Ступени вели вниз, в подземелье, через туннель, вырубленный в скале. До тех пор, пока Церковь Предка не объявила это место своим, местные жители утверждали, что башню построили Пропавшие. «Кольцо титана», так они называли ее. Теперь официально считалось, что племена принесли его с собой со звезд.

— Вы пойдете со мной, настоятельница. — Пелтер жестом пригласил ее выйти из кареты. — Лицо старого «друга» должно помочь инквизиторам сделать шаг вперед и выполнить свой долг.

Настоятельница Стекло вместе с Сэрой, поддерживавшей ее, вышла в холодный рев дня. Короткий переход — все трое сгорбились из-за ветра, — и они снова оказались в укрытии: согнувшись, чтобы не поцарапать головы, они спустились по крутой каменной лестнице.

Пропавшие — или одно из четырех племен, построивших это место, — не использовали никакого строительного материала. Стены были либо скальной породой, срезанной с удивительной точностью, либо самой почвой, сплавленной в гладкую, похожую на мрамор субстанцию, твердую, как камень.

Какое бы расследование ни велось, оно, похоже, находилось на завершающей стадии. У дежуривших стражей инквизиции был скучающий вид. Инквизиторы Селдом и Агика не были среди тех, кто предпочитал более жестокие методы добывания информации. Агика была прикосновение марджал с даром выуживать правду из самых не желающих говорить языков, а Селдом пришел к тому же образу мышления о допросе, что и сама Стекло: информация приходит быстрее и точнее, если вопросы преподносятся как заботливая попытка уменьшить окончательное наказание субъекта.

Стекло с Сэрой ждали, а брат Пелтер отправился поговорить с инквизиторами. Сэра быстро вступила в разговор с другими охранниками у входа, мужчинами, которых она не видела месяцами, оставив Стекло бить баклуши или изучать комнату.

В зале стояли скамьи, на которых сидели верующие во время служб или созерцания, или что еще там они делали в святилище. От прежних обитателей, однако, не осталось никаких следов, кроме одного символа, вырезанного на стеклянной поверхности задней стены. На взгляд Стекло, он имел много общего с сигилами, хотя, в отличие от них, не искажал сознание. Если в символе и была какая-то магия, то более глубокая, слишком глубокая, чтобы Стекло могла ее коснуться.

Стекло проводила пальцем по изгибам символа, когда появился еще один страж и втолкнул в комнату крестьянина. В дверях Сэра подняла голову и вернулась к разговору. Стекло держала в одной руке единственную в комнате лампу, освещая ею символ. Она прекратила осмотр и подошла к вновь прибывшему. Молодой человек и так выглядел достаточно обеспокоенным, а если он останется в темноте...

— Сядь, побереги силы. — Стекло указала на ближайшую скамью. Мужчина посмотрел на нее так же непонимающе, как и испуганно. Стекло сказала по-другому: — Садись, тебе нужно отдохнуть.

— Спасибо, сестра. — Мужчина тяжело опустился на деревянную скамью. Его куртка, похоже, была сделана из мешковины и грязи, обе скулы были в грязи, и от него пахло свиньями. — Я не понимаю, что я сделал.

Стекло села и улыбнулась ему:

— Может быть, ты ничего не сделал?

— Я не понимаю. — Мужчина покачал головой, глядя на свои колени. — В деревне моего дяди старики оставляют первый срез урожая богу кукурузы. Я слышал, что в Уиттле есть каменная церковь Надежды. Почему они арестовывают людей здесь? Собственных детей Предка? За что? Они взяли Мастера Рута. Сказали, что он неправильно читает молитву Предку. И пастора тоже забрали, потому что он сказал, что это место было здесь, когда пришли племена. Это безумие...

Стекло покачала головой. Такое недоумение она слышала много раз, чаще всего на окраинах империи.

— Самая большая угроза для любой веры — не другие веры или верования, а искажение и разделение ее собственного послания. Когда дарнишцы плывут на нас под своими знаменами, мы объединяемся и становимся сильными. Никто не задумывается, стоит ли поклоняться Орму, Гатаару или трехглавой богине. Но когда мы предоставлены сами себе, то вскоре кто-то, часто жадный до власти и влияния, берет на себя смелость изменить учение Предка, совсем немного, но таким образом, чтобы сделать этого человека более важным или особенным или предоставить ему привилегии. И не успеешь оглянуться, как у тебя уже четыре разные церкви, четыре первосвященника воюют, а легион архонтов спорит между собой. Это случалось снова и снова. В результате таких междоусобных войн наши поля залило море крови... — Она замолчала, видя непонимание мужчины. — Мы представляем бо́льшую опасность для самих себя, чем Дарн или Скифроул, и даже войны со Скифроулом, можно сказать, были из-за интерпретаций веры.

— Но в деревне моего дяди...

— Лед смыкается, и это объединяет много людей и много вероисповеданий. Император санкционировал Церковь Надежды: ее священные тексты говорят о будущем и не оспаривают учение Предка. Сама Церковь Предка объявила, что те, кто следует за малыми богами, могут беспрепятственно делать это в более отдаленных уголках империи. Такая практика запрещена только в городах, объявленных церковными. — Она подняла руку, чтобы отвлечь его от следующего вопроса. — Тебе нужно подождать и посмотреть, не будут ли священнослужители, которые учили в этом храме, признаны виновными в ереси. Отвечай на любой вопрос правдиво. Если окажется, что они виновны и что ты был частью их паствы, ты должен покаяться и посетить освященную церковь, чтобы узнать истинное учение. После этого ты будешь очищен от заразы и не будешь представлять никакого интереса для инквизиции.

Стекло произносила эту речь — или нечто подобное — несчетное количество раз. Она повторяла ее так часто, что, как слово, повторяемое снова и снова, она потеряло для нее всякий смысл. В конце концов, сама Стекло видела только непосредственные последствия, жертвы здесь и сейчас, а не те постулируемые потери от войн разделенной церкви. Она начала падать духом из-за работы еще до того, как умер ее сын. И к тому времени, когда Эйбл в последний раз в своей жизни вздохнул прямо перед ней, ее сердце было полностью разбито. Она так и не вернулась в Башню Исследующих.

В дверях появились новые фигуры с фонарями, и Сэра жестом подозвала Стекло. Стекло поднялась на ноги с помощью крестьянина, который впервые заметил цепи на ее запястьях.

— Спасибо, сестра, — сказал он, не отрывая взгляда от серебряной цепи.

В комнату ворвался Брат Пелтер. За его плечами у него стояли похожий на ястреба Селдом и стройная Агика, темноглазая и скептическая.

— Старшие инквизиторы согласились сопровождать нас во дворец Шерзал, настоятельница. — Пелтер потер руки, не в силах сдержать энтузиазма.

Стекло коротко кивнула инквизиторам и повернулась к крестьянину.

— Помни, что я тебе сказала, молодой человек. Честность и раскаяние. — Она взглянула на ожидающих инквизиторов. — С тобой все будет в порядке. — Она это и имела в виду. Скорее всего, так оно и будет. В собственных перспективах она была куда менее уверена.

ЗОУЛ БЕЖАЛА РЯДОМ с Чайник, черн-кожа ной-гуин свисала с ее руки, странно извиваясь, словно живая.

— Мы должны потеряться. — Внимание Чайник привлек туннель впереди. Самый очевидный из боковых проходов был перекрыт, но любая система пещер пронизана трещинами и дырами. — Потерявшихся трудно найти. — Они пробежали еще пятьдесят ярдов, Чайник замедлила шаг, чтобы осмотреть отверстие в стене. — На два дня и две ночи. Тогда мы сделаем наш ход.

— Мы должны расстаться, — сказала Зоул. Ее левая рука щетинилась крест-ножами[3], украденными у мертвого ассасина.

— Мы не должны! — Чайник покинула узкий проход и двинулась дальше, свернув на развилке поменьше, где проход разделялся. — Ты под моей опекой, послушница. И как я найду тебя снова?

— Я нашла тебя раньше. Я могу сделать это снова. Я сделаю отвлекающий маневр. Ты сможешь спасти Нону.

— Это Тетрагод, Зоул! Тетрагод! Ты же послушница! Ты не должна быть здесь! Я тоже не должна...