– А ну, пошла вон! – вдруг раздался сзади голос Мари, – немедленно отойди от него! Он мой, понятно тебе?

Пахучая девушка мигом скрылась. Мари приблизилась и уселась за стол рядом с Иоанном. На ней была юбка чуть выше щиколоток и кофта с большой дырой на плече. Волнистые локоны знатной дамы были в таком состоянии, будто её головой подметали улицу – не особо грязную, впрочем. Её насмешливый правый глаз немножко косил. Левый был, скорее, задумчивым.

– Как дела? – спросил Калокир.

– Неплохо. Я выпью, ладно?

Кивнув, он положил руку ей на колено.

– Делай, что хочешь, – сказала девушка, придвигая к себе кувшин, – мне уже всё равно, что ты будешь делать.

– Что-то случилось?

– Не знаю, как и сказать… Ну, в общем – и да, и нет.

Она выпила. Зная её вместимость, он заказал ещё один кувшин крепкого вина.

– Наверное, я представляюсь тебе довольно вульгарной? – осведомилась француженка, гордо глядя ему в глаза.

– Наверное, да. Но я ничего не имею против вульгарности, по большому счёту. Вульгарность – она как платье. Смотря как на ком сидит.

– Не ври мне, мальчишка! А хочешь – ври. Мне неинтересно, какой я тебе кажусь.

– Зачем тогда спрашивать?

– Я тебя уже раздражаю?

– Пока ещё не особенно. Мне слегка даже интересно с тобой. Знаешь, почему? Потому, что ты иногда превосходишь наглостью даже меня самого.

– Сколько громких слов! И все – мимо цели. Ты, вообще, понимаешь, кто я такая?

– Знатная дама.

– Ох, чушь всё это! Какая чушь!

И Мари устало облокотилась о спинку стула, вытянув под столом пленительные, хотя и не слишком чистые ноги. Одна из них как бы невзначай коснулась ноги Иоанна.

– Кого ты хочешь убить? – поинтересовался он, припомнив одну из многих звучавших вчера идей.

– Убить? Всех.

– А не много ли?

– Нет, не много. Я ненавижу весь мир. Весь род человеческий! Его следует уничтожить.

– Ты не открыла истину. Иисус Христос её понял гораздо раньше тебя и без твоей помощи воплотит. А если скотина будет забита без твоей помощи, то зачем тянуться к ножу? Лучше возьми кнут. Скоты его любят.

– Я никогда никого не использую, понял? – резко проговорила Мари, – меня все используют. А я просто всё делаю для того, чтоб у них пропала эта охота!

Схватив кувшин, француженка сделала два глотка. Глядя на неё, Калокир подумал, что она будет сейчас нести какой-нибудь вздор.

– Знаешь ли ты, что значит для матери потерять ребёнка? – вымолвила Мари, поставив кувшин. Это была полная неожиданность. И она прозвучала так, будто собеседница Иоанна не пила вовсе.

– У тебя был ребёнок? Куда ж он делся?

– У меня есть ребёнок! В этом-то вся беда. У меня есть девочка! Слышишь? Девочка!

И из глаз проститутки потекли слёзы.

– Где же она? – спросил Иоанн.

– О, ты слишком многого хочешь! Если я расскажу тебе, где она, то смерть сразу будет и мне, и ей!

– Но как же я смогу оказать тебе помощь, если не буду знать ничего? На что ты рассчитываешь?

– О, дьявол! Ты мне уже помог! Так помог, что из-за тебя я теряю всё! Понял? Всё!

Уткнув лицо в стол, она зарыдала.

– Тише, – прошептал он и положил руку ей на плечо, – зачем так кричать? Здесь полно шпионов!

– Здесь нет шпионов! Этот кабак опасен для них!

– Тогда говори мне всё.

– Если я скажу, ты сразу же начнёшь действовать, и они тогда всё поймут! А ты ведь начнёшь, ты же по-другому не можешь! Тебе во всё надо сунуть нос, всё до конца выяснить, всё потрогать руками и всё разрушить! Тебе плевать на меня и на мою дочь… Тебе безразличны все, на чью голову ты не можешь поставить ногу, чтобы взойти ещё выше и стать ещё отвратительнее! О, я это очень хорошо знаю!

– Да это бред! – вскричал Калокир, бледнея, – клянусь, я сделаю всё, чтоб спасти ребёнка!

– А сколько стоит клятва твоя? – спросила Мари, презрительно выпрямившись и утерев слёзы рукавом кофты, – я полагаю, цена её высока! Но ведь цена есть!

Калокир вздохнул.

– Чёрт тебя возьми, женщина! Ты ведь на самом деле мне всё уже рассказала. Ведь я же не идиот!

С этими словами он встал и вышел из-за стола. Мари ему не позволила сделать даже полшага к двери. Также вскочив, она с громким воплем упала к его ногам и обняла их. Без всяких признаков мысли глядя ему в глаза, она прокричала:

– Не выдавай меня! Ради бога, не выдавай! Ничего не делай! Не говори! Это будет смерть! Смерть! Смерть!

Иоанн и сам почти уже плакал.

– Ты сумасшедшая, – сказал он, – да будь я десять раз трижды проклят, если хоть один волос упадёт с головы твоей девочки по моей вине! Клянусь Богородицей, что она вернётся к тебе! Может быть, не завтра. Может быть, через год. Поверь мне – не позже, чем через год ты её получишь! Понятно? Жди!

– Да благословит тебя Бог, – вздохнула Мари. Казалось, что она тут же лишилась чувств, уткнувшись своим благородным носом в колени юноши. Он потрогал её плечо. Она слабо всхлипнула.

– Сколько ей лет? – спросил он.

– Три года.

– Чёрт побери! Я их уничтожу, этих зверей!

Он не узнавал свой звенящий голос. Мари испуганно вздрогнула. Все, кто был в кабаке, глядели на них. Опомнившись, Иоанн снова сел за стол и велел француженке сесть. Она это сделала. Слёзы ещё лились у неё из глаз. Как они смотрели, эти глаза!

– Мне нужно подумать, – проговорил Иоанн, – чуть-чуть. Хорошо?

– Скажи, что я должна сделать?

– Где продают гашиш?

– Я думаю, только в квартале Зевгмы. Да уж, там-то он продаётся наверняка!

– Ты меня проводишь?

– Да.

Иоанн положил на стол большую серебряную монету, и они вышли. Близилась ночь. Калокир шагал очень быстро. Мари едва поспевала за ним бежать, до крови сбивая о камни голые ноги.

– Ты правда им ничего не скажешь? – вымолвила она, схватив его за рукав.

– Я уже дал слово.

– И ничего не сделаешь?

– Ничего такого, что сможет ей повредить.

– А как ты освободишь её?

– Это уж моё дело.

Вскоре пришли. Хозяин постоялого двора, переговорив с Мари и взяв у её попутчика золотой, проводил их в комнату, где имелись две мягкие кушетки и два кальяна. Сразу же принесли отличное зелье. Заперев дверь на засов, Мари бросилась на шею будущему патрикию и уткнулась носом ему в плечо.

– Я тебя люблю! Я очень тебя люблю!

– Но я ведь ещё ничего не сделал!

– Ты сделаешь. Ты всё можешь. Ты – почти Бог!

И всё же она его раздевала так, словно он был вовсе беспомощным. А потом ему показалось, что всё умеет она.

Калокир вспоминал весьма часто об одном случае, который произошёл с ним полтора года тому назад, глубокой осенью девятьсот шестьдесят четвёртого. Дело было так. Подружившись в Готских Климатах со Святославом, он возвращался на торговой галере в Таврику. Кипрские купцы везли соль, купленную ими у него же, у Иоанна, на солеварнях, которые он получил в подарок от князя руссов. Калокир был весел и окрылён. Его честолюбие пело сотнями струн. Щипал их сам Дьявол. Шагая по узкой палубе взад-вперёд, юноша всерьёз размышлял, ни много ни мало, о том, как бы подчинить себе Время. Затяжной дождь держал в трюме всех, кроме молчаливого кормчего и гребцов, так что сын стратига два дня подряд слонялся от борта к борту без собеседников, чем был счастлив. Одежда его под дождём вся вымокла, но он этого даже не замечал.

Галера ползла вдоль берега. Иоанн, замедляя шаги у левого борта, глядел на дикие пространства Климатов, местами сплошь каменистые. Низкие берега сменялись иногда скалами. Дальше чахла в холоде степь. Отары овец, бродя меж холмов, где было не ветрено, доедали скудную зелень. Солончаки, разлившиеся во впадинах, выделялись своей мертвенной невзрачностью даже здесь, в увядшей степи, под осенним небом. Калокир спрашивал сам себя, чем же привлекла Святослава такая серость? Ответ был, впрочем, понятен – в Готских Климатах пересекалось множество караванных дорог, и, освобождённые от хазар, они могли принести огромные прибыли. Но глядеть на эти унылые берега было безотрадно.