— Итак, — не выдерживает мама, — мы должны выработать план.

И грянул гром.

— План? — с сарказмом переспрашиваю я. Вайолет крепче сжимает мою руку.

— Да, план, — в свою очередь злится мама. Если бы не обстоятельства, собравшие нас здесь, я даже обрадовалась бы ее вспыльчивости. Ее огню, что потух после смерти Кейтлин. — Надо решить, как мы будем справляться со скорой годовщиной ее смерти, чтобы случившиеся сегодня в школе не повторилось. Если ты знаешь другой способ, как с этим разобраться, я с удовольствием выслушаю.

Я молчу.

— Так я и думала, — вздыхает мама. Воинственного порыва как не бывало. — Думаю, все уже догадались, зачем я устроила семейное собрание. Сегодня у Райли случился приступ паники, а значит, пришло время поговорить о скорой годовщине.

Я отмечаю на лице подруги едва уловимую улыбку — благодарность, что ее признали членом семьи. Дома у нее не все гладко, так что она уже давно примкнула к нам. Ей тоже пришлось через многое пройти в прошлом году, ведь Кейтлин была и ее лучшей подругой. Ви была рядом со мной в самый трудный момент. Она — моя семья, и ей это известно, но, судя по улыбке, ей все еще приятно это слышать.

— Паники мне не избежать, мам, — шепчу я.

Ведь чувство вины меня никогда не оставит.

— Знаю, дорогая, но мы можем хотя бы облегчить ее. Выработаем план действий, и ты будешь знать, как справляться с нахлынувшими чувствами. А может, возобновишь сеансы с психологом?

— Нет, — решительно говорю я. — На сеансах мы все равно никогда не говорили о Кейтлин. Джулия советовала писать о ней в дневнике.

Вайолет смотрит на меня, а потом поворачивается к маме.

— Я согласна с Райли. Не стоит ее заставлять. Она отлично справляется и без психолога. А для разговоров у нее есть мы. И дневник — для более сокровенных мыслей.

Я благодарно сжимаю руку подруги.

— Ну ладно. Никакого психолога. Но Райли, пиши в дневнике как можно чаще. А если вдруг в школе почувствуешь, что вот-вот начнется паника или если она уже случилась, звони сразу мне, и я тебя заберу. Не стоит тебе оставаться без присмотра в таком состоянии.

— Окей, — киваю я. — А как же Джек?

Мы поворачиваемся к восьмилетнему мальчику, сжимающему айпад так крепко, будто от этого зависит его жизнь. Он растерянно поднимает на нас глаза.

— Я буду в норме.

— Уверен, милый? — Мама ласково обнимает его за плечи. — Так много всего навалилось. Не держи в себе. Выговорись. Я могу позвонить Джулии и записать тебя на прием.

— Нет, не надо.

— Ну ладно. Райли и Вайолет согласились провожать тебя из школы домой. Больше не придется ездить с Джейми. Так ведь лучше?

— Лучше, — кивает Джек. Ездить с другом ему никогда не нравилось.

— А как же ты, мам? — наконец спрашиваю я, вглядываясь в ее усталое лицо. — Как ты собираешься справляться с годовщиной? — Это так в ее духе: составить план «выживания» для всех, кроме себя. Всегда думает о нас, но ей, как и нам, приходится нелегко, если не хуже. Живот скручивается от чувства вины, и я опускаю глаза на ее руки.

Мамины пальцы переплетаются в замок.

— Пожалуй, запишусь на несколько сеансов к Джулии. А чтобы отвлечься, с головой уйду в работу. Со мной все будет в порядке. Я беспокоюсь о вас, ребята. Вайолет, пожалуйста, помоги мне за ними приглядеть. У тебя есть мой номер — если что, звони.

— Позвоню.

— Давайте чаще собираться вместе и смотреть фильмы, — подхватывает Джек.

— Отличная идея, — улыбается мама. Она благодарно сжимает его ладонь. — Внесем в жизнь немного позитива.

Джек с напускным недовольством отнимает руку, но на его лице появляется предательская улыбка.

— Все будет хорошо, — заверяет мама.

Не знаю, верит ли она сама в то, что сказала, но такой настрой и ее объятия меня успокаивают.

— Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать! Кто не спрятался, я не виноват! — Голос Алека разносится по всему дому. На моих коленях в предвкушении ерзает Милли.

Сразу после домашнего собрания я заскочила за Алеком. Вместе мы забрали Милли из детского сада и вот недавно вернулись домой, а теперь играем в прятки (любимую игру Милли). Мы с ней спрятались в кладовке под лестницей. Здесь куча обуви и острых предметов, на которых приходится сидеть, так как шкаф очень маленький. Как бы в больницу не угодить после такого, мягко говоря, неудобного места.

Над нами раздаются шаги спускающегося по лестнице Алека, и Милли снова начинает ерзать. Он что, слон, чтобы так топать?

— Он это нарочно, — шепчу я.

Милли тихонько хихикает, удобнее устраиваясь у меня на коленях. Даже кромешная тьма не в силах скрыть взволнованный блеск ее глаз. Брата она обожает, да и ко мне, кажется, привыкла.

Алек топает мимо нашего чулана в сторону гостиной, и я задерживаю дыхание. Часть меня хочет, чтобы нас скорее нашли — и я бы смогла наконец выбраться из «камеры пыток» (кажется, я уселась на детальку лего — врагу не пожелаешь). Другая же часть хихикает от волнения вместе с Милли.

— Тс-с! — улыбаюсь я, прикладывая палец к губам девочки. Малышка вновь смеется, но уже тише. И все-таки Алек мог нас услышать.

Так и есть, вот он, тут как тут, возвращается к нашему шкафу. Милли напрягается и издает тихий писк, закрывая ладошками глаза.

— Интересно, где они могут быть? — громко размышляет Алек, устраивая представление для Милли.

Я прыскаю, а Милли испуганно ахает, сильнее прижимаясь ко мне, подальше от дверцы шкафа.

— Это что, смешки? — Шаги Алека звучат все ближе и ближе, вот он у самой дверцы. Даже мне становится не по себе. — Они доносятся отсюда? Нет, этого не может быть! Они слишком большие для такого крошечного шкафа.

— Я бы попросила, — подаю я голос нарочито громко, испугавшись, что он засомневается и уйдет. Теперь-то он точно нас услышал. Алек резко распахивает дверь и тянется к испуганной малышке.

— Попалась, — шепчет он, хватая Милли за талию. Она визжит у него на руках, а потом громко начитает хохотать, извиваясь от щекоток. Чувствую себя лишней, наблюдая за трогательной семейной сценкой, но это слишком мило, чтобы отвернуться. Не каждый день увидишь Алека в таком настроении. Буду наслаждаться, пока есть возможность.

Ладно, сидеть в кладовке мне больше невмоготу. Лего под задницей дает о себе знать.

Я поднимаюсь, отряхиваю джинсы и снимаю шапку. Алек бросает на меня взгляд, и под этим его взглядом что-то трепещет у меня в животе. Не хватает духа с ним заговорить — не понимаю, что со мной.

— Ну что, малявка, чем теперь займемся? — обращаюсь я к Милли, когда ее опускают на пол.

Глаза Милли загораются.

— Пойдемте в парк?

Мы с Алеком переглядываемся, словно советуясь, и, кажется, думаем об одном и том же: сейчас только половина пятого. У нас полно времени.

— Конечно, — кивает Алек. — Иди, надень куртку. Получишь леденец, если поспешишь.

Милли радостно бросается наверх, оставляя нас одних. Алек поворачивается ко мне, и мои щеки сразу предательски вспыхивают. Да что б их.

— Тебе идут шапки, — мягко замечает Алек и, не говоря больше ни слова, уходит на кухню.

Я стою как вкопанная, прокручивая в голове его слова. Он что, сделал мне комплимент? Алек возвращается, засовывая в карман мелочь, в руке пачка скитлс со вкусом диких ягод. Он подмигивает, поймав мой взгляд. О комплименте, кажется, уже позабыл. Это успокаивает. И слегка огорчает.

— Хочешь попробовать радугу, Райли?

— Обойдусь, — смеюсь я.

— Хочешь ведь, не ври.

Я смотрю на него как на идиота.

— Интересно было бы взглянуть на мир твоими глазами, жаль засунуть голову так далеко в задницу я не сумею. Поделишься советом? Или, может, есть какая-то вики-страница, о которой я не знаю?

Алек улыбается.

— Все не так просто, Грин. Надо на мир смотреть с правильного угла. Без природного дара тут не обойтись.