Ну и всё, казалось бы, можно остановиться — великолепная работа безызвестного мастера. Но, этот священник с ехидной ухмылкой тыкал в вас пальцем, куда бы вы ни шли, и это ощущалось даже повёрнутым к нему затылком. Второй рукой он крестил вас как славяне староверы, а вместо креста на груди висела молния.

А перуница и масонский знак как-то не стыковались в понимании Альберта.

1

Альберт присел подле аппаратуры. Анжела так и не поменяла Шопена на Дебюсси. И усилитель и сиди-проигрыватель — «Хегель». Профессор повернул матовую чёрную ручку усилителя; указательный палец сверкнул золотом печатки от настенного светильника, нажал кнопку привода: диска не оказалось. Альберт выпрямил спину и защёлкал пальцем по экрану планшета, прикреплённого к стене, чтобы найти нужную композицию.

— Да, с такими богатствами могли бы и получше аппаратурой обзавестись.

Сам Альберт тратил непомерные суммы на аппаратуру, во всех комнатах, спальнях и офисах у него стояло по несколько колонок, усилителей и разных проигрывателей — от сетевых до виниловых. Он менял стеклянные тумбы, переставлял. Покупал одни колонки, через некоторое время оказывалось не то, бежал приобретать другие, а даже если всё устраивало, всё равно покупал, покупал и покупал. В главной зале его дома стояло восемь разнообразных акустических систем: и широкие, и мощные как гробы, и узкие напольные, и дорогущие на подставках. До дрожи в руках, коленях, зубах и челюстях он всегда искал звук. Казалось, ну наконец-то! Нашёл! Проходило время и чего-то снова не хватало. Хотя три комнаты благоговели очень дорогой ламповой техникой. Краше звучания музыки в этом мире только женские изгибы, после созерцания которых, понимаешь, вряд ли бог создавал и создаст, что-то более прекрасное. А, да! И ещё сигары.

Кроме некоторых альбомов Пинк Флойд, тяжёлых рок-баллад на английском, Профессор слушал только классику, в том числе в различных современных вариациях. Его взгляд на секунду задержался на снимке в тонкой рамке, запечатлевшем знаменитым фотографом в узких кругах из Швейцарии. Эта фигура, эти изгибы сотворены лично для Потапа. Прекрасное женское тело без головы, рук и ног — фото исполнено как с Венеры Милосской. И Профессору почему-то думалось, что тело перед его взором принадлежит Анжелике.

— Да, весьма, весьма желалось бы посозерцать. — Глаза бесстыже внимательно рассмотрели выделяющийся от загара треугольник над сомкнутыми бёдрами. — Иногда жизнь преподносит такие приятные неожиданности. Правда, эти неожиданности желательно подталкивать самому. Очень уверенно подталкивать. — Профессор довольно усмехнулся, чмокнул губами и направился к входным дверям.

Альберт прикрыл веки и глубоко через нос наполнил лёгкие свежим майским воздухом: букетом из молодой пахучей зелени и недавно распустившихся деревьев. Губы сквозь умиротворённую улыбку сжали сигару из натурального гаванского табака. Некоторое время Профессор стоял, широко расставив туфли, курил, благожелательно созерцал округу и совершенно ни о чём не думал, лишь медленно моргал. Ещё вдалеке справа с пологого спуска он увидел мотоциклы. Их рёвы, пока ещё глухие, медленно приближались, над ними парила тень от густых белых облаков. Альберт поморщил переносицу, вспомнив, как его брат разбился молодым, как горько рыдала мать на похоронах, заявив, что она его воскресит. А через три дня умерла сама.

Профессор вздохнул, немного поникнув настроением, и осмотрелся, решая, обо что затушить сигару. Мраморная урна, а точнее, античная ваза для цветов, наполнена разными веточками, разноцветными фантиками и смятыми бумажками. Альберт хмыкнул, качнув головой, раздавил кончик сигары о каблук туфля. Сдавленный обрубок сигары упал в мусор. Профессор взялся за ручку — мощное кольцо в пасти льва — и перед тем, как ступить и окружить себя богатством дома оглянулся: с левой стороны дороги шёл человек медленной походкой, пошатывался, будто не двигался, а топтался на месте. В мыслях Альберта промелькнуло, что какой-то ходячий мертвец вынырнул из посадок, близкорасположенных от элитного посёлка, но более значения не придал. Профессор переступил порог и погрузился в слабый мягкий полумрак, не посчитав нужным крутануть ручку замка двери, странная самоуверенность, если считать, что никакой охраны — нет.

С правой стороны от лестницы зазвенел смех. Альберт приподнял брови и остановился. Спускались Максим и Диана. Родные сёстры обнялись. Макс рассказывала — Диана мило улыбалась и внимательно слушала. Максим поймала оценивающий и восхищённый взгляд Профессора и задержала небесного цвета глаза на его лице — больше, чем полагалось. Губы профессора тронула лёгкая самодовольная улыбка.

«Поменяла гардероб. На фоне всего чёрного — сияние светло-голубых глаз смотрятся как луч света в непроглядном мраке». Альберт оценил новый прикид Максим: чёрная кожаная рокерская куртка с обилием серебристых клёпок, шипов и молний, накинута поверх чёрно-багровой футболки с лицом Шарон ден Адель; чёрная кожаная юбка, настолько короткая, что чёрный кружевной уголок трусиков мелькал при схождении со ступеней; до безумия красивые точёные ноги, мышцы которых поигрывали над коленями — видно, посещает фитнес-клуб или спортзал. Во рту Альберта пересохло: вот она молодость, вот она — грешная красота! Губы Максим горели под чёрным блеском помады, симметричные проколы с двух сторон в нижней губе и по кольцу в каждом. «Когда сидели за столом — колец не видал. Вставила недавно, в своей комнате. Настоящая хищница!»

— Альберт! — Диана помахала ему ладонью, играя пальчиками. В возгласе девочки прозвучала неподдельная радость. Профессор учтиво слегка склонил голову: типа играя в раба и госпожу. Максим покосилась на сестру, не одобряя её такую искреннюю теплоту.

— Что не выходила к столу, наша принцесса? — спросил Альберт.

— Немного хандрила. — Диана сошла с последней ступени: он наклонился, и она поцеловала его в щёку.

— Рра́-у, — тихо вскрикнула Максим голосом как дикая кошечка, вскинув ладонь перед лицом Профессора, изображая царапающий жест. От неожиданности он отшатнулся, но успел заметить в её руке жестокий багх-накх.

— Зачем тебе эти когти? — поинтересовался Альберт.

— Для таких, как вы, — ответила Максим. Увидев, как покрываются тьмой его глаза, она поняла, про что он подумал и поспешила растолковать. — Таким как вы, я имею в виду, таким старичкам, которые пускают слюнявые взгляды при виде молодой красоточки.

Взгляд Профессора потеплел, но на высказанное из личной философии Максим о мужчинах его возраста, предпочёл промолчать. Он пропустил Диану к столу и нервно посмотрел на верх лестницы. Старинное зеркало в вычурной бронзовой раме от пола до потолка ответило лишь безжизненным пространством зазеркалья.

— Долго твои мама и папа решают свои семейные формальности. — Альберт провёл ладонью по волосам Дианы.

— Потап мне не отец. — Максим приблизилась к нему вплотную и подняла лицо, нарочно дразня, давая получше рассмотреть свою расцвётшую молодость. — Мои пленительные очи, — произнесла Максим, сдерживая улыбку. — Как, а?

— Да… — задумчиво произнёс Альберт. — В ладонях с жалом скорпиона. — Он посмотрел на её грудь: золотая бляха с тремя шестёрками находилась всё там же. — Не нужно ли было поменять этот кулон на перевёрнутый крест.

— Думаю, тогда уж лучше на свастику. — Макс поводила подбородком.

Цокот каблуков, тени над головой Максим привлекли внимание Альберта, он поднял глаза на лестницу. Анжела, поправляя юбку, сходила по ступеням. Она широко ему улыбнулась: ослепительно белые ровные зубы, глаза — красивее, чем у старшей дочери. Он перевёл взгляд на Макс и требовал объяснений на свой же немой вопрос: «Если у неё глаза ослепительно преослепительно хороши, то какими репликами вознести очи матери?» Профессор вновь посмотрел на Анжелику.

— Обожаю твою улыбку, — тихим тоном прошелестел Альберт.

— Я тоже… её обожаю. — Анжела повела глазами. — Извини, забыла переставить музыку.