— Ничего, потерпит, — беззаботно рассмеялась Катя. — Работа у него такая. Не все же нам с тобой исполнять его прихоти.

Она прошла в гостиную мимо вновь насупившегося Рона и сразу же обнаружила, что завтрак давно готов и ожидает на столе. Над чашками вился легкий парок, разнося кофейный аромат по всему помещению. Катя зажмурилась, с удовольствием потянула носом, после чего негромко позвала:

— Фима!

Серафима возникла практически мгновенно, сменив образ улыбчивой горничной на строгий деловой облик секретаря.

«И как только она угадывает, что мне понадобится в следующий момент, — в который раз удивилась Катя. — Никак не могу к этому привыкнуть. Не иначе как подслушивает чужие разговоры.»

— Мне нужна связь с куратором, — сказала она. — И кстати, спасибо за завтрак.

Серафима молча кивнула и исчезла, а в области коммуникатора у левой стены немедленно возникла заспанная, сильно помятая физиономия.

«Ага, а вот и куратор. В общем-то, неплохой человек, с которым, как правило, всегда удавалось договориться. Практически идеальная для нас кандидатура надзирателя, если бы не его постоянная озабоченность то ли выдуманными, то ли действительными обязательствами перед мировой наукой. А также воистину маниакальная одержимость совершенно нереальной мечтой об оглушительной славе, наподобие той, что много лет назад снедала беднягу Миллса. Конечно, оставить след в науке ему удастся лишь в том гипотетическом случае, если коллективу подчиненных ему биохимиков и в самом деле удастся раскрыть таинственный механизм метаморфизма, в чем я лично сильно сомневаюсь. А результат столь неуемного рвения для всех нас на редкость неприятен — регулярные медосмотры со взятием всевозможных анализов, а также непрерывные психологические тесты, причем зачастую в самое неподходящее время. И это не считая постоянного круглосуточного видеонаблюдения, даже в спальне. На что, скрепя сердце, пришлось согласиться, хотя быстро выяснилось, что жить под прицелом видеокамер куда как непросто. Поначалу Рон еще пытался ругаться, отстаивая наши права на личную жизнь, обещал куратору расколотить видеокамеры все до одной, однако в конце концов сдался, убедившись в полнейшей бесперспективности любых протестов. А также полностью смирившись с не слишком почетной ролью подопытных кроликов, уготованной для нас перепуганными землянами. С другой стороны, договор есть договор, его надо выполнять, поэтому мы с Роном все же сошлись на том, что доставляемые нашей семье неудобства — не слишком высокая плата за комфорт и безопасность.»

— Доброе утро, — произнесла Катя, испытывая нечто вроде легкого злорадства. Мол, не только тебе позволено тревожить людей в любое время дня и ночи. Настал и на нашей улице праздник.

Куратор кивнул, пробурчав в ответ нечто трудноразличимое.

— У нас сегодня пикник на природе, — сообщила Катя. — Поэтому все школьные занятия у Наташи отменяются.

— Какой еще пикник? — куратор явно не сразу понял, о чем идет речь. Видно, не до конца проснулся. — Не может быть никакого пикника. А как же медицинские процедуры?

— Никак, — притворно вздохнув, ответила Катя. — У нас сегодня выходной. А возможно, и завтра тоже.

Куратор лишь угрюмо засопел, понимая, что протестовать бесполезно. Не он здесь главный, пожелания подопечных для него закон. Конечно, в определенных рамках, предусмотренных договором.

— Что вы со мной делаете, — грустно сказал он и отключился, горестно покачав на прощание головой.

Однако Кате почему-то совсем не было его жалко.

Из коридора донесся стук настежь распахнутой двери в ванную, и на пороге гостиной мгновенно возникла Наташа в совершенно неподобающем виде, по крайней мере на консервативный взгляд не одобряющего подобные вольности Рона. Она пулей промчалась мимо матери, явным образом вознамерившись занять свое место за столом и незамедлительно приняться за трапезу. Обернувшись, Катя заметила, как Рон укоризненно покачал головой и, не сказав ни слова, занял место дочери в душе.

— Стой! — крикнула Катерина. — Ты куда? А одеться?

— А, потом, — беззаботно ответила Наташа, забираясь на стул и заглядывая в тарелку.

— Нет, так не пойдет, — Катя вдруг решила проявить твердость. — Ты сейчас же пойдешь и оденешься. В таком виде я тебя за стол не посажу.

— Почему?

— Ну… существуют же определенные нормы поведения в обществе. И давай не будем их нарушать. Как правило, люди за стол голыми не садятся. И потом… ты же знаешь, папа такие вещи не одобряет.

— Ну, ма-ам… — начала канючить Наташа. — Одежда такая неудобная… и играть мешает.

Однако на сей раз Катя была непреклонна.

— Давай, пожалуйста, без «ну», — строго сказала она.

Наташа, надувшись, выбралась из-за стола и, понурившись, направилась к выходу.

— Можно подумать, вы с папой всегда ходите одетыми, — буркнула она, проходя мимо.

— Не всегда, — согласилась Катя. — Но не за столом же.

— А вот и неправда! — обиженно крикнула Наташа. — За столом тоже. Я видела, видела!..

— Мы взрослые, нам можно, — слегка смутившись, ответила Катя. — А ты еще маленькая.

— Я тоже взрослая, — объявила Наташа и, бросив длинный укоризненный взгляд на мать, скрылась в коридоре.

Возмущенно хлопнула дверь в детскую. Катя задумчиво покачала головой и погрузилась в невеселые думы о нелегких проблемах воспитания и их особенностях в среде метаморфов.

Утро не спешило вступить в законные права. Темное небо над головой густо усеивали яркие звезды всевозможных размеров, от поражающих холодной красотой бело-голубых гигантов до едва различимых бледных, с булавочную головку, карликов. Звездное полотно наискось перечеркивала тусклая лента Млечного пути.

«Все как всегда, — думала Катя, всматриваясь в темноту за прозрачным остеклением кабины. — Черное небо и взирающая на нас с полнейшим равнодушием бесконечная Вселенная. Практически неизменный пейзаж на протяжении последних двухсот лет. Хотя, нет, я все-таки не совсем права… кое-какие изменения, несомненно, налицо. Если большую часть Сезона Ледяного безмолвия мы наблюдали лишь абсолютно статичную сферу, заполненную застывшими в затяжном летаргическом сне немигающими звездами, то теперь картина совершенно другая. Казалось бы, с момента восстановления атмосферы прошло не так уж много времени, а небосвод будто ожил. Звезды перестали восприниматься колючими яркими точками, теперь они мерцают, словно предвещая наступление новых счастливых перемен.»

Антиграв стремительно летел прямо в звездную ночь, разгоняя тьму впереди лучами мощных прожекторов. Два ярких световых пятна бежали перед ним по поверхности, выхватывая из небытия то гигантские поваленные стволы, наполовину утонувшие в раскисшей почве, за последние недели превратившейся в опасную наполненную грязной водой трясину, то спутанные клубки каких-то черных то ли ветвей, то ли лиан… Тлен и разложение. Торжество смерти. Глядя на внушающий уныние мертвый пейзаж ни за что невозможно себе представить, что когда-то здесь все вокруг было наполнено жизнью и яркими красками, а гигантские деревья вздымали зеленые раскидистые кроны на совершенно невероятную высоту. Непроходимые, опутанные лианами болотистые джунгли в те безумно далекие времена давали приют не только мириадам самых разнообразных живых существ, но даже разумным обитателям планеты — лорнам.

«Ничего, — думала Катя. — Все еще вернется, теперь я в этом не сомневаюсь. Скоро очнутся от вынужденного, затянувшегося на столетия, сна лорны и вновь заселят свои покинутые города; выберутся из глубоких таинственных убежищ пережившие долгую зиму звери, птицы, насекомые… И мы снова увидим Лорелею цветущей.»

Далеко впереди вдруг возникло большое черное пятно, прекрасно различимое даже на фоне темного звездного неба.

«Утес. Тот самый, с которого почти двести лет назад ледяные львы всматривались в развалины покинутого Города. Где-то там, у самого подножия, находится дом дяди Леши. Мы почти прилетели.»