Илекс проводила ее погрустневшим взглядом, взмахнула платком и утерла им пот на переносице. Народ, завидев Диамет, встрепенулся, прижался плечом к плечу и застыл, наконец, в стихшем ожидании. «Видимо, все только собрались, — думала она, встречая Яромила. — Где же Анариэль? Даже Элид здесь, почему-то». Пожав крепкую руку, Афелиса обратилась к нему, сияющему и напомаженному:
— Что, похвастаться захотелось? Ты не переигрывай, не поверят.
— Да ладно тебе! — засмеялся Элид, приглаживая сюртук. — И перед кем мне хвастаться? Перед теми олухами? — кивок в сторону толпы. — Они уже и так локти сгрызли, на меня смотря.
— А сюртук-то ты у кого такой стащил? — Афелиса усмехнулась, похлопав его по плечу. — Вот, здесь уже грязь. Не совестно тебе в таком появляться на глазах у всех? — он и вправду выглядел забавно: лицо, измазанное темными пятнами, взлохмаченные волосы, улыбка до ушей. И вдруг мальчик такой появляется в сюртуке! — Ты бы причесался, только смеяться с тебя будут.
— Ну и пусть смеются, если им легче станет! — воскликнул Элид, хмурясь. — Смех лечит и продлевает жизнь, слышала? И ни у кого я не крал. Мне сам Арсент дал поносить на сегодня. Друг мой. Но что-то его не видно. Прячется, наверное. А грязь где? — он попытался заглянуть через плечо. — Ничего и нет. Это ты стерла, спасибо!
Он вновь улыбнулся и, пригладив свои кудри, отошел в сторону. Вскоре взошел и Анариэль. Тишина исчезла на палубе: народ взвизгивал и требовал. Девушки, обласканные прибрежным ветром, закутались в платки, переговаривались, а детки играли с сеткой и камнями: где только взяли? Мачты стали обступать, прислоняться к ним в выжидании, пускать удрученные вздохи… Солнце тогда уже обжигало всех, впивалось в кожу, оставляя жгучие порезы. Об борта разбивались тихие волны, образовывая пену. Афелиса медленно и невозмутимо оглядела палубу: все до единого, кажется, собрались. Если и не всех видно, то прятались остальные по углам, как Илекс. Тянуть время не было сил, тем более что Анариэль осведомил, что уже как пять минут назад пробил одиннадцатый час. Встав на середину шканцев, маг сложила руки за спину и, в ожидании всеслушанья, раздумывала о том, как бы начать мысль: «Нужно кратко и по делу. Это очевидно, но иногда случается так, что заносит совсем не туда. Тем более со мной». Речь она обдумывала еще ночью, перерывами между чтением, так что собраться на одном было невозможно.
— Вчера мы совершили первый поход в город. И, надо сказать, без двух сторон не обошлось, — толпа замолчала. Услышав ее громкий, собранный голос, они замерли, лишь дети шумно всхлипывали. — В Гроунстене сейчас тихо, хотя, как после выяснилось, охотники еще патрулируют загородные районы. Охотничьи смены еще в силе, к сожалению. Но, идя по городу, мы не накнулись на них, кроме как в замке. Ситуация на острове неоднозначна. Но не будет смысла ждать, ничего не изменится. Замок не пустовал, и информация о нас, неизвестных, донесется до командиров. Именно сегодня мы возродим силы магического рубина, чтоб нанести урон охотникам и огородить себя от внешнего мира. Так будет безопаснее. Рубин — единственное наследие, что оставили для нас предки. У нас прямая обязанность восстановить свое государство из пепла и отстоять честь. С давних времен нам завещали, что мы, как люди, которых подавляет и принижает общество, должны держаться вместе, или мы — могила. Если не последуем этому правилу, то предадим других магов, и чернокнижники никогда не были исключением. Предательство не изменяет родства. Они — наши братья и сестры, — ее речь прервал шум. Люди загалдели: очевидно, их вывело на спор заявление о единстве их с чернокнижниками — демонами, какие оклеветали их имя навеки. — Это неоспоримо! Вспомним, что и мы не ангелы совсем: они — истинные, спустившиеся с небес — давно мертвы. А мы, маги, лишь серая масса, и как бы вы не сердились и не отрицали мое высказывание, но в каждом из нас есть, хоть и малая, частичка черной магии.
— Что станет с предателями? — выкрик из толпы. Бородатый мужчина вырвался к самым шканцам. — Сколько себя помню, они всегда оставались подлецами! Не сгубит их великая сила?
— Нет. Они сильнее нас. И возмездие понесет за собой последствия: наше здоровье ослабеет. Рубин требует большого заряда энергии, и если не удовлетворить — ничего не выйдет. Это временно, так что переживать не стоит. Чернокнижники, возможно, даже не заметят той волны, которая пройдется по острову.
— Нам потребуется каждый человек здесь на палубе, — вдруг заговорил Анариэль. — Если камень напитается большей силой, мы будем твердо уверены, что он погубит каждого охотника.
Народ снова забушевал: некоторые тянули руки, выкрикивали вопросы, но они тут же смешивались в гулком сумбуре, что ничего не возможно разобрать. Яромил, покуривая папиросу, оперся спиной о штурвал и наблюдал из угла; фуражка слезала на лоб, и подправляя ее указательным пальцем, он переговаривался с Элидом: тот гордо улыбался, поглаживая бока штанов, и изредка показывался на виду. Шагал он беспрерывно, свысока глядел на толпу, да ухмылялся, точно шутку вспоминал. Но одно обстоятельство заставило его вздрогнуть и оступиться. Из группы выступил мальчик, будто выгнанный остальными. По росту лет тринадцати, не больше — с болезненными, но сверкающими глазами. Он пытливо глядел на Элида, утирая ладони платком и, получив пинок он другого своего товарища, чуть ли не примкнул к шканцам. Тот же, немного постарше, лет пятнадцати — белокурый и в зеленой курточке, оперся на борт и залился безудержным смехом. Элид сразу же узнал своих забияк: они, помнится ему, и Арсента донимали, пугали до ужаса. «А этот-то, черненький, откуда вылез? — смотрел он на мальчишку так же внимательно, пока не заметил в его ладони маленький камень. — Послали его! Заставили! Ну, заставлю одуматься. Нечего со мной такое дело иметь!» Мальчик ждал его, не двигаясь с места. Тоненькие бровки изогнулись, и выражение лица переменилось на какое-то обидчивое. Шагнув к нему, на самый край, Элид сел на корточки и спросил:
— Ты чего лупишься? И ты это, камень выкинь, или при себе держи. Опасно тебе, такому маленькому.
Понаслышке он знал о нем лишь некоторые факты, и теперь Элиду удалось рассмотреть беднягу: был он из малорослых, еще не созревших и не вытянувшихся ребят; слабое, бледное тело, но такие озлобленные обидой глаза! Карманы его торчали в разные стороны. Показав вторую руку, до этого спрятанную за спиной, он поднял ее, готовый бросить: на ладони были маленькие царапины от острых камней. Элид отшатнулся, охнул и, не успев увернутся, получил в лоб небольшой осколок. Удар пришелся сильным и довольно метким: боль текла к вискам, гудя и будто горя на солнце. «Кто научил? — подумал он, приложив ладонь ко лбу. — Ппять, чертенок, замахивается!»
— Эй! — выкрикнул он, чем привлек внимание белокурого мальчишки. — Ты прекращай!
Второй замах оказался неудачным: камень ударился об пол и покатился прямо к ногам Афелисы. «Ага! — ликовал Элид, но радость эта быстро прошла. — Сейчас она на меня подумает, ну да…» Едва ли не оступившись, она пнула его. Грозный взгляд впился в него жестокой обидой. Раскрыв рот и чуть было не оправдавшись, он понял вдруг, что навлечет на себя еще больше проблем. Жгучая боль отзывалась на лбу. «Придется теперь извиняться. А если не получится, то все, я точно труп».
— Смотрите, — крикнул он предупредительно. — Сейчас я вам как…! Сейчас пырну вас. Вы попадаете у меня, шкоды!
Бедняга, покраснев от чего-то, понурил голову и поспешил слиться с толпой, увидев, как тотчас же со шканцев Элид спрыгнул на палубу и угрожающе потопал к нему. Рука потянулась к штанам: карманы оказались пусты, так еще и вывернуты. Оставалось лишь ему ждать того, как Элид набросится на него и побьет беспощадно, а глаза его точно кровью наливались, ноздри раздувались, и кулаки сжимались — точно поплатится! Мальчишка оглянулся по сторонам, ища помощи, но в спину ему полетели лишь камни, и ребячий смех: «Чего стоишь? — упрекали они его. — Ты знаешь, что будет сейчас!» Но он будто их не слушал; слезы брызнули из глаз, щеки налились кровью. Потирая кулаками глаза, виновник всего происшествия шагнул вперед, добровольно отдавая свою плоть на растерзание зверя — Элида. Он-то и взгляда не повел, потирая ушиб на лбу, и, примкнув чуть ли ни всем телом, точно вытянулся на носки и произнес угрожающе свысока: «Где камни нашел, негодник? Тебя те послали?» Не удовлетворившись ответом, он сомкнул губы и вдруг встряхнул младшего за плечи. Глазки его раскрылись, в них пылала мольба о пощаде и по-детски невинное: «Я не виноват! Меня подставили!» Так и поверил Элид! Но кулаками размахивать он не собирался, ибо не нужно ему выставлять себя негодяем при всех: важных и не очень. Тот отдал ему маленькие осколки, и перед тем как убежать, прошептал еле слышно извинения, сквозь град слез и пота. Элид проводил его с самодовольной усмешкой, подкидывая мелкие камни: «Так то! — ликовал он, вспоминая его, раскаивающегося. — Вот, как нужно все эти перестрелки решать. Но где они камни взяли?» Первая мысль, конечно — спустились с борта, но кто позволил? Пришлось ему стать доносчиком, и по дороге неведомо сколько раз поразмыслить о том, как же подло обвинять мальчишку, вынужденного бунтовать лишь под угрозами старших ребят. «А я на них доложу, — подумалось ему. — Господин Анариэль будет не в восторге. Тем более, что их имя ни раз мелькало в такого рода новостях…»
