыном покатилась вперёд, преодолевая бесконечные повороты, лифты, узкие коридоры. Иван останавливал носилки, чтобы поделиться с сыном парой вдохов, и толкал её дальше. У дверей реанимации заминка. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох выдох…, одно дыхание на двоих, одна на двоих жизнь. Наконец появилась зевающая во весь рот дама – дежурный врач. Протёрла заспанные глаза, не пожелав закрыть или прикрыть рот рукой:
– Что случилось? – снова протяжный зевок.
Иван быстро рассказывал причину позднего визита, но осекался на каждом втором предложении: дежурная громко зевала – ей не интересно.
Утром врачи отказались делать какие бы то ни было обследования, и начмед приказал радоваться:
– А чего вы хотели? Ему вчера шестнадцать лет исполнилось! В детскую больницу уже нельзя, а по закону (я вам сейчас дам почитать) во взрослую кладут только с восемнадцати! Так что вы радоваться должны, что мы вас взяли!
Радости не было. Утро-ночь, утро-ночь, утро-ночь – дни незаметно сменяют друг друга. Реанимация. Глубокая кома. Родители умело массируют, разминают, протирают, разговаривают с любимым сыном:
– Петруша, сейчас ножки тебе помажем, разотрём хорошенько… Сейчас ручками поработаем. Вот так. Вот так!
Две недели продолжался один бесконечный день, но с первой нотой телефонной трели наступила ночь, и дня больше не было. Новый день закончился не начавшись – закончилось всё, и началась нескончаемая, режущая, стонущая, ломающая боль. Из часа в час, из ночи в ночь, из секунды в секунду – сына больше нет.
Проводы, просмотр видео, фото, слёзы, крик, вой. Сон, бред, полубред – всё перемешалось в хороводе нереальной реальности. Иван мечется в кровати, не имея возможности уснуть, и не в силах проснуться плачет, кричит, зовёт сына…
Утро осветило комнату осторожным лучиком молодого солнца, который щекотал веки, играл с зарёванным лицом Ивана, пока тот не проснулся окончательно. Рядом был Петя. Он оторвался от планшета и удивлённо взглянул на отца:
– Папа, ты плачешь, что ли?
Иван не мог поверить своим глазам, но верил им! Он теребил, мял, обнимал сына и ревел в голос:
– Петька, Петька-сынок! Так значит, всё хорошо получилось? Обошлось?!
В комнату вошла Света:
– Что обошлось? Вы чего такие?
Петя пожал плечами, легонько похлопывая отца по спине:
– Я не знаю. Папа чего-то ревёт.
Света:
– Почему ревёт?
– Не знаю. Я играл спокойно, а он проснулся и ревёт.
Иван глубоко вздохнул, стараясь успокоить дыхание, и вытер слёзы:
– Надо же, хрень какая приснилась! Я во сне даже поверил… так всё реально…
Света присела рядом:
– Расскажи.
Иван вобрал в себя воздух и с шумом высвободил лёгкие:
– Нет, хрень это. Мерзость какая-то. Забудь!
– Ну и ладно, забудем тогда. Будем только хорошие сны помнить! Чем сегодня займётесь, мужики?
– О-о-о! У нас куча дел и ещё больше планов! – Иван сгрёб сына в охапку. – А пока я сожру вот этого маленького козлика!
– Я не маленький! Сейчас я тебе покажу, какой я маленький! – Петя яростно боролся с рукой отца.
Иван рассмеялся:
– Ладно, ладно, не маленького! Тогда я сожру этого огромного, толстого, вонючего козла, который мне руку отламывает!
Красный от напряжения сын пытался завести руку отца за спину:
– Сейчас я тебя! Сейчас я тебя!
Света:
– Эй, вы, драчуны-засони, быстренько умываться и кушать!
В ванной комнате отец и сын продолжали яростно бороться, теперь уже из-за струи воды – кто вперёд?!
Петя быстро поел приготовленный мамой завтрак и вылез из-за стола:
– Я всё! Я человека-паука смотреть!
Иван:
– Ладно, одну серию посмотришь, и повторим месяцы и времена года по правильной очерёдности!
– Да я так всё знаю, – Петя набрал полную грудь воздуха. – Апрель, июнь, май, январь, понедельник!
Иван:
– Молодец, почти угадал! А потом песенку вспомнишь, которую я для тебя в Лондоне написал, и расставишь всё по порядку.
– Я и сейчас могу! – Петя приосанился и торопливо запел:
АПРЕЛЬ капелью плачет,
Зелёный МАЙ смеётся,
В ИЮНЕ солнце греет,
В ИЮЛЕ уже жжётся.
Наш АВГУСТ переменчив,
СЕНТЯБРЬ не надёжен,
Листвой его, опавшей,
Забытый сад уложен.
