Да, все в прошлом. Не думаю, что это слишком плохо. У меня с тобой не происходило ничего плохого, и утверждать о том, что что-то при встрече возникнет не так, я не силюсь. Все может быть. Мы будем рады друг друга увидеть. И столько времени прошло, столько информации…

Дела. К сожалению.

Но дам знать, как получу ответ, что все наладилось.

А. Д».

Подчерк скакал, строки подкашивались, и много раз пришлось переписывать все эти слова, чтобы, наконец-то, получилось что-то целесообразное. Афелиса перечитывала, добавляла и, удовлетворившись окончательным попыткой, заставила себя заснуть. Никакой страх не волновал ее теперь, напротив, после пережитого ужаса насладиться чем-то сладким и желанным было то, в чем она и нуждалась. «Надеюсь, письмо к завтрашнему обеду доставят. Спущу его рано утром и, может быть, добьюсь ответа даже раньше. Эти его жалобы на мои упреки… убивают. Да, именно так».

Утро еще не наступило, как совершилось нечто до того неожиданное для всех, тревожное и непонятное, что много людей еще вспоминали о том тревожном дне, когда свершилось и темное возмездие…

День выдался прохладным. Ветер несся с востока, лаская нарумяненные щеки девиц. На вершине холма, покрытого длинной травой, виднелись крыши небольшой деревеньки. Деревянные заборы выходили к самому обрыву, наклоненные вперед: кажется, пройдется буря, и доски, потемневшие от старости, рухнут вниз. Душистой свежестью веяло из недавно проснувшихся долин: полевые ромашки неспешно кивали под порывами ветра, прятались в зарослях. Одна лишь тропинка к деревеньке была просыпана песком — по этой-то узкой дороге шли две мечтательницы в кисейных платьях. Шли они не торопясь, тихо разговаривая, да посмеиваясь иногда. В вышине зазвенели птицы: Розалинда оглянулась и указала своей подруге на летящую стаю. Прогулка выдалась хорошей, но палящее солнце не щадило никого — слепило, уматывало и высасывало все силы. Шагали они как бы нехотя, пересиливая себя, чтобы добраться до дома. Возникшую тишину заполняло стрекотанье кузнечиков — лишь они и жили, вольные и защищенные. Вдруг девушка заговорила и улыбнулась так, точно продолжала внимать в мечтанья, но более не подхватывая спутницу свою за локоть.

— Я-то все думаю, дорогая. Вот наговорили мы какого-то бреду сказочного, а теперь уняться не можем. Нам и здесь хорошо живется. Деревни никто не трогает. И, я уверена, за границей черти одни правят. Давай, все же, ты останешься здесь со мной? И Филгена уговори. Он славный у тебя, доселе мужчин таких не видела, — она хихикнула и замахала веером, — хорош парень. Ему тоже жизнь сельская нужна, чтобы дух, как говорится, выработать, да силушку наработать физическую. А тебе на свежем воздухе полезно будет. Особенно, когда родишь своего первенца.

— Ширан! — воскликнула Розалинда, отступая от нее на шаг в сторону, — такие шутки противны. Хватит уже. Я говорила, что мне рано, и что я не готова. Так что прошу прекратить. Уже злишь меня.

— Ну, что ты так сразу? — произнесла она, крепившись из-за всех сил, чтобы снова не выронить подобную фразу, — злость твоя тебе же во вред, Розалинда. А я только лучшего желаю. Сколько прошло с той поездки? Пять, шесть лет? Представь, сколько времени вы друг друга познавали! Не пора ли перейти к чему-то более серьезному? Укрепить ваш брак рождением ребенка. Эх, вот пожалеешь, а время не вернуть. Все-то тебе куда-то бежать надо. Одумайся уже и счастье свое не прозевай.

— Знаешь, это так звучит, будто тебе нужен этот ребенок, потому что не повезло тебе с этим, а не мне, — Розалинда прибавила шаг, — и какой брак? Говорила же, что обручаемся мы после того, как в Гроунстен переедем. Не нужно, Ширан. Так все хорошо было, и тебе нужно было эту малину испортить. Лучше продолжай говорить о своих щенках. Это слушать приятнее.

С ее лица тотчас исчезла вся радость: суровое выражение появилось на ней. Теперь шагала Розалинда шире и тяжелее, точно хотела поскорее уйти восвояси. А Ширан все посмеивалась, краснела, оттирала пот с щек рукавом и, приставив его к губам, нагнала ее и промолвила:

— Неприятно, так неприятно. А о щенках я уже все рассказала. Что, по второму кругу?

Ответа не последовало. Розалинда чувствовала, что все ее высказывания происходят из обычного желания поиграть, поцарапать, как кошка и, нервно хихикнув, уйти прочь. Так и случалось — сильное разочарование нагоняло на нее эти выходки. Ведь нет же ей никакого дела? Недавно только, поразмыслив, она поняла, что Ширан ничего не хочет, кроме как подло подшутить и, по ее мнению, никаких поводов для обиды она никогда не создавала. «И не признает же, что делает их. По глазам вижу, что понимает. Ее забавляет моя злость. Разве по-дружески это? Да и зачем… так еще эта девица на хорошем счету у семьи Дагель. Этим по она похвастаться, несомненно, может. Все богатство госпожи использует, фаворитка». От этого последнего слова начинало завистно трясти, и признания тому чувству не было. Ширан, с самодовольствием окинув взглядом свою юбку, облегающую изящную фигурку, встряхнула воротник и пошла дальше. Заметив этот жест, Розалинда обернулась и у подножья холма выплеснула:

— Когда так одеваться стала? Господ соблазнять? Тебе, видимо, госпожи Дагель мало, раз на других уже засматриваешься. Это понятно, тебя хлебом не корми, только лясы точить с тобой на счастье. Думаешь, тетенька твоя всегда будет так великодушна к тебе? А ты когда под венец, сваха?

— Она женщина, вдова, — серьезно ответила Ширан, складывая руки на спине, — мне не интересна она больше, чем подруга. А если ты про то, что она меня балует, то это чисто из-за ее желания. Я тут ни при чем. А я и хочу замуж выйти, да достойного нет. Все-то вокруг… нет мне равного, да, — она усмехнулась со своих слов, — вот как приедет какой-нибудь городской, так я…

Ширан задумалась, растягивая это «я».

— Юбку задерешь, — твердо заключила Розалинда. Негодования и протестов не последовало, — оно и понятно. А ты застеснялась сказать, солнце ясное. Тебя так послушаешь, и вывод сделаешь, что на всей Земле тебе нет равных, и ты, ненаглядная, так и останешься одна. Как же худо-то… — наиграно покачала она головой.

Отправились они потихоньку по холму, пуская язвительные шутки. Лишь изредка Розалинда обижалась, сердилась, но, спустя какую-то минуту, глаза ее наливались теплом и смехом. Позади раздался топот и ржание лошадей — Ширан притянула ее к себе, в сторону, и взмахнула платком, приветствуя учителя. Подле них остановился молодой человек, в сюртуке нараспашку, да с серой шляпой на голове. Он заулыбался, да так, что ямочки выступили на щеках. Ширан приподняла подол юбки, и, пробравшись сквозь траву, подала ему руку, и нежно произнесла:

— А! Здравствуйте! Поймали мы вас наконец-то. Сколько так скакали, любезный?

— Доброго вам всего… — он наклонился и, прикоснувшись губами к ее пальцам, исподлобья взглянул на оставленную Розалинду, — и вам здравия! Мне не привыкать в такие широты пускаться. Утро чудесное выдалось. А я-то думал домой, к матушке заехать, да дай, думаю, навещу Вас. Госпожа мне еще денек дала.

— И что же Вы не едите? И зачем свернули? Поезжайте, а то поздно будет, — она опустила руку, — и радостный вы такой. Что, удачно на ярмарку съездили. Багаж оставили где-то?

— Сколько вопросов, — засмеялся мужчина, — тут сказали мне, можно и через вашу деревню поехать в город. Так еще и срезать. А по прямой ехать, тем более в такую погоду… умереть можно. Удар солнечный получить. А вы куда-то собрались? Или уже сходили?

— Гуляли. Идем в дом. Не зайдете к нам? — спросила она решительно, — там, может быть, госпожа Вас угостит всякими пряностями. Обежала сегодня что-то состряпать. Вы, я знаю, пока Атнишку читать учили, так уплетали вкусности всякие. Передохните. А то к обеду солнце полностью выглянет, и, гляди, помрете Вы по дороге. Вы поезжайте, госпожа как услышит от слуги, что прибыли, так сразу оставит книжку свою. Зачиталась она, Вы тут только и поможете. А я с Розалиндой дойду уже… как раз к столу подоспеем.