Так и не дождавшись явления Лорелеи, Катерина отвернулась от экрана и подошла к небольшому возвышению в центре смотровой палубы, напоминавшему свой формой саркофаг.

Криокамера… А под прозрачной верхней крышкой — бесконечно дорогое лицо самого близкого на свете человека… не считая Рона, конечно. Катерине даже казалось, что после всех признаний, сделанных в пещере на Радаманте под прицелом свирепого Пифона, он стал еще ближе. Во всяком случае, теперь между ними не осталось никаких недоговоренностей… ничего такого, что могло бы их развести в разные стороны.

Катерина склонилась над камерой, лишний раз убедившись в том, что состояние Алексея не изменилось в худшую сторону. И в который раз поразилась, насколько он нынешний не похож на себя прежнего.

Узнать когда-то крепкого здорового десантника теперь было непросто. Радиация сделала свое черное дело. Лоб и щеки Алексея приобрели неестественно красный оттенок, их сплошь покрывали крупные бурые пятна, а сильно поредевшие волосы торчали во все стороны нечесаными неопрятными клоками. За каких-то несколько дней сильный, уверенный в себе человек превратился в дряхлого старика, в настоящую развалину… Грустное зрелище. И никаких признаков того, что он вообще жив, даже дыхание на глаз совершенно незаметно.

Впрочем, ничего удивительного. Криокамера и понадобилась как раз для того, чтобы поддерживать жизненные процессы на самом минимальном уровне, замедлять и даже приостанавливать разрушительные последствия лучевого удара. Лежащего в саркофаге человека легко можно было принять за мертвеца, и лишь приборы свидетельствовали о том, что жизнь еще не покинула это тело.

Катерина выпрямилась и долго стояла неподвижно, до крови закусив губу. Как никогда прежде ее одолевали сомнения в том, что она поступила правильно, настояв на отправке Алексея на Лорелею.

«Ведь можно было начать лечение прямо там, на Церере, — думала она. — И не рисковать при этом ни его жизнью, ни жизнями спутников. Наверное, у меня даже получилось бы. Сумела же я поставить на ноги Джошуа в ничуть не менее трагичной ситуации. Вот только есть одно существенное различие. Дядя Леша никогда не имел дело с „видениями на заказ“, поставляемыми присно памятной компанией „Celestial Food“. А значит, инопланетный эликсир подействует на него совершенно другим образом, нежели на меня, Рона и того же Джошуа. Последствия смертельного лучевого удара он, скорее всего, ликвидирует, тут даже спорить не о чем. Инопланетная медицина и впрямь способна творить чудеса, после всего пережитого сомневаться в этом было бы глупо. И для самого дяди Леши этого, вероятно, окажется вполне достаточно. Но только не для меня. Не хочу терять его снова. Пусть не сразу, пусть через двадцать, тридцать, сорок лет, но он неизбежно уйдет, оставив меня одну. Даже думать об этом не могу, такая жертва свыше моих сил… Ты меня слышишь? Не хочу! Извини, дядя Леша, но в этот раз я приняла решение за тебя. Только бы Флар не подвел…»

Сомнения на время отступили, оставив после себя твердую уверенность в том, что действовать иначе попросту невозможно. Однако Катерина прекрасно знала, что они непременно вернутся.

За спиной с тихим шелестом разошлись в сторону двери, и из коридора на пол легла полоска яркого света. Послышался звук тихих аккуратных шагов, заглушаемый мягким напольным покрытием. Катерина не стала оборачиваться, она и так знала, кто нарушил ее уединение. Алекс подошел к саркофагу и встал рядом, не отрывая взгляда от лежащего без движения Алексея.

Некоторое время молчали, потом Алекс спросил:

— Как он?

— По-прежнему. Главное, чтобы не стало хуже.

— Осталось совсем немного. Скоро прибудем на место.

Катерина молча кивнула.

«Кажется, он нисколько не сомневается в моей способности вернуть Алексея к жизни, — подумала она. — Его вера в могущество инопланетной медицины, судя по всему, ничуть не меньше, чем моя собственная. А возможно, даже и больше. Думаю, что с удовольствием разделила бы с ним эту убежденность, если бы все зависело только от меня.»

Алекс как-то неуверенно огляделся по сторонам, даже не задержав взгляда на красовавшейся в углу экрана Большой Лоре, смущенно откашлялся и, наконец, сказал:

— Кэт, извини… я понимаю, что, скорее всего, не вовремя. Но другого такого случая у нас просто не будет. Нам нужно поговорить.

— О чем? — спросила Катерина, не поворачивая головы. Она прекрасно знала, о чем.

— О твоем похищении. Мне нужно знать во всех подробностях. Надеюсь, ты понимаешь.

«Чего уж тут не понять, — мысленно усмехнулась Катерина. — Безопасник он и есть безопасник. Ему бы только разоблачить вражеские происки, а чувствами обычных людей ради столь серьезной цели можно и пренебречь… Впрочем, я, вероятно, не совсем справедлива. Может получиться так, что от моего рассказа будет зависеть успех или провал нашей миссии. А, возможно, и сама жизнь.»

Она вздохнула и сказала:

— Хорошо. Пойдем, присядем. Не стоя же разговаривать.

Одиночество оказалось безнадежно разрушено. Впрочем, Катерина не сердилась на Алекса. Ее перезагрузка полностью завершилась, и она больше не намеревалась прятаться от людского общества. А Алексу и впрямь следует кое-что рассказать. Тем более, что в процессе лихорадочных сборов и подготовки к отлету с Цереры времени для объяснений так и не нашлось. Катерина сильно подозревала, что его не найдется и в будущем. А значит, если не сейчас…

Они заняли два удобных мягких кресла напротив распахнутых во Вселенную стереоэкранов.

Алекс не торопил, понимая, что собеседнице нужно собраться с мыслями. Катерина некоторое время молчала, разглядывая красно-оранжевый мячик Большой Лоры, а затем снова вздохнула и заговорила.

Сначала вернулись звуки.

Я еще не сознавала, ни что произошло, ни где нахожусь… даже собственное имя почему-то никак не вспоминалось, а в уши уже настойчиво лез низкий ужасающий рык, в котором лишь с невероятным трудом можно было выделить нечто членораздельное.

Уже прогресс.

Поначалу вообще казалось, что бьющий по нервам дикий оглушающий рев не имеет никакого отношения ни к чему человеческому. И только потом как-то сразу, скачком, вдруг стало очевидно, что обрушившаяся на меня басовая какофония, оказывается, не просто набор бессмысленных звуков. Если сделать над собой усилие и прислушаться, то она тут же распадается на отдельные смысловые элементы… назовем их словами. Которые в свою очередь складываются в предложения.

Понятно, что происходит диалог… но вот кого с кем? Я бы сказала, слона с бегемотом, не иначе. Если бы слон с бегемотом умели говорить. Правда, все равно не разобрать ни единого слова. Очень громко и очень тягуче… У-у-у… а-а-а… о-о-э-э-э… тьфу! Уж лучше замолчали бы.

Невидимые собеседники словно услышали. Звуки стали потише, а потом и вовсе сошли на нет. Зато их место вдруг заняли резкие непонятные щелчки… будто кто-то вознамерился прогнать надоедливых говорливых животных безжалостными ударами лихого ковбойского бича.

«Ну и черт с ними, пусть проваливают! Плакать точно не буду. Правда, немного любопытно, о чем таком важном могут беседовать слон и бегемот? Не иначе как о погоде… А почему именно здесь?.. Не знаю. А где это — здесь?»

Я попыталась открыть глаза, однако ничего хорошего из этого не вышло. Веки казались налитыми свинцом, и чтобы поднять их, требовалась как минимум помощь рук. Которых я отчего-то не ощущала.

«Ну и ладно, нет рук — значит, и не надо. Была бы голова… Хм… А что, если ее тоже нет? Вот это будет номер… Постой… но я же мыслю, а значит, голова обязательно должна быть. Как же без головы…»

Я снова попыталась пронзить взглядом пространство. И неважно, что веки поднять так и не удалось. Пришло твердое убеждение, что для того, чтобы лицезреть окружающий мир, наличие глаз не так уж обязательно. Очень может быть, у меня их вообще нет.

Перед внутренним взором колыхалась серая с желтыми прожилками муть, невероятно похожая то ли на студень, то ли на густой кисель. И я посередине. Не человек, а некая желеобразная субстанция, наделенная разумом. Таинственным образом я видела себя со стороны, и зрелище аморфного амебообразного существа, зависшего в центре тошнотворно подрагивающей вселенной, почему-то не добавляло оптимизма. Хотя и не особенно печалило. Амеба так амеба. Ни глаз, ни ушей, ни головы… вот и ответ.