— И все же я настаиваю.

«Настаивает она, — нахмурился Алексей. — Какого черта?! Тоже мне, дознаватель в юбке! Кажется, я выразился предельно ясно. Но если не понимает…»

Он с усилием набрал в легкие воздух, совсем было вознамерившись обложить настырную напарницу по всем правилам, однако внезапно передумал и медленно выдохнул, успокаиваясь.

— Послушай, — предельно сухо ответил он. — Предлагаю оставить эту тему. Можешь настаивать на своем сколько угодно, но такими методами ты от меня наверняка ничего не добьешься.

— Почему? Тебе есть что скрывать?

«Вот же упряма, как… э-э-э… вроде бы что-то подобное мы уже проходили. Хуже чем заноза в заднице.»

— Понимаешь, история давняя и не слишком приятная, — хмуро сказал Алексей, осознав, что увернуться от назойливых расспросов без потерь все-таки не удастся. — Не хотелось бы без нужды ворошить подробности той трагедии, а тем более копаться в ее причинах. К тому же я так и не понял, какое ты можешь иметь к ней отношение. Признаюсь, я мог бы рассказать… но лишь одному-единственному человеку. Более того, это следовало сделать много лет назад, но я так и не набрался храбрости, а теперь уже слишком поздно. К несчастью, Катя давно мертва, и исправить ошибку никак невозможно. Поэтому нет, даже не проси! Лучше прекратим этот разговор.

Наступило неловкое молчание. Алексей уже начал думать, что его настойчивое требование не осталось без внимания, однако ошибся.

— Наташа Решетникова — моя мать, — глухо сказала миссис Найт. По-русски, без малейшего акцента.

Алексей судорожно сглотнул, поперхнулся и зашелся в мучительном кашле. Внутренняя поверхность шлема тут же покрылась мелкими-мелкими красными точками. Однако, шок от последних слов Дороти оказался настолько глубок, что даже столь явные признаки приближающегося конца мгновенно отступили далеко на второй план. Алексей многого готов был ожидать от своенравной напарницы, но такого… Сделанное ей сенсационное заявление явно переходило все допустимые границы.

«Убью, — яростно думал он, безуспешно пытаясь взять под контроль вышедший из повиновения организм. — Задушу голыми руками. Если она врет, то я даже не знаю, как это назвать. Жестокость… бестактность… бесчеловечность. Перед этим бледнеют любые эпитеты. А она, конечно же врет, потому что сказанное никак не может быть правдой. Непонятно только, откуда ей известна фамилия Наташи. Готов поручиться чем угодно, хоть оставшимися недолгими мгновениями жизни, что не от меня. Просто потому, что по фамилии Наташу я никогда не называл… причем не только в бреду, но даже наяву.»

Кашель, наконец-то, отпустил. Алексей с трудом перевел дух, сделал несколько глубоких вдохов и устало произнес:

— Врешь. Причем очень неумело… и очень жестоко. Можешь быть уверена — этого я не забуду тебе до самых последних мгновений своей жизни.

— Я не вру.

Голос Дороти слегка дрожал, и Алексей вдруг с изумлением понял, что волнение напарницы и в самом деле неподдельно.

«Похоже, она действительно верит в то, о чем говорит. Но даже если так, ложь от этого не становится правдой.»

— Не знаю, зачем тебе понадобилось прибегать к столь подлым приемам, — сказал он, изо всех сил напрягая зрение, чтобы рассмотреть выражение лица собеседницы под бликующим стеклом шлема. — И даже гадать не собираюсь, по какой причине ты пытаешься вытащить на свет эту грустную историю. Вот только одного ты не учла: у Наташи была всего лишь одна дочь, Катя. И кроме нее — никого. Ни внебрачных детей, ни приемных… Когда-то я очень неплохо знал семью Решетниковых и дружил не только с Наташей, но и с ее мужем Павлом… пока тот не пропал без вести на Горгоне. А после трагедии с Наташей долгие годы воспитывал Катю как родную дочь. Так что не стоит даже пытаться меня обмануть, этот номер у тебя наверняка не пройдет. И еще… История учит, что все самозванцы рано или поздно плохо кончали. Имей это ввиду.

Дороти долго молчала, а потом вдруг сказала:

— А ты не допускаешь мысли о том, что я и есть та самая Катя?

— Прекрати, — поморщился Алексей.

— Да-да, та самая Катя, о которой ты заботился многие годы сначала на Лорелее, а потом на Земле… — торопливо продолжила Дороти. — Та самая, которую давно считаешь погибшей в джунглях Лорелеи, но которая на самом деле выжила и теперь жаждет узнать ответ на самый главный вопрос: при каких обстоятельствах погибла ее мать?

Лицо Алексея исказилось болезненной гримасой, словно у него разом заныли все тридцать два зуба.

«Ну зачем… для чего она бередит давно зарубцевавшуюся, но так и не зажившую до конца рану?»

Мысли метались абсолютно хаотичным образом, перескакивая от «свихнулась окончательно» до «не может быть» и «мертвые не воскресают». Помимо воли он вдруг представил себе совершенно невозможную ситуацию: будто Дороти не врет, и Катя действительно смогла избежать смерти на погибающей планете. Пусть даже в чужом обличье. Неважно как, неважно почему, но жива… Голова мгновенно налилась тяжестью, сознание затуманилось, и возникло крайне неприятное ощущение, словно сверху внезапно всей тяжестью навалился каменный потолок.

«Лорелея… джунгли… фамилия Наташи… Откуда этой миссис Найт… или кто она там на самом деле… стали известны такие подробности? — гадал Алексей, пребывая в состоянии, близком к нокауту. — Не иначе как специально готовилась к трудному разговору, возможно даже копалась в послужном списке… и Грега уговорила. Теперь-то ясно как божий день, что ее появление в моей жизни далеко не случайно. Но зачем?…»

— Ты совсем не похожа на Катю… — пробормотал он, справившись, наконец, с волнением. — Катя мертва… Прошу, если в тебе есть хоть капля сострадания, не нужно меня обманывать…

— Я не обманываю. И сейчас это докажу.

Фигура в скафандре приподнялась с каменного сиденья, протиснулась в узкую каменную щель и склонилась над Алексеем так низко, что прозрачное забрало шлема почти соприкоснулось с его забралом.

— А теперь? Узнаешь?

Больше всего на свете Алексею хотелось зажмуриться, чтобы ничего видеть. Все его существо просто кричало о том, что смотреть на напарницу категорически нельзя, иначе произойдет нечто ужасное. И тем не менее, вопреки доводам рассудка, он никак не мог заставить себя отвести взгляд.

Облик миссис Найт тем временем претерпел разительные изменения. Всего несколько долгих мгновений — и перед Алексеем предстало такое дорогое, знакомое до каждой мельчайшей черточки, лицо приемной дочери. Давно похороненной даже в мыслях, но невероятным образом воскресшей здесь, на медленно, но неотвратимо убивающей их планете.

— Катя… не может быть… ты жива? — одними губами прошептал Алексей, веря и не веря в свершившееся прямо у него на глазах чудо. — Что все это значит? Я, наверное, сошел с ума… А как же Дороти?..

— Дороти — это тоже я, — вздохнув, сказала то ли Катя, то ли миссис Найт, то ли вообще неведомо кто. — Ну что, пришел в себя? Спокойно, спокойно… вот так. Чувствую, без объяснений не обойтись. А теперь слушай внимательно и не перебивай.

Алексей и без того не мог вымолвить ни слова. В горле стоял ком, избавиться от которого почему-то никак не удавалось.

Негромкий размеренный голос звучал в наушниках, заполнив, казалось, всю Вселенную. Алексей упивался до боли знакомыми интонациями и, — удивительное дело, — никак не мог сосредоточиться, что для десантника со стажем было совершенно непростительно. Но он ничего не мог с собой поделать, это оказалось выше его сил. Сказанное он понимал середина-наполовину, описываемые события казались слишком фантастическими, чтобы быть правдой. Но и не верить в искренность рассказчицы не было никаких оснований. Слова, словно подхваченные неудержимым могучим вихрем, мгновенно уносились куда-то на периферию сознания, категорически отказываясь складываться в целостную непротиворечивую картину. Главным для Алексея оставался только голос, которым он готов был наслаждаться бесконечно…

Собеседница внезапно умолкла, каким-то шестым чувством угадав, что слова доходят до Алексея с большим трудом.