Когда родилась Ренесми, Вольтури пришли на территорию Калленов, чтобы убить ребенка, поскольку считали, что Карлайл и его семейство нарушило закон: не обращать детей в вампиров. Сколько тогда было споров, доказательств и решений "за" и "против"… Но сейчас, речь шла о нем самом, о главе клана. Он не мог себе этого позволить, но и причинять мне боль своим отказом он не собирался.

Я видела, как мучалась его душа, борясь с разумом и холодным расчетом. Я его не торопила. В конце концов, у нас была вперёди ещё целая вечность.

– Пойдем в пинакотеку, покажешь мне картины… – предложила я, пытаясь немного облегчить его страдания.

Он повел меня по длинным коридорам, меж сотни дверей и каменных стен. Было так темно, что я не понимала, как он вообще видит в таком мраке, однако, объясняла себе все тем, что он всё-таки вампир.

Мы вышли в небольшой холл, в противоположной стене которого была видна арка, ведущая в картинную галерею.

Здесь Аро был царем и богом. Это была его территория, и он с увлечением рассказывал мне о каждом произведении искусства.

– Вот, посмотри на это… – зажигая свечи на канделябре, гордо произнес он.

Свет упал на старинный холст с прекрасным изображением.

– Это "Шторм на море Галилейском" Рембрандта Ван Рейна… Великолепно…

– Оригинал? – удивилась я.

– Конечно. Здесь нет копий. Все подлинники.

– Но, ее же похитили из бостонского музея в 90х годах прошлого века…

– Все картины, которые ты здесь увидишь, когда-то бесследно пропали, были украдены или числятся уничтоженными. Это редкие произведения. Тебе понравится…

Я почувствовала себя женой главного мафиози. Он знал всё, мог себе позволить даже такие, по нынешним меркам, дорогостоящие холсты.

Мы бродили в темноте, освещаемые только пламенем трёх свечей, по пинакотеке и рассматривали предметы старины.

– Вот ещё… – он подвёл меня к следующей раме, висевшей на стене в углублении. – Узнаешь?

– Микеланджело "Леда и лебедь"… В искусствоведческих кругах говорят, что она просто исчезла…

– Да, в 1530е годы. Не помню в какой точно год. Автор картины дал ее своему другу и ученику – Антонио Мини, тот увез ее во Францию, где и продал. А в последний раз ее видели в королевской коллекции в Фонтенбло, откуда ее и выкрали. Придворные долго не могли заметить ее исчезновения… А когда спохватились…было уже поздно. На тот момент она уже украшала это помещение.

– У каждой картины своя история…Это великолепно. Так, словно мы возвращаемся в прошлое, прокручивая в памяти эти события.

– А где ты была в шестнадцатом веке? – почему-то спросил он.

– Я? Обитала в окрестностях Флоренции. Сколько километров от Вольтерры до неё?

– Где-то около восьмидесяти.

– Хм, мы могли с тобой пересекаться в то время.

– Могли. Мы с тобой всю жизнь пересекались, пока, наконец, не поженились.

Он обнял меня за плечи левой рукой, а в правой держал подсвечник. Мы направились дальше.

– "Весна" Антуана Ватто, – объявил он. – Датируется 1716м годом. Входит в серию картин, среди которых так же есть "Осень", "Зима" и "Лето". "Весну" обнаружили в 1964м году, но через два года она "сгорела", остальные не были найдены.

Мы перешли к следующему произведению.

– А это…

– "Зима" того же автора, – перебила я его.

– Да. Остальные тоже находятся здесь.

– Даже так! – воскликнула я, разглядев в полумраке следующий холст. – Якоб Йорданс "Мифологическая сцена с молодым Вакхом"?

– Прекрасный оригинал, – подтвердил он. – 1640й год, между прочим!

– Аро, ты варвар! – усмехнулась я.

– Вот как? Я требую объяснений! – в шутку проговорил он.

– Такую красоту нужно в музеях показывать, а ты все заныкал в своей резиденции.

– Предлагаешь мне сейчас скрутить эти полотна и отнести в Лувр? К тому же, как только они окажутся в руках смертных, то сразу пойдут по аукционам и вовсе потеряются среди алчности и жажды наживы. У меня они будут в целости и сохранности. А людям, не смыслящих ничего в искусстве, не за чем смотреть на это великолепие.

– А как же искусствоведы?

– Эти идиоты?! Не смеши меня. Я видел и общался с каждым этим художником вживую, а они… Что он хотел сказать этим неровным мазком? Лишь то, что в момент написания картины его руку свело судорогой, и он упал на пол, стараясь побороть болезнь. Краска успела высохнуть, а исправить ему ничего не удалось.

– Ван Гог? "Выход из протестантской церкви в Нюэнене"? – потянула я его дальше.

– Да… – задумчиво подтвердил он.

– А это? – спросила я, остановившись у одного из полотен.

– Это моя гордость, – признался он. – Микеланджело Караваджо "Рождество со святым Франциском и святым Лаврентием". 1608й год. Оценивается в двадцать миллионов долларов. Похищена в 1969м году.

Я внимательно рассматривала изображение. Оно было таким глубоким, что меня съедал интерес, как художник в семнадцатом веке мог передать красками такую глубину оттенков.

– Иди сюда, малышка, – бережно прозвучал голос Аро.

Я приблизилась к нему. На небольшом постаменте лежало настоящее произведение искусства. Я ахнула от восторга.

– Нравится? – спросил он.

– Это великолепно! – прошептала я.

– Византийский крест. Пятый век нашей эры. Сделан из золота, жемчуга, драгоценных и полудрагоценных камней. Похищен из собора Нотр-Дам в Турне в 2008м году. Не умеют смертные защищать эти исторические ценности.

Закончив осмотр предметов старины, мы отправились спать, по крайней мере, я, хоть мне это с трудом удавалось…

Аро лежал рядом, закинув руки за голову и смотрел в потолок.

– О чем ты думаешь? – прервала я его размышления.

– О нашем разговоре.

– Каком? – притворившись, что не помнила, уточнила я.

– О ребенке.

– И что ты надумал?

– Пока ничего, – он повернулся ко мне, поцеловал в плечо, поднялся с кровати и вышел.

– Замечательно! – произнесла я вслух, когда он закрыл за собой дверь. – Теперь я точно не усну!

Он ворвался в мою спальню вместе с июльским рассветом. Я вздрогнула от неожиданности. Он был эмоционально возбужден, глаза горели, переливаясь оттенками вина тридцатилетней выдержки.

– Что с тобой? – поинтересовалась я.

– Я хочу тебя! – простонал он, отбрасывая покрывало с моего тела.

– Кто тебя покусал? – усмехнулась я.

– Я сам кого хочешь покусаю! Раздевайся! – приказал он, растегивая свою рубашку. – Я хочу этого ребенка! И мы сделаем его прямо сейчас.

В каждом его движении прослеживалась решительность и уверенность в своих намерениях. Он прекрасно понимал, на что мы идём.

Утро началось бодро и весело. Что можно было бы представить более тонизирующее?

Его ледяное тепло разлилось по низу моего живота, я выгнулась ему навстречу и вскрикнула от новых ощущений. Мы такого себе раньше с ним не позволяли, иначе, я бы давно уже была беременна.

– Кричи, моя девочка! – выдохнул он с трудом.

Я вцепилась ногтями в его мраморную кожу. Он издал тихий стон.

– Аро… – задыхалась я, хоть воздух мне и не был нужен.

– Как ты? – спросил он, когда я легла рядом и положила голову ему на грудь.

– Великолепно, – прошептала я, прикасаясь губами к его плоти.

Мы провели еще полчаса вместе, а затем спустились в тронный зал. Здесь все уже было готово к балу.

– Тебе нравится? – поинтересовался Аро.

– Здесь прекрасно! – ответила я, ощущая внутри себя какую-то безумную радость.

Сейчас он был под моей кожей, разливался горячим ядом по венам, создавая новую жизнь внутри меня. Я чувствовала, как во мне происходят какие-то изменения. Наконец-то я была рада тому, что добилась от него этого непростого решения.

К вечеру началась предпраздничная суета. Беатриче сделала мне прическу и принесла мне в комнату мое платье цвета крови с черными блестками из обожженного золота.