— Нам нет до них дела. Нам же будет только хуже, если мы сунемся на территорию, где открыт источник черни, — нависнув над моим столом, как коршун над добычей, Валефор пытался смотреть мне прямо в глаза. Поэтому взгляд я постоянно уводила в сторону. Правда, там стоял недовольный наг, у которого было похожее мнение.

— Эолин, он прав. Тех, кого поразит чернь, ждет только крышка гроба и сырая земля. Сейчас мы должны сделать все по установке барьеров и все для освящения нашей территории.

Я посмотрела на Ориаса. Тот сказал, что последует за мной вне зависимости от моего решения. Безусловно, приятно, однако, я бы действительно хотела знать его мнение. Наконец, я взглянула на Альфинура. Тот как всегда приветливо улыбнулся, показывая ряд безупречно белых зубов. Именно он был главной причиной, по которой я согласилась провести это слушание. Альфинур рассказал мне, что сам рос в деревне и понимает простой народ, что ежедневно ходит по острию ножа, которое иначе называется «милость Императриц». Однако чернь…Она возникает в тех местах, где неправильно захоронен демон. Иными словами, это проклятая густая тень, исходящая из недр земли и поражающая всех, кто находится поблизости. После войны Императрицы позаботились о том, что всех демонов правильно захоронили, но погибших было слишком много, чтобы не ошибиться и не пропустить кого-либо, поэтому изредка чернь выходит из земли и уносит с собой сотни жизней. Вылечить пораженного можно. Но только, если это начальная стадия проклятия. Песенной магией можно закрыть источник черни и упокоить душу демона, но проблема в нахождении этого самого источника. Как добраться до того, что поражает всех и вся?

— Что скажешь ты? — ласково обратилась я к Альфинуру, заранее зная ответ.

— Нужно помочь, — невозмутимо ответил оборотень, игнорируя злобные взгляды вампира и нага, — источник черни сам исчезнет только через пять лет. За это время он убьет всех, кто живет в деревнях. Мне жаль тех, кто живет там. Это хорошие и сильные люди, они не заслуживают смерти. Если же руководствоваться материальными интересами, то в той шахте действительно могут оказаться артефакты, создаваемые маарами тысячи лет назад.

Сложив на столе руки, я положила голову на скрещенные пальцы.

— На нагов ведь чернь не действует, да?

Зрачки Баала сузились, и он медленно подполз ко мне, наклоняясь прямо к лицу. Ну, да, мягко говоря, он был очень недоволен произнесенным намеком. Однако, если не этот вариант, то какой еще?

— Ты найдешь для меня этот труп, а я очищу его. Хороший ведь вариант, разве нет?

— Я не буду лазать под землей и искать гниющие кости для нескольких тысяч.

— Тебя не радует мысль, что столько людей выживет?

— Меня больше обрадует мысль, что они подохнут, — процедил сквозь зубы Баал, гордо вскидывая голову.

— Ну, тогда мы пойдем вчетвером, да? — хлопнув в ладоши, я повернулась к маару. Тот утвердительно кивнул.

— Вчетвером? — наг изогнул одну бровь в вопросительном жесте.

— Я, Ориас, Альфинур и Барбатос.

— Вы никуда не пойдете, — равнодушно проговорил Валефор, обращаясь почему-то именно к маару.

— Я уже решила.

— Мне все равно. Если с тобой что-то случится, это сильно аукнется нам.

— Мог бы сказать, что просто волнуешься за меня, — парировав очередное недовольство улыбкой, я увидела на лице Валефора растерянность. Он прокашлялся, но ничего мне не ответил.

Связываться с чернью я бы и сама не желала, но я вижу, насколько это важно для Альфинура. Да и я явно буду затем сожалеть о том, что столько людей погибнет из-за моего отказа, хотя я могла что-то для них сделать.

Пожелав всем доброй ночи, я села писать письмо, представляя облегченный вдох тех, кто завтра его прочтет. Шаги стихли, дверь захлопнулась, и я, подняв глаза, невольно дернулась, увидев в кресле Валефора. А я-то думала, что все ушли…

— Что не так? Я решила, что пойду. Кто, если не я.

Он молчал. Кусал изнутри губы и смотрел на меня как на врага народа. Так он делал всегда, когда хотел затронуть тему, которая ему неприятна. Интересно, и давно это я начала распознавать все его манеры?

— Баал сказал мне, что ты все неправильно поняла. Я не учел женскую логику, поэтому в данной ситуации действительно виноват…кхм…я.

— О чем ты? — отложив в сторону перо, я удивленно округлила глаза. Чтобы Валефор да признал свою вину? А Валефор ли это?

Его моя реакция только разозлила, зато я хотя бы убедилась, что передо мной мой муж. Он снова прокашлялся и отвернул голову в сторону, видимо, пытаясь сохранить самообладание. Да-да, собственную оплошность вампиры признавать очень не любят.

— Я же сказал тебе, что та девушка была по деловому вопросу. И вообще, если тебя что-то не устраивает, учись говорить это мне прямо. Обойди ту фазу, где надо сесть в углу и понапридумывать себе невесть что!

Ну, вот. Он свел все к тому, что виновата я. Пускай, так. Но, хотя бы благодаря Баалу, он понял, что меня беспокоит. Встав со своего места, я подошла к креслу вампира, сев на краешек и довольно улыбнувшись. А он, злой и недовольный, гневно сверкнул своим алым взглядом.

— Это ж надо было придумать! — не унимался Валефор, делая меня виноватой еще больше. — Я верен клятве. И верен тебе. Если ревнуешь, то это твои проблемы, я ничем не могу помочь.

— А ты ревнуешь? — вновь улыбнулась я, подмечая за этим вечным недовольным лицом что-то милое.

— К кому это мне тебя ревновать? — вампир гордо вскинул голову, будто демонстрируя, что ему никто не ровня.

— Тот мужчина…Глава деревень. Он смотрел на меня. И ты злился, — впервые я чувствовала довольство в этой ситуация.

— С чего ты взяла. Дед Императриц один раз в сто лет видит, — Валефор усмехнулся, тыча пальцем в разрез моего платья.

— У тебя играли желваки.

— И что?

— Ой, да ничего.

— Нет-нет, поясни-ка.

Наклонившись к мужу, я нежно поцеловала его в губы, чтобы тот, наконец, замолк. От него как всегда пахло какой-то свежестью, а на губах остался соленый привкус. Его мягкие белоснежные волосы коснулись моей щеки, и я не удержалась, чтобы, отстранившись, не провести рукой по ним. Я любила эти моменты, когда его маска падала, открывая взору потерянное ошарашенное выражение вечно горделивого вампира. И если только таким способом можно заставить его замолчать, то я не против.

— А так как вы, господин Валефор, обвинили меня в ревности, сегодня, — я поднялась с кресла и пошла в сторону гостиной, — вы спите один.

Передвигаться по пустыне верхом было тяжело. Яркое солнце изымало из тела всю влагу, а постоянно сощуренные глаза быстро уставали от слепящего света и слабого обжигающего ветерка, приносящего с собой собранные по пути песчинки. Пересекать пустыню могли только верблюды да изящные лошади на тоненьких ногах, чья порода была выведена специально для караванщиков. Шатры никто не использовал, так как носильщики не выдерживали и часа такой тяжелой работы, а всех боевых слонов еще пять лет назад переправили на границы. Именно поэтому достопочтенные Госпожи редко покидали свои озелененные владения, предпочитая искусственную прохладу этой невыносимой жаре.

Наш караван двигался быстро. Верблюды несли на себе основные запасы, а все переправляющиеся использовали лошадей, что были выносливее любого тяжеловоза. Белоснежная лошадь, чья узда и удила были украшены камнями и красивыми изумрудными кисточками, постоянно фыркала и мотала головой, словно чуя, что её седоку очень плохо. Я редко пересекала пустыню, да и мама всегда мне это запрещала, но я помню, что жару я могла переносить стойко. Сейчас же с каждой минутой мне становилось лишь хуже. Из меня будто вытянули всю жидкость, и, стоило мне сделать несколько глотков воды, как она тут же испарялась, не оставляя никакого чувства насыщения. Первые часы пот катился по мне градом, и хорошо, что этого никто не видел за моими сплошными одеждами, открывающими вид только на глаза. Когда же полпути было пройдено, пот исчез вовсе, и я поняла, насколько мне плохо. Голова кружилась, перед глазами плясали темные точки, а жажда изматывала, ослабляя хватку удил, которые я держала в руке. Я часто дышала, но воздух вдруг стал таким обжигающим, что я не могла сделать глубокий вдох. Говор окружающих меня людей, ревы верблюдов, ржание лошадей — все это слилось в один сплошной гул, который сводил с ума. Иногда вдали мне мерещилась вода, и, несмотря на то, что я понимала суть миражей и галлюцинаций, мне становилось легче от осознания приближающейся цели, которой, по сути, не было.