По логике вещей, не слишком далеко. Дерри, Бангор и даже Огаста – все это слишком близко, а вот Портленд – уже другое дело. Если, конечно, тут применим принцип никотиновой зависимости.
Когда паренек начинает курить, он с полбычка готов грохнуться в обморок и облеваться. Через шесть месяцев он уже спокойно выкуривает пять – десять сигарет в день. Три года практики, и у вас на руках – потенциальный кандидат на рак легких, выкуривающий две с половиной пачки в день.
А теперь – обратный процесс. Предложите подростку, который только что прикончил свой первый окурок и ходит весь зеленый, бросить курить – да он вам в ноги кинется с поцелуями. Подойдите к нему с тем же предложением, когда он подсел и норма для него – пять-шесть сигарет в день, – ему, скорее всего, будет безразлично, курить или нет, хотя он, возможно, и признает, что, когда устал или понервничает, ест много сладкого и ему жутко охота затянуться.
Да уж, подумал Гарденер, а теперь возьми «смолильщика» со стажем и скажи, чтобы прекратил вбивать гвозди в собственный гроб, – он схватится за сердце так, словно с ним случился инфаркт. На самом деле он нежно оберегает заветную пачку сигарет, которая покоится в его нагрудном кармане. Гарденер, который и сам предпринимал успешные попытки расстаться с никотином или свести его потребление к разумному минимуму, давно понял, что курение – это физическая зависимость и в первые недели воздержания частыми гостями станут нервная дрожь, мышечные спазмы и головные боли. Врачи попробуют немного облегчить эти симптомы и назначат витамин В12, хотя и они понимают, что никакими таблетками не избавишь человека от чувства утраты и подавленности, которые будут преследовать его еще полгода после того, как он затушит свою последнюю сигарету и ступит на одинокий путь борьбы с пагубным пристрастием.
Хейвен, со своими насосами, жарящими на полную катушку, – считай, та же прокуренная комната. Поначалу их всех здесь мутило. Они чувствовали себя как стайка мальчишек, которые притаились за сараем и дымят своими первыми самокрутками из кукурузных листьев. Но теперь им приятна здешняя атмосфера. А почему бы нет? Они уже пристрастились и смолят по полной. Всему причиной – воздух. Одному богу известно, какие изменения сейчас происходят с их мозгами и телами. Полтора года курения – и в легких образуются клетки, похожие на зерна овса. Это хорошо видно на препарированных тканях. В городах, где находятся предприятия с высоким уровнем промышленных выбросов, у людей повышаются шансы заболеть раком мозга. То же самое, упаси господь, происходит возле ядерных реакторов. А что творится с этими людьми?
Сложно сказать. Он наблюдал лишь внешние проявления вроде выпадения зубов и повышенной вспыльчивости. По логике вещей, вряд ли они смогут долго его преследовать, если он все-таки решит бежать. Наверняка бросятся в погоню со всех ног, но интерес их иссякнет довольно быстро – как только заявит о себе абстинентный синдром.
Гард запустил на полную все четыре насоса, и речушка заструилась уверенным потоком. Потом он направился проверять скобы, которые крепко удерживали шланги на земле; именно этим ему и предстояло заниматься в течение дня.
Если он решится на побег, перед ним откроются лишь два пути: раструбить всему миру о том, что тут творится, или держать рот на замке. Подспудно он понимал, что скорее всего выберет второй вариант, а значит, главное, с чем ему придется иметь дело, – с собственным чувством справедливости. Списать со счетов месяц каторжного труда и распрощаться с мечтой о том, чтобы повернуть вспять убийственный курс мировой политики, а заодно и вычеркнуть из своей жизни старинную приятельницу и былую любовь Бобби Андерсон, без которой его плющит последние две недели.
И третий вариант: избавиться от тарелки. Взорвать ее. Уничтожить. Низвести в разряд сомнительных слухов. Пусть она станет чем-то вроде пришельцев из таинственного «Ангара-18».
Он прекрасно понимал, что уничтожить корабль – еще не самый плохой вариант. И его недавние мысли о Часах судного дня и о том, что от ядерной ночи мир отделяют всего две минуты; и ненависть к этим наглецам, которые кормятся на атомной энергетике, создают ее, одобряют, отказываются признавать ее явную угрозу даже после того, что случилось в Чернобыле, – все отодвинулось на второй план. В земной атмосфере окислялось вещество, пропитывающее корпус корабля (отнюдь не случайно, Гард был уверен), и из-за этого в городе изобрели кучу невероятных приспособлений. Одному богу известно, сколько чудесных устройств таится внутри инопланетной тарелки. Есть и обратная сторона медали: нейрохирург, разбившийся в самолете, старик и здоровяк-полицейский; не исключено, что и женщина-констебль, миссис Маккосланд, а с ними и пропавшие полицейские, а может быть, и маленький Браун. Сколько жизней брошено на алтарь этой таинственной штуковины, торчащей из земли подобно рылу гигантского кита? Несколько? Все? Ни одной?
Одно он знал наверняка: этим дело не кончится.
Сам корабль был, конечно же, апогеем созидательной мысли… но надо понимать, что он потерпел крушение и создали его неизвестные нам существа, прилетевшие из глубин бесконечности. Существа, чей разум, возможно, отличается от людского столь же разительно, как мышление паука и человека. В воскресном утреннем мареве блестел в земле невероятный, удивительный артефакт, обиталище демонов, которые по-прежнему бродят меж его стен и прячутся в потаенных нишах. Бывало, Гард смотрел на корабль, и горло его сдавливало от немого страха, как если бы кто-то глядел на него из недр земли.
Но как же от нее избавиться? Взорвать? Да не смог бы он, если б и захотел. Заряды, что крошили в щебень горную породу и были многократно мощнее динамита, не оставили на корпусе ни царапины. Он что, должен сгонять быстренько на ближайшую базу ВВС и стащить оттуда атомную бомбу? А потом с легкостью Дирка Питта из романов Клайва Касслера вернуться обратно? И кто, интересно, посмеется последним, если он, титаническими усилиями раздобыв ядерную боеголовку, взорвет ее, чтобы одним щелчком высвободить корабль, целый и невредимый?
Таковы были его варианты. Третий можно и вовсе не принимать в расчет. Меж тем, пока Гарденер в сотый раз прокручивал в голове все эти мысли, он неторопливо приступил к утренней вахте. Включил на полную мощность насосы, проверил брандспойты. Потом вернулся к траншее, осмотрел всасывающие шланги, заметил уровень воды, который, к его немалой радости, значительно упал. Вода плескалась глубоко на дне, и разглядеть ее можно было лишь с мощным фонарем. Похоже, к среде-четвергу получится возобновить раскопки, и уж тогда работа пойдет быстрее. Дно водоносного слоя было пористым, пронизанным крупными полостями. Уже не придется пробивать в земле ниши – внизу полно углублений, в которые легко поместится радио со взрывчаткой.
Работа заметно упростится. Образно говоря, мы завершили этап тягомотно-тягучего замеса и теперь имеем дело с вызревшей опарой, легко отстающей от рук.
Он постоял какое-то время на краю траншеи, направив мощный луч фонаря в непроглядную тьму обрыва. Выключил его, решив еще раз проверить скобы. Ну вот, пожалуйста, полдевятого утра, а нестерпимо тянет выпить горячительного.
Он обернулся и увидел Бобби.
У Гарденера отвисла челюсть. Немного оправившись от потрясения, он закрыл рот и устремился к Бобби в полной уверенности, что это – галлюцинация и силуэт вот-вот растворится в воздухе. Но Бобби никуда не делась, и Гард мимоходом отметил произошедшие в ней перемены. Она облысела. Блестящий белый лоб простирался теперь до макушки, образуя в центре головы самый большой в мире «вдовий пик». Голая кожа на ее черепе была не единственным бледным местом на теле: вся она походила на человека, долго боровшегося с тяжелым недугом. Согнутая в локте рука висела на перевязи, лицо покрывал толстый слой тонального крема. Обычно дамочки так густо мажутся, когда хотят скрыть какой-нибудь синяк. И все же вот она, Бобби… Это не сон.
