Секретарь прикусил губу. Глядя на него, царица расхохоталась.

– Ладно, живи, богомольный юноша! Не забудь только поблагодарить иконы свои за то, что я спешу нынче. Готов, дружочек? Пошли!

Солнце взошло уже. С моря дул довольно холодный ветер. По улицам двигались потоки чиновников, приглашённых на церемонию во дворец. У главных ворот дворца все потоки вливались в людское море. Оно шумело. Рагнар, от которого должен был поступить приказ открыть Благовещенские ворота, всё почему-то медлил. Внимательно поглядев на толпы, можно было заметить, что состоят они из людей различных сословий.

– Чёрт, сколько их! – пришла в изумление Феофано, – чего хотят они?

– Видеть твоё лицо, – объяснил Никифор Эротик.

– Стало быть, если я сниму сейчас капюшон, они поглядят на моё лицо и пойдут домой? Так, что ли, дружочек?

– Нет, госпожа. Они не поверят, что перед ними – царица. Подумают, что богиня!

Императрице стало смешно. Чиновник повёл её к боковой калитке, стараясь как можно дальше обходить группы людей и даже отдельных прохожих. В эту минуту на глаза августе Феофано попался юноша с длинными чёрными волосами, одетый как сарацин. Стоя в стороне, он мрачно глядел на толпу.

– Ой, какой красавец! – вскричала императрица, пальцем указав на него, – взгляни, Никифор Эротик!

– Ах, чёрт! – испуганно прошептал секретарь, взглянув.

– Что такое?

– Ведь Это же Калокир!

– Да ну! В самом деле?

– Солнцеподобная! Умоляю, пойдём быстрее! Никак нельзя допустить, чтобы он увидел нас вместе!

Но в этот миг порыв ветра снял капюшон с головы царицы, а Калокир, которому ветер подул в лицо, взял да повернулся в сторону парочки.

– Черти бы тебя взяли, – пробормотал Никифор, пытаясь скрыться за Феофано. Но было поздно. Иоанн уже шагал к ним и не отрывал глаз от августы, снова накинувшей капюшон.

– Добрый день, – сказал херсонит, приблизившись, – вот удача, Никифор, что ты мне встретился! А иначе я бы не смог войти во дворец.

– Люди логофета тебя не застали дома? – спросил Никифор с досадой.

– Нет, я под утро ушёл в кабак. Сейчас прямо из него.

– Ясно. Имею честь представить тебе царицу Восточной Римской Империи, солнцеликую автократоршу Феофано, мать маленьких василевсов.

Издали Калокир не успел всмотреться в лицо августы. Поэтому он сейчас просто не поверил своим ушам. Когда же царица, чуть приподняв капюшон, с улыбкой взглянула ему в глаза, он и им отказался верить. Сотни людей описывали ему прекрасную Феофано. Его фантазия много раз рисовала ему её, и образы были один другого божественнее. Теперь же, увидев её воочию, он признал, что все они оказались гораздо хуже действительности. Не в силах оторвать взгляда от изумрудных очей властительницы Империи, он упал на колени. Её капризные губы гневно скривились.

– А ну-ка, встань! – потребовала она чуть слышно, – или ты хочешь, чтобы меня узнала толпа?

Калокир поднялся. По его впалым щекам разлился огонь.

– Я просто раздавлен, – прошептал он, – клянусь Иисусом!

«Вот тебе раз!» – мелькнуло в уме царицы, – «Ещё один раздавленный! Красота! Этот, впрочем, стоит всех остальных, вместе взятых!»

Что до Никифора, то внезапное потрясение Иоанна его скорее встревожило, чем удовлетворило. Он ещё вчера понял, что Калокир – не из тех, кто способен долго быть в потрясении.

Двое юношей и царица вошли в сады василевса через уже знакомую Иоанну дверь в крепостной стене. Феофано, сняв капюшон, направилась по одной из самых узких тропинок вглубь райских кущ. Они сплошь цвели. Деревья, борясь с порывистым ветром, роняли белые лепестки свои в царство роз и водяных лилий. Никифор и Калокир шли следом за венценосной красавицей. Иоанн отчаянно призывал на помощь весь свой цинизм, всю свою насмешливость, рассудительность – что угодно, лишь бы не выглядеть дураком хотя бы в глазах лягушек, которые на него глядели внимательно из травы. Но все его замечательные черты, казавшиеся ему неотъемлемыми и прочными, как умение плавать, остались там, за стеною. Пловец барахтался и тонул, как будто к его ногам был привязан груз. Словом, Калокир пытался понять, что, собственно, происходит, но понимал лишь одно: он – просто ребёнок, которого водят за нос.

Его попутчик несколько лучше владел собою, хоть и не сомневался в том, что судьба, столкнув его у стены с Калокиром, сыграла гнусно. Императрица шагала быстро, почти бежала. Песок чуть слышно скрипел под её ногами. Иногда фея сворачивала с тропинки, чтобы сорвать приглянувшуюся ей розу. Юноши останавливались и ждали. Следя за императрицей, склоняющейся к цветочку, Иоанн чувствовал, как к его лицу приливает кровь. Когда Феофано возобновляла путь свой, он устремлялся следом за нею, опережая Никифора, чтобы её догнать и сказать ей что-то. Но всякий раз опять замедлял шаги.

У первого же нимфея царица кивком простилась с молодыми людьми, и, взмахнув букетом, уже бегом устремилась к южным дверям. Иоанн недвижно смотрел ей вслед.

– Нам надо спешить, патрикий, – поторопил секретарь, – нас ждут.

Калокир сделал только четыре шага. Солнце, вдруг вспыхнув ярче, сожгло все звуки – и завывание ветра, и плеск воды, и шелест деревьев, и щебетание птиц, и ропот народа за крепостной стеной. Стало очень тихо, как на дне моря. Незримая пелена, спустившаяся с небес, лишила предметы чёткости очертаний. И вдруг тишину прорезал отчаянный женский крик: «Я дам тебе всё! Не бросай меня! Не бросай меня!»

За одно мгновение воцарилась ночь. Молния, как по шву, разодрала небо. На Херсонес обрушился хлёсткий, ледяной дождь. Да, на Херсонес. Иоанн узнал его кладбище. Лес крестов, отражая молнию, рассёк даль, насколько хватало взгляда. Землю потряс чудовищный громовой раскат. При свете второй, ещё более яркой молнии Калокир, быстро обернувшись, увидел сотни крестов и надгробий со всех сторон. Он был в центре кладбища.

Объяснение нашлось быстро. Чёртов гашиш! Однако, каким всё было реальным! Особенно – лютый дождь, пробиравший холодом до костей. Мучительно содрогаясь и осыпая руганью марокканских купцов, которые приучили его к кальяну, юноша начал думать, как бы определить, с какой стороны восточный – ближайший к городу край проклятого места, коим считалось старое кладбище Херсонеса. Ориентиром могла быть церковь святого преподобного Феодора Стратилата. Она стояла на бугорке, между кладбищем и дорогой к южным воротам. Но, разумеется, увидеть её сквозь мглу и стену дождя невозможно было. И вдруг случилось невероятное. В тот момент, когда Калокир подумал об этой церкви, третья молния, протянувшись через всё небо, высветила её белокаменную громаду с золотым куполом в пятистах шагах от будущего патрикия. Он решительно устремился к ней, позабыв о том, что при второй молнии видел в той стороне одни лишь могилы. И долго брёл он среди могил, с трудом выдёргивая свои дрожащие ноги из жидкой грязи. Наконец, понял, что не дойдёт.

Едва сын стратига остановился, очередная молния, сверкнув ниже, вновь выхватила из мрака белую церковь. До неё были всё те же пятьсот шагов. Она не приблизилась ни на дюйм. Иоанн присел на могильный камень, чтоб отдышаться. Кресты блестели вокруг него, как глаза вампиров. А дождь всё лил. «Святой преподобный Феодор Стратилат обманул меня!» – подумалось Калокиру, – «За что, за что? Ведь его-то ведьма зеленоглазая не могла никак соблазнить!»

Вздохнув, юноша провёл дрожащей рукой по камню. И обнаружил на нём цветы. Он взял их. Поднёс к глазам. Это были розы, только что сорванные августой Феофано в царских садах. Отшвырнув букет, несчастный ощупал надпись на камне. «Иоанн Калокир» было высечено на нём.

Живой обладатель этого имени, леденея, возвёл свой взгляд к небесам, чтобы впервые в жизни спросить о чём-то у Бога. И тут ему на плечо опустилась чья-то рука. Завопив от ужаса, он вскочил. И сразу услышал прямо над своим ухом жалобные мольбы:

– Иоанн, очнись! Патрикий приди в себя! Ради бога! Да что с тобой?