– Чёрт бы тебя взял, – шепнул василевс. Вельможи молча склонились перед царицей. Она была в невзрачном чёрном плаще, надетом поверх белого хитона, и красных бархатных башмачках. Её огненную голову украшал тонкий, без узоров, золотой обруч. За феей следовал, опустив глаза, Никифор Эротик.

– Кто посягает на мои деньги? – уже более язвительно повторила вопрос царица, остановившись посреди залы и обводя насмешливым взглядом всех, кто в ней был. Сановники выпрямились. Приятель императрицы остался возле дверей, печально вздыхая.

– Она пьяна, – объявил со смехом евнух Василий. Но смех его, призванный, очевидно, всех подбодрить, получился сдавленным.

– Это ты про меня сказал? – спросила царица, взглянув на евнуха. Тот осклабился.

– Венценосная! Я забочусь лишь о твоём здоровье. И благоденствии.

– Взять его! – слегка побледнев, скомандовала царица. Рагнар дал знак. двое экскувиторов, обойдя престол, приблизились к евнуху. Тот от страха присел. Один из варягов, почти даже и не размахиваясь, ударил его кулаком в лицо. Василий грохнулся навзничь, взвизгнув как поросёнок. Из его носа обильно хлынула кровь. Второй, наклонившись, схватил вельможу за шиворот и без всякого напряжения поволок его прочь из залы, будто мешок с тряпьём. Ударивший пошёл следом. Евнух вопил. За дверью он замолчал. Видимо, его ударили посильнее.

– Слишком уж много он стал себе позволять, не так ли? – осведомилась царица, взглянув на военачальников и изящно топнув маленькой ножкой. Военачальники поклонились.

– Что тебе надо? – полюбопытствовал василевс. Царица потребовала:

– Скажи мне, кто у нас занимается государственными финансами!

– Протосинкел, – ответил Никифор Фока.

– Феофил?

– Да.

– Повесить, – распорядилась царица.

– Кого?

– Его. Феофила.

Никифор Эротик очень громко вздохнул. Вельможи стали шептаться.

– В чём же вина его? – спросил царь.

– Финансы пришли в упадок! – с негодованием прокричала императрица, – сегодня мне донесли, что я не могу взять золото из сокровищницы, поскольку она пуста!

– Зачем тебе золото?

– Ты безумен? Варда! Напомни ему о том, кто он и кто я, и чьё это золото!

Варда Склир открыл было рот, но тут же его закрыл, заметив успокоительный жест помощника логофета. Никифор Фока поморщился.

– Хорошо, Феофано. Я объясню тебе, по какой причине сокровищница пуста. Ты, верно, слыхала о том, что мы заключаем мир с руссами, чтоб сберечь Херсонес и Фракию? Этот мир обходится нам недёшево. Наш посланник повезёт в Киев полторы тысячи фунтов золота в слитках. Оно уже приготовлено.

– Это дань? – спросила императрица.

– Да. За несколько лет.

– Отлично! А я должна голодать?

– Не городи вздор!

– Значит, ты опять поднимешь налоги? И на меня польются проклятия всех сословий?

– Нет, на меня, – заверил Никифор Фока.

– Не лги! Тебя назовут спасителем государства. А вот меня назовут развратной мотовкой! Так не пойдёт. Я согласна принять проклятия, но пускай мне достанутся и хвалы. Да, я подпишу посольские грамоты Калокира. Только не смей к нему прикасаться! Я своей собственною рукой его возведу в звание патрикия. Все запомните хорошенько – этот патрикий заключит мир с киевским архонтом по моему личному приказу!

Резким движением повернувшись на каблуках, царица покинула Золотую Палату. Её приятель выскользнул вслед за ней. Опасаясь, как бы они не вернулись, вспомнив о чём-нибудь, Никифор Второй тут же приказал:

– Рагнар, начинай!

Рагнар тут же вышел. Через минуту стали входить сановники, обладавшие правом сопровождать императора в залу воинских церемоний. Она имела название Онопод. На дворцовых башнях взревели трубы. Внутри дворца и снаружи, где у стены дожидались толпы народа, установилась полная тишина. Веститоры принесли царю диадему. По знаку Рагнара, поднявшегося на башню, стражники сняли с ворот засовы и цепи. Заскрежетав, громадные створки медленно расползлись, и масса людей хлынула в пределы дворцовых стен, создав тесноту и шум.

Дворец был оцеплен четырьмя тысячами схолариев из состава городской стражи. Центральный вход охранялся четырьмя сотнями экскувиторов из состава дворцовой гвардии. Два чиновника тщательно сверяли со списком имена тех, кто хотел войти во дворец. Впускали они немногих. Все остальные шли к Ипподрому, чтобы приветствовать царственную чету около него после окончания церемонии.

Во дворце всё было готово к ней. Пятьсот человек военных, в числе которых был Калокир, столпились под сводами Онопода в тягостном ожидании высочайших особ. Прижавшись спиной к колонне, Иоанн мысленно осыпал проклятиями Никифора Фоку и логофета. Он не привык кого-либо ждать. Остальные, судя по разговорам, полностью разделяли его эмоции. Василевс Никифор Второй, дав право гражданским сопровождать себя в Онопод и обязав воинов дожидаться в нём, не обрёл сторонников среди первых, к чему стремился. Они, напротив, начали презирать его ещё больше, поняв, что он в них нуждается и открыто признаёт это. Ну а военные, получив столь смачный плевок в лицо, как-то почему-то не преисполнились благодарностью василевсу. Лишь Варда Склир, Алексей Диоген и патрикий Пётр, которых он выделял, да ещё десятка два-три фанатиков продолжали личным примером вдохновлять армию на служение этому императору.

Глубокие мозаичные своды огромной залы мерцали как небеса безоблачной ночью, бросая отсветы лампеонов на тщательно отшлифованный гранит пола и мрамор стен. Военные весьма тонко обменивались остротами в адрес тех, кого дожидались. Лишь Калокир злился молча. Когда к нему обращались с приветствием, отвечал предельно учтиво. В течение получаса он познакомился с парой сотен доблестных воинов. Наконец, за дверьми послышалось хоровое пение, а потом донёсся и топот множества ног. Воины мгновенно притихли и спешно выстроились в ряды. Иоанн оказался в первом, среди патрикиев. Топот и хоровое пение нарастали. Вдруг стало тихо, и двери залы раскрылись. Вошёл большой отряд экскувиторов. Разделившись на две шеренги, они построились у продольных стен Онопода. Их предводитель, Рагнар, встал у поперечной, лицом к которой стояли воинские чины, и обнажил меч. Вошли певчие, продолжавшие своё дело с умеренной громогласностью. Вслед за ними втекла толпа, состоявшая из первостепенных чиновников, духовенства, четвёрки военачальников, на глазах у которых царица топала ножками, иноземных послов и церемонимейстера с его штатом. Не только он, но и каждый знатный вельможа вёл за собой своих приближённых. Первыми из вельмож вошли: логофет, друнгарий городской стражи, великий ключарь, хранитель государственной печати, селенциарий, эпарх, легаторий и препозит.

Калокир поймал на себе приветливый взгляд Льва Милентия. В тот же миг церемонимейстер призвал вошедших занять места. Участники хора встали возле окна, а все остальные втиснулись в промежутки между рядами варягов и воинскими чинами, заставив их потесниться. Пустой осталась лишь четверть залы. Толстяк церемонимейстер, подняв свой жезл с серебряным шаром, провозгласил:

– Се грядут автократоры ромейской державы! Прославим их! Аксиос!

Две тысячи человек нестройно воскликнули:

– Аксиос!

И преклонили колени. Не шевельнулись только певцы, церемонимейстер, варяги и Калокир, который боялся лишь одного – упасть при виде царицы. Сердце его колотилось так, будто он только что взбежал на церковную колокольню. Хор затянул какой-то латинский гимн.

Беря пример с остальных, Калокир глядел лишь на стену, возле которой стоял Рагнар. Она вдруг разверзлась. Почти незримая щель между двумя плитами, составлявшими эту стену, стала стремительно расширяться. Плиты ползли одна от другой. Каждая из них могла бы расплющить сотню слонов, но скрытые механизмы двигали их легко и бесшумно. Вскоре стена исчезла совсем, позволив увидеть то, что она скрывала.

на четырёхступенчатом пьедестале стояли три золотых престола. Один был чуть впереди. На Нём восседала зеленоглазая дочь трактирщика. Её ноги были обуты уже не в красные башмачки, а в того же цвета кампагии – главный символ полубожественной власти. Справа и слева от Феофано сидели, также в царских одеждах, два её сына – Василий и Константин. Первому исполнилось шесть, второму – четыре. За троном императрицы стоял Никифор Второй. Он выглядел скромно.