— Не боитесь, что Олег отомстит? — задал я резонный вопрос.

— Ты, Кость, по-моему в каком-то своём мире живёшь, — хмыкнула Алиса. — Ну подумай, что нам сделает этот слабак? Тронет родных? Так я просто съезжу в командировку на родину, и уже через несколько дней и он сам, и его дружки-спонсоры с семьями и вообще все, кого я сочту нужным захватить, будут мариноваться в каком-нибудь подвале в дальнем Подмосковье. Ты забыл, кто я?

— Ассасин, да, — усмехнулся я.

— А сейчас сильные мира сего больше всего боятся именно нас. Кстати, мне больше нравится слово скаут — это вернее отражает нашу суть. Так вот, им не так страшны такие как ты, Илюша или даже Вася со Сьюзан. А всё почему? Да потому, что у них нет ни единого способа укрыться от нас. Ты и Клинков, конечно, сильнее меня, но решись вы напасть на кого-то большого и важного, вы попрёте в лоб. Просто потому, что не умеете по другому. Ваша сила в том, что бы рвануть с мечом на перевес в лобовую и размазать по земле врага. А к такому они более или менее готовы — ведь есть целые ЧВК у олигархов, есть армия у чиновников и так далее — словом, кому встретить лобовую атаку у них найдётся. А вот я могу просто пройти в любой момент незамеченной мимо всей охраны и сотворить что угодно. Потому никто не рискнёт без крайней нужды идти на крайние меры. Конечно, если я пересеку черту, то на меня ополчится весь мир — ведь легче меня прикончить, если я стану направо и налево убивать, чем пытаться образумить. Так что если вредить Громов и будет, то так… Экономически и бюрократически, не переходя черту. Соответственно, пока не тронут наших близких, я тоже не буду лезть к нему и его дружкам.

— Звучит примерно как доктрина ядерного сдерживания, — заметил я. — Власть имущие не любят мириться с теми, кто способен им угрожать. Могут и пришибить тебя по-тихому.

— Могут, но у этого будут далеко идущие последствия. Сейчас я расскажу тебе кое-что, чего ты, как правительственный агент, знать не должен. Так что слушай внимательно.

Девушка на миг замолчала, и от неё во все стороны разошлась тонкая, едва уловимая даже вплотную волна восприятия. Убедившись в чём-то, она продолжила.

— Среди первого поколения есть те, кто служит своим государствам, а есть те, кто работает только на себя. Причём вторых больше, чем первых. И мы, как ты понимаешь, куда ближе ко вторым. Мы заключили некий, скажем так, договор между собой — если на нас начнут давить и убивать, остальные примутся мстить. Погибну я при невыясненных обстоятельствах — и уже через несколько дней высшие чиновники и генералы России начнут умирать один за другим. Случится нечто подобное в Китае — и я сразу отправлюсь в Пекин. И так далее — думаю, общую концепцию ты понял. Договор мы заключили два месяца назад, когда в Китае попробовали прижать тамошних Игроков. Гуань Юй, сильнейший китайский Игрок, каким-то образом сумел быстро связаться со значительной часть первого поколения, а уже те оповестили своих. Буквально за три дня собрались представители всех групп и даже многие одиночки. Там он поднял тему того, что если мы не будем едины в вопросах подобного масштаба, то нам всем грозит закабаливание. И пусть это будет лишь до Исхода из мира, но за это время при желании нас всех могут свести со свету. А то и попробуют вынудить остаться, взявшись за наших родных и близких. И тогда начали всплывать факты из других стран — факты, говорящие, что за нас намерены взяться всерьёз. Просто Китай начал жестить первым, но сопоставив всю имеющуюся информацию мы поняли, что это лишь первая ласточка. И знаешь, что случилось дальше?

— Что же? — поинтересовался я.

— Мы устроили резню, перебив всех причастных к этому делу. Высшие эшелоны власти не тронули, но все исполнители, в том числе высокопоставленные, оказались мертвы уже через пять дней. И после этого мы выдвинули ультиматум, не только китайцам, но и своим правительствам — либо нас не трогают, либо резня станет всеобщей. Естественно, это не значит, что они дали нам монополию на всё — в конце концов, эскалация конфликта привела бы к огромным потерям с обеих сторон, плюс вторжение чужаков не располагает к подобным дрязгам. Поэтому мы заключили пакт. Согласно этому пакту мы обязаны содействовать борьбе с чужаками, отдавать сорок процентов добычи с найденных на территории государства источников ресурсов как налог и двадцать — из военных трофеев. Ну и ещё несколько пунктов, не столь важных. Теперь понял, почему плевать мы хотели на Громова и его возмущения? Нас защищает пакт и знание того, что мы вырежем тех, кто посмеет его нарушить.

— М-да-а… А почему я об этом не знал?

— Ты служишь Конторе, — пожала она плечами. — Ты не один из нас, не вольный практик. Таким, как ты, мы ничего не говорили, и их этот пакт не защищает — это часть соглашения. Раз связались с правительством, то выгребайте сами. Это был ваш выбор и ваша ответственность.

— И почему же ты рассказываешь об этом мне? — уточнил я, уже и сам понимая, к чему она клонит.

— Присоединяйся к нам. Битва за планету набирает обороты, а ты, извини за выражение, как кал в проруби болтаешься. Не туда и не сюда — и Контора на тебя уже рукой махнула, и к вольным тебя не причислишь. А быть посередине, никому особо не нужным, не очень здорово. Как бы ты силён ни был, в одиночку не выжить никому. Я поспрашивала, навела, так сказать, справки — ты не прижился среди фебесов. Ты чужой им, они чужие тебе. Случись что, никто из них не будет особо горевать по тебе. Ты как прикольная дворняжка во дворе — иногда с ней поиграть прикольно, но коль сдохнет, то и хрен с ней.

— А вы, конечно, будете, да, Алис? — жестко ответил я, задетый её словами. — Будете мне попку подтирать и целовать в пупок, да? Не смей сравнивать меня с бездомным псом. Пока вы играли в масонов, заключали «пакты» и резали рядовых исполнителей, зассав трогать кукловодов, стоящих за ними, я и остальные, примкнувшие к властям, сражались. Не щадя себя, мы рвали врагов на части. Я за несколько месяцев был более чем сотне разных переделок, раз девять едва не сдох, положил целую гору монстров и чужаков. На мне и мне подобных не в последнюю очередь держались города первое время, когда армия и силовики ещё не приноровились бороться с этой нечистью. Мы, первое и второе поколение, шли впереди всех и ломали хребет всей этой погани, что бы гражданские могли пусть и не мирно, но спать. Что бы люди не гибли на улицах городов каждый день, что бы заводы не встали, что бы экономика не наебнулась и людям, в том числе вам и вашим родным, было что жрать, где жить и что пить. Так что не надо мне тут гордо вставать в позу, кидая фразочки про псов. Да, меня, возможно, не целуют в жопу большие шишки. Но знаешь что? Когда я с отрядом спецназа прорывался к вражескому штабу в Латакии, вас, «вольных», там не было. Были простые ребята максимум из третьего поколения и тысячи обычных солдат, штурмующих город. И не сумей я тогда разрушить купол, прикрывающий купол, погибли бы десятки тысяч простых солдат. И я не один такой — нас много, просто нам не поют дифирамбы. Мы молча идём и делаем дело, а потом такие, как ты, придя уже на готовенькое после захвата плацдарма нами, сидят и смотрят, где что плохо лежит. Что вы сделали полезного? Чем помогли людям? Каков ваш вклад в защиту родного мира? Тот же Громов — я знаю, что он изрядная скотина, но знаешь что? Он и его ЧВК частенько шли и сражались не потому, что это выгодно, а потому, что так надо. И если я и погибну, сражаясь за Землю, то меня будут помнить. Тысячи солдат, которые видели, как я дерусь вместе с ними. Десятки тысяч мирных жителей, чьи жизни я спас. Мужчины и женщины, старики и дети, воины и гражданские — они будут помнить меня. Помнить как героя! А кто вспомнит о вас? И даже если вспомнят, то как? Падальщики, что рыщут в поисках наживы и срать на остальное хотели?

— Всё сказал, «патриот»? — ледяным тоном поинтересовалась девушка. — Может, мы, как ты и сказал, падальщики. Но тем не менее, мы заботимся о своих. Вот ты говоришь, что о тебе, случись что, тысячи человек вспомнят? Не льсти себе, Костя. Максимум, что они будут помнить, это что среди хреново справляющихся со своей работой вояк, оставивших пол страны в руинах своими сражениями, был некий паренёк, что с мечом на перевес ломился впереди остальных. И ещё большой вопрос, как именно они о тебе будут вспоминать. Люди, знаешь ли, любят винить в своих бедах кого угодно, кроме себя. И поверь, очень многие запомнят лишь то, что ты был в числе тех, кто должен был их защищать, но не сумел уберечь кого-то из их близких и друзей. А следовательно, виноват в их бедах не меньше чужаков. Вот и вся память, что о тебе останется!