Суровый взгляд Потапа оценивал ситуацию. Справа взвизгнула электричка. Мёртвая хватка Макара за джинсы отца сковала движение. До этого, не произнеся ни звука, он спросил:

— Пап… Они убиты?

Глаз электрички появился из-за холма, столб света врезался в железнодорожный мост, выдернув из темноты каменные опоры, клёпанные грязно-коричневые дуги пролётов.

Потап схватил сына и поставил подальше от железнодорожной линии. Потом схватил неудавшихся разбойников за шкирки и оттащил на другую сторону, бросил к подножию заснеженного холма. Электричка визжала в панике. Потап перескочил рельсы, схватил сумку и сына и поспешил отойти подальше. Тяжёлые колёса за спиной загромыхали по рельсам, светлые тени от окон замелькали над головами.

— Испугался? — Потап сел на корточки и внимательно рассмотрел лицо сына.

— Чуть. — Макарка глубоко вздохнул, слабая улыбка тронула милое личико. — Ты же боксёр. — Детские слёзы покатились по розовым щекам.

— Бывший, и не сложившийся. — Палец Потапа вытер мокрые полоски с лица сына.

— Пап, давай пойдём другой дорогой.

— А как? Я не знаю.

— И я не знаю, — пожал плечами Макарка, обернулся и, выпятив нижнюю губу, показал бандитам грозный кулак.

Потап подмигнул сыну, взметнул к небу и усадил на плечи. Сумка повисла возле бедра. Застывшие во льду ступени лестницы приняли обратно гостей — искать новый путь.

— Папа, ты их оттащил… ты их спас? — спросил Макар.

— Да.

— А зачем?

— Запомни, сынок… Никого нельзя убивать.

Ветер ворвался в ущелье, вьюгой пронёс неистовствующий снег, готовый холодной лапой накрыть маленьких человеческих путников. Людям пришлось нагнуться, чтобы преодолеть жестокий порыв природы. На верёвке давно оставленная и замёрзшая одежда бездомных билась друг об друга ледяными корками, белый наст покрывал обглоданные кости. Тоскливо зашумело в ушах и послышалось, будто умирающий клич журавлей прощался с последней спокойной жизнью. Небосвод разрезала комета и погасла. Где-то уныло скрипели ржавые качели.

Вместе с ветром пронеслись низкие утробные частоты:

— М-х… М-ха… Ха!.. Ха!.. Ха!.. НИКОГО!.. НЕЛЬЗЯ!.. УБИВАТЬ!..

1

Потап Батурли́н сидел на табурете в пятиметровой кухоньке. В руке — чашка с крепким чаем. Эмалированный чайник кипел на газовой плите, выдувая из тонкого носика густой пар. Стёкла окон запотели. На подоконнике — две трёхлитровые банки с мутным рассолом, в котором утрамбованы засоленные огурцы. Старый холодильник иногда гремел, но громыхал так, будто здесь расположился тракторный завод, сильно сотрясая пол. На чистом столе, затёртом до дыр, стояли заварочный чайник с отколотым ободком и подставка с кухонными ножами.

Старое радио на полке над столом тихо играло Моцарта.

Потап осмотрел кулак: две первые костяшки в мелких ранках. Наверное, длинному, которого он прозвал Орлом, кроме сломанной челюсти, пришлось заиметь пару обломанных зубов.

Сын спал в гостиной на расстеленном диване. Мать со своей сестрой — тёткой Потапа — легли на диване в спальне. На полу в коридорчике постелили тёткиному мужу.

Последний раз Потап приезжал к тётке перед армией. Теперь жил за две тысячи километров и приехал на недельку — показать Макара.

— Да, — Потап отхлебнул чай, — если бы не сын, этим двоим пришлось много хуже. — В кармане его куртки так же, как и у тех ханыг, имелся выкидной нож, с которым он не расставался после драки с «чёрными». Его тогда ударили ножом в область печени. Спасли рёбра. Тонкий старый нож проломил ребро, но лезвие согнулось и вошло в тело между грудной клеткой и внутренностями, обломилось, ничего серьёзно не повредило. Отбившись кое-как от четверых, Потап сам достал из тела лезвие и дошёл до больницы, где прочистили и заштопали рану. На следующий день его отпустили, не забыли допросить в милиции и подписать отказ от возбуждения уголовного дела.

— Да, скорее всего, против этих двух уродов… я применил бы нож. — Озадаченный взгляд рассматривал опухшие, начавшие гноиться, ранки на кулаке. Похожее уже было. Один раз они с другом напились — опустошили бутылку на двоих: не так много, но он занимался спортом и пил очень редко — и решили «зарэкетировать» одного двухметрового мажора. Парень на редкость оказался здоровым. В тяжёлой борьбе пришлось его свалить и выбивать деньги лицом об лёд вместе со своим кулаком. Мажор вцепился зубами и, не желая расставаться ни со своими деньгами, ни с чужим пальцем, прокусил насквозь, оставив после ударов лицом об ледовую дорогу костяные кусочки в мягкой плоти.

— Такое поганое время, — вздохнул Потап. — Ни работы, ни денег, или иди в бандиты, или голодай и нищенствуй.

Потап в четвёртый раз наполнил чашку. От включённых четырёх конфорок на кухне стало жарко и душно. Он потянулся к окну, в открытую форточку ворвался морозный воздух. Хорошо. Потап задумался, пальцы тёрли нательный крестик на треугольном вырезе чёрной футболки.

«Бог существует? Верю ли я в него? То, что нас создало, безусловно, есть — разумная вселенная, или в бесконечность раз большее. Но существует ли другой бог, порождённый вселенским космосом, по чьему подобию созданы мы? А если нет, то зачем тогда крестик у меня на шее? Но если существует бог, значит, должно существовать и всё остальное — души, призраки, демоны и ангелы, ясновидение, экстрасенсы, телепортация, магия, кощеи… Тяжело во всё это поверить, если нет доказательств. И скорее всего — всё это ложь. — Потап отпил чай и обжог язык, кожица на нёбе отошла. — Но всё-таки — что-то есть. Непонятные законы в природе, типа невезения и удачи. И почему одни живут в раю, а другие как в аду? А НЛО? Неопознанный объект я видел один раз. Полгорода видело. Но что это было? Просто огненный шар, зависший на одном месте. Минут десять парил, потом резко исчез, как растворился. Видели с другом. Шли вдоль магазина. Интересно то, что друг не помнил, когда спросил его лет через пять о случившемся. Как-то завели разговор о пришельцах. Напомнил ему. Но он как ни старался вспомнить — не вспомнил. Но необычные законы в природе существуют, убедился на себе. Только для каждого — законы свои, тоже убедился на личном опыте. Один верит в чёрную кошку, перебежавшую дорогу, и не дай бог, если пройдёт через эту полосу, с ним что-то случится — обязательно. И сколько раз пройдёт, столько дерьма и огребёт от жизни. А другой не верит и пройдёт не пройдёт — всё нипочём. Но зато в другие моменты ему то муха на скорости влетит в дыхательное горло, то сухим печеньем поперхнётся и посинеет до остановки сердца, то захлебнётся и если успеют откачать, то будет жить, продолжая задыхаться от всяческих удуший. Возможно, как говорят, это карма. Перерождения».

Потап выкрутил ручку радио, опасаясь разбудить родню.

«Была же у нас машина. Парни её прозвали — проклятой. Всего несколько раз на ней выезжали и каждый раз попадали в засаду и под мощный обстрел. И все разы парни гибли». Машина подрывалась, горела, вся изрешечена пулями и осколками, а как-то раз долго катилась с горы и уткнулась колёсами в камни перед самым обрывом — никак не желала гибнуть. В кабине сидели трое мёртвых солдат, у водителя отсутствовало половина головы, кровавые осколки которой через узкое заднее стекло разметались по деревянному кузову. Машину возвращали, чинили и ставили на место. До следующего «проклятого» раза. И уже невозможно было кого-то заставить сесть за её руль.

Но они — втроём — однажды согласились. Нужно было перевезти продукты на блокпост — всего какой-то километр, возможно, чуть больше. Они уже возвращались и радовались, что впервые обошлось, оставалось свернуть с дороги, через сорок метров ещё раз повернуть, проехать метров сто и остановиться возле четырёхэтажного дома.

Водитель перевёл ручку передач на пониженную скорость, надавил педаль газа, мотор, ревя, повёл машину на каменистую возвышенность. Осеннее яркое солнце ударило по глазам сквозь пыльные стёкла. Радостный Потап глубоко затянулся, задерживая дым в лёгких, протянул сжатую пальцами папиросу другу. Щёлкнуло, чистый лучик ворвался из дырочки на лобовом стекле, ухо водителя разлетелось в лохмотья. Солнечные рапиры начали пронзать кабину, пока стекло не лопнуло.