Речь, кажется, уже подходила к концу. На него смотрели лишь крайние девочки, хихикали — точно язвы, и все разнесут быстрее Элида. Скрывали раскрытые губки платком, метали колкие взгляды, звали маленьких мальчиков и указывали им на всяких, ровно стоящих. Тут то и ударила его мысль, будто молния: «Может, они приказали им? А те, глупенькие, только повеселиться хотят. Кому не скучно на корабле? Видят цель, не видят преград — это точно!» Кроме них никто не сверлил насмешливыми глазами: вся толпа протягивала руки к небу, прижимались друг к другу, и ни одного человека, на чьем лице было бы одобрение. Народу слабо верилось, что возмездие наступит сегодня, и никто абсолютно не знал, как стоит вести себя, что ожидать, ведь магический рубин — легенда, в чье свершение вынуждены они слепо надеяться. Но вот, показалось юноше шустрое движение впереди: маленькая фигурка прошмыгнула к капитанской каюте и следа не оставила. Спрятав камни в карман, на всякий случай, Элид осторожно подкрался к порогу и замер. Руку его вдруг схватили сильной хваткой и поволокли вниз. Темнота — она прятала человека, но по торчащему острому воротнику он, кажется, признал ее, хоть и не ждал никак. Зрачки расширились; снизу сквозь тоненькую щель проникал свет.
— Илекс! — выкрикнул он, пытаясь разжать ее ладонь со своего запястья. — Что творишь? Убить меня хочешь? Я заслужил, да, но…
Та и взглядом не повела. Лишь до ужасной боли сдавила его руку и повлекла вниз по ступеням. Тогда предел раздражения рухнул, и Элид едва ли держался, чтоб не выпустить весь жар наружу. Последним толчком к этому стала ступень: споткнувшись, он чуть было не полетел в поглощающую темноту, и свободной от всех мук ладонью оперся в ее спину. Пошатнувшись, Илекс все же удержала равновесие и, фыркнув, замерла на месте:
— Тише, — мягкий, дрожащий шепот.
— Чего тише? — кричал Элид, что есть мочи. — Зачем схватила так без предупреждения? Что, и на тебя донос нести? Рассказывай все, ведьма!
— Я покажу тебе кое-что. Только не кричи, прошу.
— Ты уже показала, как такая невинная можешь человека убить! Отпусти уже, я сам в силах на ногах стоять.
— Это не то… В общем, пойдем, — но, вопреки его словам, девчонка только встряхнула друга и неспешно повела по лестнице.
Он сдался: «Есть ли смысл бороться с ней? Все равно добьется своего, — думал Элид, скучая. Интрига, ею наведенная, не произвела в нем взрыв терпения. — Если и убьет, я отмахнусь. Или поугрожаю, как тому мальчишке. Но ведь Илекс не способна на такое. Зло и она — вещи несовместимые». Пройдя мимо капитанской каюты, они спустились на нижнюю палубу. Всю дорогу девочка молчала, боясь, что кто-то услышит или увидит их, и тогда он понял ясно, что серьезное дело ожидает, а может, и опасное. Маленькие хвостики ее — пушинки, забавно тряслись, и потихоньку, с каждым шагом, ленточки развязывались. По лицу же ничего не угадать — губы, как всегда, опущены, взгляд пуст, словно прочищен от эмоций многолетней тоской, шла она медленно. Вся сила ее перешла в сжимающую руку. Наконец-то дверь отворилась: место отдыха. Теперь эта каюта пустовала, и именно уединения так искала Илекс, рвущаяся что-то показать. Притянув к себе Элида, тихо затворила дверь за засов и отпустила вымученное запястье. Он издал лишь облегченный вздох, посмотрел на краснеющие опечатки ее пальцев и в бессилии опустился на гамак. На мгновение глаза закрылись: темнота и тишина умиротворяли, манили его в сладкий сон, создавали светлые картины, вот только, ужасно дело, — поспешный шорох и боль возвращали его назад и заставляли одуматься, ведь, в конце концов, не зря сюда его насильно уволокли. Илекс, повернутая спиной к нему, стояла на коленях, и запустив руки в какой-то мешок, стала в нем рыскать, да бровки хмурить. Вдруг раздался стук. Подняв голову, он вгляделся: в пальцах ее блестел серебряный кулон. Темно-синий камень и длинная цепочка показались на свету, исходящем из фонаря. «И это то, что она хотела показать? — подумал он с сомнением. — Пхвастаться какой-то безделушкой? Серьезно, что ли? Она, конечно, та еще девчонка, но от нее такого не ожидал». Медлить Элид не решался, тут же спросил:
— И что это? Кулон? — без доли энтузиазма он продолжил: — Да, очень красивый. Ты молодец, краса девица! Теперь то я пойду?
— Зачем? Оставайся. Я не зря тебя привела сюда, — поднявшись на ноги, сказала Илекс. — Или ты испугался обычного украшения? — колкая улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Повертев на пальце цепочку, она уселась подле него. — Извини, что я тебя так… резко схватила. Но я должна была, ради этого. Не злись, прошу.
— По Вашему велению! — с наигранной интонацией воскликнул он, глядя на кулон. — И что, правда обычную безделушку покажешь? Я в таких вещах не смыслю, иди себе подружку ищи.
— Нет, я пошутила. Я не глупая, чтобы звать тебя только ради этого. И нашла его случайно. Все это время видела, как ты скалился на мальчика, как его подбадривали, и это было… смешно. Немного, — тут же поправилась она, не без улыбки. — Как раз таки девочка мимо пробежала. А у нее с кармана выпало это. Я, как увидела, хотела ей отдать, но она убежала уже далеко. Взяла себе, не помешает.
«Ну-ну. Хотела отдать. Такое-то богатство не каждый раз под ногами появляется. Все бы себе взяли, без раздумий, — Элид никак не верил ее признанию и критично скрестил руки на груди, выпрямив ноги. — На жалость не буду давить, а то еще меня обвинит в чем-нибудь. И обвинять ее глупо».
— И не обычный кулон этот, кажется, — еще раз повертев его на свету, она перестала. — Я его потерла сильно, из-за волнения, и оно… заговорило. Не веришь мне, да? — спросила Илекс, увидев друга смеющимся. — Ну и пусть. Вот сейчас же проверим опять. Может, нам ответят другие маги. В тот раз шум какой-то был, и искорка на мгновение вспыхнула.
— Какие чудеса-а-а! Слушай, может, оно еще и колыбельную споет? Мне спать хочется. Сама видела, что мне пришлось терпеть, — потирая раскрасневшийся лоб, он постарался спрятать его за кудрями. — Кажется, что волосы быстрее отрастут, чем ушиб заживет. А кидал мальчишка… нехило. Но крайней мере, попал один раз. Второй — я ему не дался. И то, в первый раз я и не понимал, что он так смотрит на меня… Набедокурит себе проблем. Думаешь, не расскажу, да? — Илекс не ответила. Вздохнула тяжело, понимая, что новость о кулоне его совсем не занимает. — Еще как. Анариэль сам меня порой пугает. Я, конечно, не разбираюсь в этих всех романах, любви, женщинах, но думаю, что он то и нужен был Афелисе, если бы ее не главная позиция. А не тот… Ангарет. Хотя, чего мне знать? Только предполагаю… Ну так, споет колыбельную? — прибавил он с усмешкой, раскачиваясь в гамаке, да так, что из рук Илекс чуть ли не выскользнул кулон.
— Будь немного серьезен хоть сейчас, — пробурчала Илекс, подавляя раздражение. — Когда ты еще такую штуку увидишь? Так попробуем? А если какой-нибудь колыбельщик попадется, так он тебе споет с радостью, что не проснешься больше никогда.
— Ну давай, заводи. Или три, что угодно. А все же хочется послушать твои песенки, хоть шум. Все сгодится. Вот, здесь тихо, буду только сюда приходить спать. Там никому покоя нет. Ты везучий человек: похлопаешь глазками, проронишь слезинку, и все к твоим ногам. Обучишь, соблазнительница этакая?
Илекс ничего не ответила. Он ожидал увидеть на ее лице злость или обиду, чего и добивался, понимая, что душа у нее чувственная и насмешек не терпит. Теперь же ничего, и это было к лучшему. «Тогда бы она прогнала меня. Вот, сидит, губки бантиком, бровки домиком. А что, вещица и вправду дорогая. Жаль, что здесь, на корабле, никто таких денег не имеет. И на Гроунстене тоже, наверняка». Но добавлять ничего не стал. Разлёгшись, мальчишка слегка покачивался и глядел на то, как большой ее палец с остреньким ноготком быстро скользит по камню, а губы вздрагивают что-то шепча. Слова разобрать был не в силах. И не удивительным это казалось, вспоминая, как Милада — скончавшаяся мать Илекс — заставляла ее под розгами сутулиться часами над книгой, и вместо еды поглощать знания, хотя она как была пустышкой, так и оставалось ею после каждого такого действа. За ее невозмутимостью наблюдал с улыбкой, поражаясь, что что-то в этой головушке осталось — что-то, не выбившееся розгами. Изредка он понимал некоторые слова, только отрывочно, так что смысл терялся. «Призывает, что ли, кого? И когда это закончится?» Будучи в темнице, их разделили друг от друга, как несовместных противоположностей. Их маленький отчужденный мирок мыслил, как все, приземленно, и то, что параллельные линии никогда не соприкоснуться, устоялось с самого их прихода. Но для Элида это было почти что безумием, ведь где-то далеко, в других вселенных, эти линии обязательно соприкоснутся и будут иметь общий конец. Впрочем, такие высказывания подвергались одному последствию — голодовкой. «Вот, как воспитывали нас. И бежал я, наверное, из-за этого одного. Чтобы насилия не терпеть. Никто бы такого не выдержал,» — сейчас он думал об этом, как об утерянном прошлом, а тогда — как о мечте, недостойной его. Из раздумий вывела яркая вспышка, едва ли достигшая его носа. Даже закрыв глаза, Элид чувствовал болезненное ощущение на веках, жгучее и покалывающее. Илекс что-то крикнула, кажется, от испуга и отбросила кулон в сторону, прикрыв свое лицо руками. Снова визг. Свет потух, в глазах потемнело. Встретил их резкий шум, терзающий уши. Илекс прищурилась, глянула — и ничего. Кулон лежал между ног Элида, лишь сверкал: в камне игриво переменялись света, грозящие вновь вырваться ослепляющим потоком. Потянувшись, она взяла его: к тому времени камень остудился и уже не горел, как щепка с костра. Кончики пальцев ее согревались, а глаза глядели недоумевающе: «И все? — мысль застыла в воздухе. — Это… конец? Но был же шум. Были, кажется, и голоса». Тут то и пробрала ее догадка, что ей попросту показалось — ничего не было на самом деле. Но Элид? Он тоже слышал и видел, что чуть ли не ослеп».
