— И не поспоришь, — признал Илья.

— Ты дерёшься грубо. Как варвар, делая много лишних движений и часто открываясь, — внезапно вновь заговорил лучник. — Твой мастер не учил тебя драться?

— Если бы не учил, то я бы сегодня был мёртв, — резко возразил я. — Но, как видишь, единственный, кто одолел сегодня Небесного, это я.

— Нет, не ты, — возразил он. — Победило твоё искусство. Не мастерство. А ведь будь ты более умел, ты бы не получил стольких ран. Божественные техники действительно очень сильны, но ты не правильно их используешь. Ты разрушаешь себя, используя свою жизнь в качестве платы. Так ты не доживёшь до конца войны.

— Не понимаю, о чём ты, — холодно ответил я.

— Понимаешь. Я сам обладаю некоторыми навыками, слишком сильными для меня сейчас. Они требуют плату в виде жизненной силы, потому я редко прибегаю к ним, но пару раз приходилось. И я чувствую от тебя тот же запах, что исходил от меня после их применения. Скажу больше — у каждого есть такие навыки, и я чувствую запах от тех, кто их недавно применял.

— Ал! — предостерегающе сказал Илья.

— Нет, командир, не проси молчать. Ты же видел его силу — он точно понадобится нам в войне с чужими. Будет глупо потерять его ещё до того, как он войдёт в полную силу, — возразил лучник. — Послушай меня, воин. Твоя сила очень велика, но твоё тело и дух слишком слабы, что бы выдержать её. Даже искусства Легендарного ранга сильно напрягают наши тела, что уж говорить о Божественном? Я советую тебе — прекрати напрягаться. Прекрати тратить жизнь. Неужели мастер не научил тебя, как драться не платя жизнью? Не передал своего стиля?

Я промолчал, но и моего молчания им хватило.

— Странно, — заметил Илья. — Почему так? Вторая встреча с наставником у меня длилась около года — естественно, в моём разуме, в реальности прошло лишь десять дней. И весь этот год он учил меня правильно использовать то, что мне уже дано. Это был год тренировок, и, насколько я знаю, так было у всех в нашем поколении.

— Что ж, это не секрет, так что расскажу, — ответил я, чувствуя, как стремительно возвращаются силы. — Как вам всем известно, первым тревогу по поводу чужаков забил я. А узнал я об этом, как нетрудно догадаться, от своего мастера. Моя вторая встреча с ним случилась не по плану — Система связала нас в момент смертельной для меня опасности. В тот миг, когда всё случилось, я, во первых, ещё не прошёл Трансформу Костей, что являлось хотя бы минимальным условием для этой встречи (а в идеале — и вовсе не раньше сферы Истока), во вторых — в сантиметре от моего глаза находились когти волколака, так что ни о каком годе, что в реале продлится десять дней, и речи не шло. Наставник и сам был этому не рад, а потому, вместо того, что бы пытаться за имеющееся время впихнуть невпихуемое в мой мозг, предпочёл рассказать о том, что грозит миру. Потому у меня никакого года обучения не было — просто времени на подобное совершенно не оставалось.

Ну, а ещё наставник научил меня одному хитрому рунному заклятию невероятной сложности, которое я должен буду составить по достижению сферы Истока, даровал цветок, благодаря которому у меня без всяких проблем получится пройти все стадии Трансформы и наградил татуировкой на руке, сил которой хватит, при большом желании, на то, что бы укокошить почти любого вплоть до слабого Небесного Короля — и это сейчас, а по достижении сферы Истока тату станет ещё могущественнее. Оружие последнего шанса, в котором лишь последний заряд. Так что несмотря ни на что — мастер сделал всё, что мог, для меня. Куда больше того, что сделали для своих учеников остальные, если подумать. Ведь он единственный, кто рискнул нарушить правила Системы и сообщить мне обо всём, что грозит моему миру. И не только сообщить, но и протянуть руку помощи.

— Тогда это многое объясняет, — покивал каким-то своим мыслям Клинков. — Что ж, не буду настаивать на том, что бы узнать твои секреты — у каждого есть свои тайны. Все готовы? Придётся поработать ножками, если хотим успеть раньше мудака с копьём.

— Да, — кивнул я.

Илья велел остановить машину, и мы, высадившись прямо на песок, использовали техники движения. Так мы передвигались куда быстрее. Лучник бежал впереди, на ходу периодически стреляя в удирающих врагов, которых мы обоняли. Изредка и Илья взмахивал клинком, срубая голову какого-нибудь бедолаги, оказавшегося в зоне доступности.

Мы бежали лишь втроём. Маги и бойцы попроще двигались в том же направлении, что и мы, но значительно медленнее. Постепенно небо на востоке занималось рассветом, озаряя нам путь. Тремя стремительными тенями мы неслись среди песков, сойдя с дороги. И, надо сказать, это было красивое зрелище — рассвет среди полупустыни, среди кактусов и мелкой живности, ползущей в свои укрытия. И лишь мы втроем скользили, стелясь над землёй, навстречу смерти и крови, спеша предать огню и мечу некогда мирный посёлок, что имел несчастье оказаться местом появления необычного растения. Жажда наживы, будь она проклята, худшее из людских качеств, что чаще всего толкает нас на грех — алчность. Алчность, что, как оказалось, была свойственна детям всех миров, если эти дети — люди…

Наконец, впереди показались первые дома. С невысокой земляной вышки по нам начал строчить пулемёт, но быстро замолк, стоило закутанному в свои меха чукче выстрелить из лука. Стрела, налету засияв жёлтым светом, с оглушительным грохотом взорвалась, сметя не слишком высокое сооружение. Навстречу нам полетели пули и заклятия — видимо, гарнизон на всякий случай враги всё же оставили. Клинков выдвинулся чуть вперёд, мы заняли места по бокам — и перед нами засиял полупрозрачный щит размерами пять на пять на пять, принимая на себя все удары.

Не сбавляя хода, мы ворвались внутрь. К стыду своему вынужден признать — мы могли бы обойтись без жертв. Мы были достаточно сильны, что не обратить внимание на пытающихся бежать врагов, но…

Но мы не стали. Всё же, несмотря ни на что, многие из наших товарищей погибли сегодня в бою. Казалось бы, какое мне дело до людей Громова и Клинкова? Я ведь, по факту, прапорщик ФСБ, откомандированный для помощи военным в этой компании. Но в том-то и дело — что бы кто не говорил, как бы мы не относились друг к другу там, позади линии фронта, здесь, на передовой, сражаясь напрямую с армиями чужаков, каждый, кто прикрывал твою спину, был твоим товарищем. И несмотря на все наши приготовления их, этих самых товарищей, полегло слишком много.

Да мы сами… Как бы не хорохорились друг перед другом тем, показывая, что нас ничуть не зацепило, каждый из нас, думаю, испытал сегодня страх. Я не раз и не два оказывался рядом с костлявой, но сегодня её дыхания ощущалось сильнее, чем обычно. Не было за спиной громадного перевеса в силах, к которым, случись чего, можно отступить. Не было и уверенности в собственной победе, ведь я действительно прошёлся по самому краю, выжив лишь на звериной ярости и жажде жизни. Да чего уж там! Скажем прямо — нас потряхивало от пережитого страха, ведь стоило чему-то пойти не по плану, и мы бы отправились к праотцам. И сейчас мы мстили за пережитый страх, за это унизительное для сильнейших чувство, от которого по спине бегают ледяные мурашки…

Поэтому мы учинили бойню. Летели стрелы, убивая разом не меньше десятка человек и снося здания, летели полумесяцы с клинка Ильи, порхал мой клинок, рубя всех попадающихся под руку, рвались защитные заклятия под нашими ударами, вспыхивали огненные шары и молнии, били сосульки и каменные копья — но ничто не могло остановить трёх обезумевших от крови монстров.

Не знаю, сколько длилось охватившее меня безумие. Может, минуту, может, все десять, сложно сказать. Просто в какой-то момент не осталось выживших, и я замер, оглядываясь по сторонам. Всё вокруг остались лишь сплошные руины, усеянные изрубленными телами женщин и мужчин. Чёрт, а вдруг тут были дети и женщины? Гражданские?

В процессе мы, раздолбив один из домов, нашли связанную Алису. Вернее сказать, я нашёл. Избитая, в рваной одежде, с явными следами насилия, она лежала на полу какой-то хибары. Освободив молчаливую, мрачную девушку, я вышел ненадолго во двор и стянул с мёртвого тела штаны и футболку со странным принтом в виде розового пони и принёс ей. Выходить в том, что осталось от её одежды, не стоило. Отвернувшись, я дождался пока она переоденется.