– Не стали ждать, похоронили без тебя. Когда мать узнала, что ты не приедешь, она разом постарела на несколько лет.

Энн ждала, что сестра начнет защищаться, но та хранила безмолвие.

Черт побери, выйди же на свет, трусливая козявка!

«Энн… Бобби уже не та…»

– Четыре дня назад она упала с лестницы и сломала бедро.

– Да что ты? – безразлично сказала Бобби.

– Собирайся, ты едешь со мной, – скомандовала Энн, к неописуемому ужасу уловив в собственном голосе истеричные нотки.

– А ведь тебя сюда зубы провели, – проговорила Бобби с досадой. – Надо же! Как я сама не догадалась!

– Бобби, выйди, чтобы я тебя видела!

– Ты очень этого хочешь? – Она словно поддразнивала. – Ну-ну, посмотрим.

– Хватит морочить мне голову! – гаркнула Энн не своим голосом.

– Ах, вы только послушайте! – сказала Бобби. – Ты столько лет морочила голову окружающим, я и не думала, что когда-нибудь такое услышу. Что ж, раз ты настаиваешь – пожалуйста. Смотри, сама напросилась.

Энн не желала ничего видеть. Больше всего на свете ей хотелось бежать отсюда без оглядки. Из этого мрачного дома, из этого города, где тебя, полуобморочную, оставляют лежать на обочине дороги. Но было уже поздно. Смазанное движение руки, включился свет, и в тот же миг с тихим шорохом упал купальный халат.

С кожи Бобби смылся грим. Голова и шея были прозрачны и напоминали желе. Грудная клетка выгибалась дугой, а груди срослись в единый мясистый нарост, лишенный сосков. В животе виднелись смутные очертания органов, которые уже не походили на человеческие. По сосудам бежала кровь, и она отчего-то казалась зеленой.

Сквозь лоб просматривался дрожащий мешочек мозга.

Бобби беззубо осклабилась.

– Добро пожаловать в Хейвен, сестричка, – сказала она.

Это было как во сне, и Энн затягивало в него, словно в болото. Она попятилась. Крик застрял в горле.

Меж ног Бобби, подобно водорослям на морском дне, колыхалось жуткое подобие щупалец. Они произрастали прямо из влагалища – ну или оттуда, где оно когда-то находилось. Энн не могла понять, пропало оно или нет, и в данном случае это не имело никакого значения. Вместо лобка зияла глубокая впадина. Казалось, щупальца сами тянутся к ней, ищут сестрицу, чтобы схватить.

Обнаженная Бобби двинулась ей навстречу. Энн сделала шаг назад, споткнулась о табуретку и опрокинулась вместе с ней.

– Не надо, Бобби, – шептала она, отползая прочь. – Нет, нет.

– Знаешь, а я рада, что ты приехала, – улыбнулась та. – Мы на тебя не рассчитывали, но, думаю, найдем тебе занятие по душе. Как говорится, вакансии открыты.

– Бобби, – испуганно проронила Энн и почувствовала, как щупальца легонько скользнули по телу. Она дернулась, попробовала отползти, но они прочно обвились вокруг ее запястий. Бобби качнула бедрами в непристойной пародии на коитус.

Гарденер решил воспользоваться советом Энн и отправился погулять. По правде говоря, он пошел прямо к кораблю, лишь по дороге осознав, что на самом деле впервые забрел в лес один и притом скоро начнет смеркаться. Его стали одолевать какие-то смутные страхи – так бывало в детстве, когда проходишь мимо заброшенного дома, где бродят привидения. Как знать, может, и тут свои призраки? Призраки из давнего прошлого этих инопланетных существ. А может, сами они, томминокеры, лежат там, в корабле, в анабиозе, как кофе, высушенный в заморозке, и ждут, когда их разбудят? Да и что они вообще такое?

Он сел на землю, облокотившись о балку навеса для инструментов, и расслабился, созерцая корабль. Вскоре поднялась луна и залила своим призрачным светом лоснящуюся серебристую поверхность. Луна была полной, зрелище – жутким. И завораживающе красивым.

Да что ж тут такое творится? Не знаю и знать не хочу. Ведь явно здесь что-то нечисто… Не знаю и знать не хочу. Эй, стой! Что за звуки? Не почудилось со скуки?..[108]

Он запрокинул бутылку и хлебнул из горла. Осушив до дна, отставил тару, перевернулся на живот и опустил больную, пульсирующую голову на руки. Так он и заснул, в лесу, возле элегантно выступающего из земли округлого бока инопланетного корабля.

Проспал он всю ночь.

А утром нашел на земле два выпавших зуба.

Такова цена за ночь, проведенную подле корабля, мрачно подумал Гарденер. Впрочем, были здесь и свои плюсы. С вечера он уговорил с пол-литра виски, а поутру – свежий как огурчик. Корабль, или атмосфера, которую он вокруг себя создает, в близком радиусе действия дает отменную защиту от похмелья.

Как-то жаль было оставлять эти зубы прямо так. Поддавшись необъяснимому импульсу, он закидал их землей. Попутно вновь подумал, что пора уже завязывать с интригами и двуличием. Это теперь – непозволительная роскошь для тебя, Гард. Решайся, да побыстрее. Очень скоро, буквально на днях, ты уже не сможешь ничего сделать. Будешь как миленький маршировать вместе с остальными заданным курсом.

Он взглянул напоследок на корабль, представил, как далеко вниз простираются эти гладкие стены без единой выщерблины, уходя глубоко под землю. И подумал: а ведь скоро докопаем до люка, если он там, конечно, есть. И что потом?

Понуро склонив голову – что толку искать ответы? – он потопал домой.

«Катласс» исчез.

– Где ты всю ночь пропадал? – поинтересовалась Бобби.

– Заснул в лесу.

– Так много выпил? – спросила она с неожиданной мягкостью в голосе. Лицо ее было густо замазано кремом. Рубашки она носила в последнее время довольно просторные и даже мешковатые. Сегодня утром он понял почему. У нее уплотнялась грудь. Вернее, ее груди словно бы слились воедино. Гарденер отчего-то сразу подумал про парней, которые «качают железо».

– Да отхлебнул пару раз, и разморило. И знаешь, наутро никакого похмелья. И насекомые не беспокоили. – Он поднял руки, покрытые плотным темным загаром. При этом обнажились не тронутые солнцем места. Белые и какие-то уязвимые. – В другое лето искусали бы так, что я бы глаз не смог открыть. А сейчас их нет. Сгинула мошкара. И птицы, и звери – все, никакой живности не осталось. Знаешь, этот репеллент не действует только на нас, дураков.

– Ты не передумал, случайно?

– Ты уже не первый раз меня об этом спрашиваешь, заметила?

Бобби промолчала.

– Слышала, вчера новости передавали? – Он знал, что Бобби давно уже не слушает радио. Она вообще ничего вокруг себя не замечает и думать ни о чем не может, кроме корабля. Так что он не удивился, когда она отрицательно покачала головой. – В Ливию стягивают войска. В Ливане опять бои. Дислоцируют американских военных. Русские твердят о стратегической оборонной инициативе. Мы сидим на пороховой бочке. С сорок пятого года так ничего и не изменилось. И тут – бац! – ты откапываешь в своем саду адскую машину и постоянно спрашиваешь, хочу ли я ею воспользоваться?

– Ну и как, не передумал?

– Нет, – буркнул Гарденер, не до конца понимая, лукавит он или нет. Правда, в этот момент он был очень рад, что Бобби не читает его мысли.

Или читает? Наверное, кое-что ей видно. Немногое, но уже больше, чем месяц назад. И с каждым днем ей это дается все легче. Потому что ты «превращаешься», Гард, вот и все. Не передумал ли? Смешно до слез. Ты и решение-то принять не в состоянии!

Бобби проигнорировала его реплику. Она направилась к ручным инструментам, сваленным в кучу на крыльце. Участок кожи за правым ухом остался не замазанным – кстати, как раз про это место нередко забывают мужчины, когда бреются. Гард даже не удивился; в последнее время он престал удивляться, и это уже становилось болезненной тенденцией. Кожа Бобби просвечивала насквозь, превратившись в полупрозрачное желе. Бобби менялась, и перемены эти стремительно набирали обороты. За эти два дня она стала заметно более коренастой и плотной.