– Вот он, моя умничка! – воскликнула Бобби и вскочила.

Гард тоже встал, огляделся – и ничего не увидел.

– Вон там, на тропе.

В голосе Бобби звучала неподдельная гордость ребенка, хвастающегося самодельной гоночной машинкой. Когда Гарденер наконец узрел это чудо техники, то не смог удержаться и прыснул со смеху. Надо же, он наивно считал, что перевидал все чудеса изобретательности этих умников и удивить его уже невозможно. Как вдруг очередной немыслимый гибрид отправляет его прямехонько в Зазеркалье.

На лице Бобби блуждала задумчивая улыбка – смех Гарда не мог отравить ее радости.

– На вид странновато, конечно, но ты еще увидишь, на что он способен.

В каких-то дюймах над землей, вращая маленькими колесиками, двигался «Электролюкс». Тот самый, который Гард видел в сарае. Рядом, как такса на поводке, послушно трусила его тень. Из заднего отсека, где обычно хранятся всевозможные трубки и насадки, торчало два тонких провода, расширявшихся под острым углом. Антенна, догадался Гард.

Пылесос приземлился – если можно назвать приземлением посадку с трехдюймовой высоты – и покатился по утоптанной площадке в сторону навеса, оставляя позади узкую полосу следов. Возле распределительной коробки, где находился выключатель для лебедки, он остановился и замер.

– Зацени-ка, – проговорила Бобби довольным голосом хвастливого подростка.

Раздался щелчок. Что-то загудело. Тонкий черный шнур восстал из бока пылесоса, словно магическая веревка из корзинки индийского факира. Приглядевшись, Гард понял, что это не шнур, а самый настоящий кабель.

Он поднимался вверх, все выше и выше. Ткнулся в бок распределительной коробки и обогнул ее с фланга. Гарденер почувствовал отвращение, словно перед ним трепыхала крыльями летучая мышь. Слепая бестия, которая ищет и находит цель в полной темноте при помощи некоего внутреннего радара.

Конец провода нащупал кнопки: черную, которая запускала лебедку, поднимая стропы вверх или вниз, и красную кнопку выключения. Головка кабеля коснулась черной кнопки, которая мягко подалась. Позади навеса заработал мотор, и стропы послушно стали спускаться в траншею.

Тут кабель опять ожил и скользнул к красной кнопке, надавил. Мотор смолк. Гарденер заглянул в траншею: стропа свободно раскачивалась внизу на глубине двенадцати футов. Кабель вновь нажал черную кнопку. Мотор запыхтел. Стропы поползли обратно, достигли верха, и мотор выключился автоматом.

Бобби повернулась к Гарду. Она улыбалась, хотя во взгляде сквозила настороженность.

– Работает, как видишь.

– Невероятно.

Гарденер пристально следил за манипуляциями Бобби. Антенной радиоприемника она указывала маршрут парящему кабелю, но не совсем так, как это делал Фриман Мосс. Сосредоточенно насупив брови, взглядом управляла кабелем: вот она переводит взгляд с черной кнопки на красную, и кабель послушно перемещается следом.

Пылесос двигался словно очаровательная железная такса, собачка-робот, сошедшая с полотна Келли Фриса. Это была чисто зрительная иллюзия. Конечно, агрегат не обладал собственным мозгом, а потому и роботом-то не стоило его называть. Бобби заменяла ему разум, став их общим мыслительным центром. И именно это она хотела продемонстрировать.

Много всякого модернизированного добра стояло в сарае, во всю стену. Особенно Гарда поразила стиральная машина, увенчанная антенной в форме бумеранга.

Сарай. Тут возникал один интересный вопрос. Гард уже открыл было рот, чтобы спросить, да вовремя одумался. Поплотнее завесил мысли защитным пологом. Он чуть не подписал себе смертный приговор. Словно путник, завороженный предзакатным небом, остановившийся в шаге от пропасти.

Насколько мне известно, дома никого, а на сарае висит замок. Так как же малышка Фидо пробрался сквозь закрытые двери?

Хотел спросить, да вовремя одумался – ведь Бобби не говорила, откуда взялся «Электролюкс». Гарда прошиб холодный пот.

Он повернулся к Бобби, перехватив ее взгляд. На ее губах блуждала улыбка. Она знала, что Гард о чем-то думает, но не могла понять, о чем именно, и это ее раздражало.

– Слушай, а он вообще откуда? – спросил Гарденер.

– А-а, да так, завалялся, – отмахнулась Бобби. – Главное, что все работает. Ну что, погнали?

– Погнали. Надеюсь, у него батарейки не сядут, когда мы окажемся внизу?

– Я его батарейка, – ответила она. – Так что пока я жива, ты сможешь подняться. Уловил?

Ясно, и тут подстраховалась. Да, уловил.

– Ну и отлично, – ответил он.

Они направились к траншее. Бобби спустилась первой, управляя лебедкой при помощи дрессированного троса. Стропы поднялись, Гарденер встал в стремя, крепко вцепился в веревку и поехал вниз.

Кинув взгляд на старенький пылесос, напоследок подумал: «Черт, как же он оттуда выбрался?»

Гард погружался во мрак траншеи, во влажный соленый запах мокрого камня, а слева монолитным небоскребом вздымалась гладкая громада корабля.

Гарденер сошел со строп. Плечом к плечу они с Бобби стояли перед округлым углублением люка, смахивавшим на здоровенный иллюминатор. На его поверхности красовался какой-то таинственный символ, навевающий смутные воспоминания из детства.

Давным-давно, когда Гард был еще маленьким, в пригороде Портленда, где он рос, случилась вспышка дифтерии. Умерло двое малышей, и власти по настоянию медиков ввели карантин. Он вспомнил, как шел в библиотеку, мимо домов с табличками на дверях, его ладошка покоилась в надежной маминой руке. Одно и то же слово было выведено на каждой двери большими черными буквами. Гард спросил мать, что это за слово. Она ответила. Он поинтересовался, что это значит, и она объяснила, что это слово пишут, когда в доме есть больной. Это хорошее слово. Благодаря ему люди знают, что сюда заходить нельзя. Ведь если бы они зашли, то заразились бы сами и заразили других.

– Ну что, готов? – спросила Бобби, прервав его задумчивость.

– А что это значит? – спросил он, указывая на таинственный знак.

– Добро пожаловать, – буркнула Бобби без улыбки. – Готов?

– Нет, но лучше уже не будет.

Гард кинул взгляд на баллон, висящий на поясе, и в который раз задался вопросом, стоит ли доверять этому газу. А вдруг там яд и его легкие лопнут от первого же вдоха? Вряд ли. По логике вещей, это его заслуженная награда. Он побывает в святая святых, прежде чем его окончательно спишут со счетов.

– Ну и ладненько, – проговорила Бобби. – Сейчас я открою люк, и…

– Ты откроешь его силой мысли, – перебил Гард, взглянув на затычку в ухе Бобби.

– Да, – отмахнулась Бобби, словно бы желая сказать: «Ну что еще?» – Будет выброс плохого воздуха – реально плохого, Гард. Так, что у тебя с руками?

– В каком смысле?

– Есть царапины, порезы?

– Свежих нет.

Он протянул ладони, как мальчик, которому мама велела вымыть руки перед едой.

– Хорошо.

Бобби вынула из заднего кармана пару хлопчатобумажных перчаток, надела.

– Заусенцы, – буркнула она в ответ на вопрошающий взгляд Гарда. – Может, и пустяки, но перестраховаться не помешает. Гард, когда начнет открываться люк, зажмурься. Дыши из баллона. Если хоть чуточку вдохнешь – свалишься замертво.

– Убедила, – проговорил Гарденер. Сунул в рот мундштук дыхательной маски, а в ноздри затычки. Бобби проделала то же самое. Глухо стучало в висках, бешено колотилось сердце, словно музыкант лихо отстукивал ритм пальцем на обтянутом мехом барабане.

Вот и все. Назад дороги нет.

– Готов? – в последний раз спросила Бобби. Маска заглушала звуки, и раздалось шепелявое: «Ватоф?»

Гарденер кивнул.

– Запомнил?

«Вапомнил?»

Гард кивнул опять.

Да пошли уже, Бобби, что ты тянешь!

Бобби кивнула.

Хорошо, приготовься.

Гард хотел спросить к чему, но не успел: символ распался на части, и Гард, задыхаясь от ликования, понял, что люк открывается. Раздался пронзительный скрежет, как будто неохотно пришла в движение старая проржавевшая дверь, которой давно не пользовались.