— Чернокнижники разве не смотрят в оба? — спросила Афелиса. — Будут риски, если они заметят наши разноцветные паруса.

— Они давно уже спрятались в лесу, сами высунуться не могут. Благо, что охотники не доходят до мертвого озера. Настоящая преграда. Так ведь, господин Яромил?

Прихрамывая, старик повел рукой к горам, кивая матросу. Увидев его жест, юноша спрыгнул с лестницы и скрылся в капитанской каюте. Причесывая пальцами сбившуюся бороду, он обернулся, удостоив магов поклоном. Яромил не услышал вопроса, и госпожа Леотар неловко переспросила:

— Чернокнижники ведь в лесах водятся?

— А что ж не в лесах-то? — ответно спросил он, снимая черную фуражку. — Все в лесах: боятся, как знать, волки дремучие. Домишки их пали у подножья, это точно! Они сами всех бояться, хоть и выставляют из себя великий народ! — он смеялся. Смеялся едва ли не до боли в животе. Что же такого забавного? Именно то, что бессильные и потерявшие свою значимость темные маги, обзывают себя великими! — Где же тут, в прятках, величие? Я пожалел о своих словах, когда сказал, что им бы лучше вступить в наш народ. Моя беда.

— Предатели возвращаются, — вдруг сказал Анариэль, выходя из-за спины Афелисы. — Но наше дело: пустить их или нет. Один раз наши предки допустили это, из-за милости, и что они получили в дружеский подарок? Только развал! Не более!

— Они испугаются нашего появления, я уверена в этом, — Диамет посмотрела на Анариэля, и потрепала его по плечу. — Что ж, наше дело больше не может терпеть. Не хочется наткнуться ночью на кого-нибудь… Увидимся?

Спросила она, словно плохое предчувствие вселяло ей неуверенность: «Всего лишь навязчивые мысли, — думала она. — Если бы намечалось действительно что-то плохое, то не только я бы учуяла».

— Я поплыву с вами, если тебе угодно, — ответил Анариэль, не понимая по началу, к чему прощание. — Конечно увидимся, но я хотел бы сопровождать вас. Путь долгий, скучный. Да и поговорить тебе не с кем. Конечно, если хочешь, но я уже настроился на отплыв.

— Сопровождать, — повторила Афелиса, опуская руку с его плеча. — Вот же неожиданно ты, Анариэль! В самую минуту! Ты только скрасишь нашу компанию. Не вижу преград…

— Тогда я рад, — он вздернул уголки губ. — Что же, капитан, на палубу.

— Не время. Пусть загрузят мешки, тогда и проходите, Ваше Сиятельство! — сказал Яромил, и после направился на палубу.

Афелиса удивлялась больше не известию о том, что Анариэль пересечет океан с ними, а тому, что ее не предупредили. Собрания всегда проводились после прихода всех лиц, однако в это знойное, бодрящее время — все пошло по-другому. Но ведь, если ее уже почитают за важнейшего человека, то почему же так сложилось? Диамет принимала все говоры, как новости послов. Впрочем, это известие было не значимым для народных дел. Получив приказ и спустившись с палубы, колдун, непринужденно и чуть размахивая руками, подошел к Афелисе, низко кланяясь.

— Господин Яромил поручил дать Вам знать, что корабль готов к отплыву. Капитан требует взойти на борт сейчас же, — монотонно, будто заучил. — Просим Вашей милости.

Не поднимая глаз, он через мгновение скрылся за мачтами корабля. Шум поднялся, маги подступили к самому берегу, где ног их едва ли касались тихие волны. Женские платки и накидки вздымались на ветру; мужчины, те, что не вышли матросами, угрюмо сидели на глыбах, пережевывая за щекой твердый хлеб. Во все впитался дух торжественности, но в щелях толпы проглядывала и тоска — та тоска неудачи, вызванная завистью, ведь, кто знает, когда корабль вновь переплывет целый мир… Громко, необъятно, но грусть заставляет увеличиваться терзающие моменты! Все поплелись к кораблю. Леотар застыла на месте, отвлеченная от всей кучки колдунов. Да, сильное желание было у Афелисы — неудачное послание судьбы. Нигде не выглядывал синий горб Хакан. Синий, потому что эта накидка стала будто ее частью. А как хотелось видеть свою наставницу! Сколько времени пройдет, сколько раз парусник доберётся до этих гор? Никто и не мог предположить, гадать уж боялись. Но ее взгляд не улавливал ни синего горба, ни насупившегося лица. Вдруг, стоило девушке отвернуться и ступить на лестницу вслед за Илекс, то раздалось восклицание Анариэля:

— Я уж думал, что Вы совсем не будете провожать нас.

— Зря Вы так думали! — прохрипела Хакан. — Затерялась я в толпе, никак не выбраться. Все колдуны на берег вышли, на вас посмотреть.

— Госпожа, — проронила Афелиса про себя, быстро спускаясь назад. — Вот уж совсем перед отплывом не увиделись. Хорошо, что Вы пришли.

Она сжала ее сухие, сморщенные руки, грустно улыбаясь — прощальный жест. Хоть и бранила, хоть и была непостоянной деятельницей, но старушка все же оставалась точно родительницей Диамет. Замечая преграды, она пробивала их лбом и мстила, как нечто должное, обыкновенное — в этом ее непостоянность. Неустойчиво она стояла и на своей старческой планке: с легкостью замечала оплошности и выговаривала их с достойным, властвующим видом, а порой, становилась самой гневливостью, и брань не остановишь! Афелиса благодарна ей в своем воспитании, все же, она впитала в нее все жизненные соки, которые теперь расцветают в ней с каждым рассветом. Поговорили недолго. Для обоих это мгновение отпечаталось сильными чувствами: радостью, смешанной с взбушевавшейся тоской, тревогой и надеждой. И вот, услышав оклик Анариэля, девушка встрепенулась и, склонившись, почувствовала покровительский поцелуй на лбу.

— Пора вам в путь, — тихо проговорила Хакан, обнимая Афелису. — Пусть ты и правительница наша, но для меня ты — та тихая малютка.

— Это… мило, — прошептала она на ухо, прижимаясь к ее плечу. — Я хочу уйти, но без Вас мне всегда было тяжело.

Тепло Хакан убаюкивало, словно детская сказка: волшебная, манящая, но с быстрым концом. И не понятно: славный ли он или ужасный. В эти трепетные, по-особенному ценные секунды Афелиса хотела забыться и пропасть вместе с Хакан в закулисье. Ласкающий прибой обволакивал песок, все замолкло, не нарушая чудесное мгновение близости. Природа слилась воедино с душой, в такт живущей и чувствующей. Последний рассвет в Блоквеле… Сколько чудесных пакостей повлекли на нее эти земли! Однако, все прошлое, пережитое, облитое слезами теряет свою значимость, преклоняясь пред настоящим. Так должно быть всегда. «Ради всех божеств, не плачь, Афелиса. Ты не умираешь, — кричала она себе, но, эмоции заглушили разум. — И Хакан не умирает. Души вечны».

Но вновь голос Анариэля напастью сокрушился на их родственные души.

Вынудив себя оторваться от старушки, Афелиса натянула улыбку. Вдруг пробуждающий щипок отозвался болью на щеке: Хакан по-доброму ухмыльнулась, протягивая руку к палубе.

— Жаль, что Вы не отправитесь с нами, — пробубнила Диамет, потирая щеку. — Но дело не ждет, к сожалению.

— Так, не время слезы лить! — шутливо упрекнула ее Хакан.

— И правда не время. Будут еще мгновения для жизни. До свидания, тетушка Хакан.

Едва ли заставив себя отвернуться, Афелиса последовала за Анариэлем. Трехкратный пронзительный свист возвещает всех на палубе об отплытии. За штурвалом стоит Яромил, и красное солнце обжигает его глаза. Афелиса оперлась локтями о фальшборт: навстречу морскому ветру. Колдуны, размахивая платками, мантиями, кричали, и вскоре все голоса слились в славный: «В добрый путь!»

В добрый путь!

Каждую ее частичку туго свело предвкушение чего-то резкого, чувственного, выплеснувшегося из самых недр подгорающего очага души Филгена. Бесконечно тянулись минуты, молчание нависало над их головами. Розалинда застыла, словно связанная, и едва ли осознав, что перед ней ее жених, лишь хлопала ресницами, впитывая в себя весь его испуг. Стыд выжимал из сердца кровь. Опустошенная, девочка продрогла и мнительно повела взглядом на Амери. Композицию прерывало его непонятливое, возмущенное лицо. Такое томительное молчание, кажется, поражало его. Он оглянулся на своего товарища: глаза такие же стеклянные, испуганные, как и у девчонки. «Видимо, знакомы голубки, — отозвалось в голове. — Стоят… и дышать боятся. Та невеста что ли?» В этот миг все ряды мыслей перемешивались, и среди этого сумбура нашлось мутное воспоминание. Филген вылил ему всю тягость, не задумываясь и вовсе не погружая его в истоки. Может, если бы знал Амери чуть больше, то без сомнений вывез на руках и ногах этого страдальца, и терпеть эту гнетущую тишину не пришлось бы. Исключительно ради себя. Из-за угла на такое напряженное бездействие смотреть забавно, почему же не насладиться?