Будущий патрикий рухнул в реальность. Солнечный день. Лужайка перед дворцом. Никифор Эротик, белый от ужаса, держит руку на его вздрагивающем плече. Иоанн схватил помощника логофета за горло.

– А, негодяй! Это ты её любовник! Это ты заговорщик! Это всё ты, ты!

– Нет, это не я! – завопил Никифор Эротик, освободившись, – ведь ты же прекрасно знаешь – Рагнар спит с нею!

– Рагнар – ничтожество! Пешка! Кого она действительно любит? Скажи, кого?

– Да не знаю я!

Иоанн провёл рукой по глазам. «Она Дьяволица!» – подумал он. Вслух же произнёс, мучительно улыбнувшись:

– Прости, Никифор! Это всё святой преподобный Феодор Стратилат. Он меня подвёл.

– Ничего, бывает, – сухо сказал Никифор Эротик. И, повернувшись, зашагал к башне. Растерянный Калокир потащился следом, еле волоча ноги, уставшие от прогулки по кладбищу. «Здесь какой-то адский клубок», – решил он, ероша волосы, по которым, казалось, ещё стекали капли дождя, – «И я в нём увязну к чёртовой матери!»

Лев Мелентий был не один в своём кабинете. Он сидел, покусывая перо, за своим рабочим столом, спиной к галерее с видом на белый от волн Босфор. Его визитёр разместился в кресле. То был мужчина лет тридцати пяти – невысокий, крепкий, с умным лицом, в густо запылённом костюме всадника. На коленях он держал меч.

– Георгий Арианит, ты здесь? – вскричал Никифор Эротик, входя с нахмуренным Калокиром. Последний замер. Имя, названное Никифором, было ему хорошо известно. Носитель этого имени встал и вежливо поклонился. Никифор и Калокир ответили ему тем же, после чего все трое взглянули на Льва Мелентия и уселись.

– Георгий – наш человек в степи, – объяснил магистр, – он оказал множество услуг василевсам.

– Я это знаю, – проговорил Калокир. Ещё сильней нахмурившись, он взглянул на Георгия, а затем обратился ко Льву Мелентию, – кто возложит на меня руки?

– Императрица, само собой разумеется, – успокоил его магистр, – Никифор, иди и распорядись!

Секретарь вскочил и незамедлительно удалился. Не дав Калокиру времени найти новый повод для ссоры, логофет молвил:

– Спешу сообщить тебе, Иоанн, отличную новость. Георгий Арианит плывёт с тобою на Русь.

Калокир молчал, глядя в пол.

– Да ты, я гляжу, не рад? – спросил Лев Мелентий.

– Вопрос не в том, рад ли я, а в том, будет ли рад князь, – сказал Иоанн. Георгий Арианит, глядя на него, улыбнулся.

– Он будет рад, дорогой патрикий. Не сомневайся.

– Когда Всеслав уславливался с тобой, он не знал о том, что несколько ханов договорились убить Челдая за его дружбу со Святославом, – дал пояснение Лев Мелентий, – Челдай отвёл все свои кочевья поближе к Киеву, и сейчас половина степи – в руках чёрт знает кого!

– Если чёрт и вправду об этом знает, он мне расскажет, – пообещал Иоанн, – не то я возьму его за рога и приволоку к царице.

Георгий Арианит слегка поднял брови.

– Почему к ней?

– Чтоб она и его отправила прогуляться куда-нибудь. Теперь я уверен, что и такая задача нашей императрице вполне под силу.

Георгий молча пожал плечами. Магистр быстро спросил:

– Итак, ты не возражаешь?

– Я ещё слишком молод, чтоб умереть, – сказал Калокир, – тьфу, оговорился! Чтоб возражать. Всеслав отправляется в путь завтра на рассвете, из гавани Юлиана. Я могу взять только одного человека.

Георгий Арианит тут же встал, молча поклонился и быстро вышел.

– Пора и нам, дорогой патрикий, – сказал магистр, также поднявшись из-за стола, – тебе – в Онопод, к военным, мне – в Эльвизил, к гражданским.

Никифор Фока перед торжественной церемонией принимал в Золотой Палате нескольких полководцев и одного министра, выпроводив сперва полсотни других вельмож, рангом ниже. Этот вполне обычный приём производил странное впечатление. У сановников было чувство, что царь в разговоре с ними попросту коротает время, с волнением дожидаясь более важного собеседника – по всей видимости, слугу, который оставил прямо посреди залы грязную тряпку. Но тряпки никакой не было. Было чувство её наличия. Возникало оно при взгляде на василевса, который сидел на троне, будто придавленный им. Всё его большое лицо жалобно мычало о том, что он очень хочет выспаться и напиться. Позади трона стоял, казалось, не кто иной, как сам бог войны Арес в ромейских доспехах и ослепительном шлеме времён Троянской войны. Это был Рагнар. За его спиной блистали такой же великолепной экипировкой семь викингов-экскувиторов. Эти воины у Рагнара были в большом доверии, так как часто пили вино с духовным наставником Феофано и, если что, могли его напоить до крайней болтливости.

Перед царём стояли пять высочайших воинских чинов ромейской державы – доместик схол Варда Склир, командующий гвардейской конницей Андроник Музалон, друнгарий городской стражи Ираклий Лахнус, друнгарий императорских кораблей Алексей Диоген и патрикий Пётр, прославленный стратиг Фракии. Подле них устало переминался евнух Василий.

Патрикий Пётр был в запылённой одежде и сапогах со шпорами, потому что примчался на церемонию прямо из своей области, вновь терзаемой разрушительными набегами. Положив ладонь в замшевой перчатке на рукоять меча и глядя в глаза Никифору Фоке, он говорил:

– Эти негодяи, приблизившись к Филиппополю, начали жечь предместья. Все жители разбежались. Они привыкли отражать угров, однако столь многочисленная орава пришла впервые. К счастью, в селениях оказалось много вина, и угры уснули мертвецким сном. Многие из них проснулись уже в аду. Остальные сразу им позавидовали.

– А всех нельзя было взять живьём, раз они уснули мертвецким сном? – перебил стратига евнух Василий.

– Ты полагаешь, что у меня очень много воинов? – поглядел на него патрикий как бы в задумчивости, не дать ли ему пинка, – нет, их мало, и я велел им не рисковать понапрасну своими жизнями.

– Ты был прав, – одобрил Никифор Фока, – что рассказали пленные?

– То, что я ожидал услышать. Болгары их провели через перевалы. Болгарам известны тропы, которые даже я не знаю.

Лицо Никифора помрачнело ещё сильнее.

– Послушай, Пётр! Болгары болгарам рознь. Не исключено, что угры поймали парочку пастухов…

– Нет, царь дал им проводников и добрых коней, – резко оборвал василевса патрикий Пётр, – угры полмесяца пировали в его дворце.

– Что ты говоришь? Он принял этих мерзавцев в самом Преславе?

– Ещё как принял!

Никифор Фока с великой скорбью вздохнул и долго молчал. Затем обратился уже к доместику схол:

– Послушай-ка, Варда! Нужно немедленно перебросить несколько фем с восточных границ в Европу. Отправь гонцов с распоряжениями сегодня же.

Варда Склир с досадой и возмущением шевельнул плечами.

– Благочестивый! Это для нас будет означать потерю всего, что нам удалось достичь за последний год.

– Иначе мы можем потерять Фракию, Варда! – опять вмешался евнух Василий, – не угры, а орды руссов в неё ворвутся, прежде разорив Мисию!

– Но не раньше, чем через год, – возразил магистр. Евнух невесело усмехнулся:

– Кто знает, Варда, кто знает! Быть может, и в Киеве продают гашиш. Любимый наш Калокир, хлебнув под него вина, споёт Святославу песню о том, как греческий царь задумал украсть у него Роксану, и Святослав, забив себе голову тем же зельем, раньше зимы прискачет во Фракию с полусотней тысяч пьяных варягов! И что тогда будем делать? Необходимо держать войска в границах Империи, друг мой Варда! А Антиохия подождёт.

– А зачем же мы, в таком случае, уповаем на этого Калокира? – не унимался военачальник, – и зачем тратим полторы тысячи фунтов золота?

– Мы надеемся на успех, – сказал Никифор Второй, – но даже при самой крепкой надежде надо рассчитывать на провал и принимать меры предосторожности, взвешивая все за и против. Хотя бы две азийские фемы следует перебросить к Балканам. Василий! Встреться сегодня с Селенциарием. Пусть проверит опись казны всех монастырей, владеющих виноградниками. И кроме того…

– Кому здесь опять нужны мои деньги? – довольно весёлым голосом поинтересовалась августа Феофано, заходя в залу. Все повернулись к ней.