— К… какого брата? — последнее слово Максим произнесла чуть слышно: она почувствовала, как душа похолодела.

— Который утонул. Тимка.

Максим присела на краешек дивана. Пять лет назад родители доверили Ладе пятилетнего ребёнка: оставили братика под присмотром всего на час. Сами возводили на крыше гаража то ли тарелку спутниковую, то ли скоростной супер-пупер интернет. Макс не помнила. В этот день она была у них в гостях. Дневное солнце морило жаром, Лада и Максим спрятались под тенью дерева и увлечённо рассматривали в планшете молодые торсы зарубежных актёров, хохоча над разными скабрёзными предположениями. Они так увлеклись, что совсем позабыли про пятилетнего Тимофея. Насмеявшись вдоволь, они подняли весёлые глаза: над синей гладью бассейна плыла лишь мёртвая тишина. Девочки переглянулись и, вскочив одновременно со складных стульев, подбежали к воде. В метре от каменных бортов плавал жёлтый пластмассовый утёнок и рядом лицом вниз — тело пятилетнего Тимки.

— Меня мама убьёт! — крикнула Рамси и прыгнула в бассейн. Плавать она не умела.

Максим помнила, как вода от волны попала на плиты; как Лада, захлёбываясь, несколько раз истошно прокричав, скрылась под водой; как она ринулась её спасать, поскользнулась и, вскинув ноги перед собой, разбила в кровь затылок об каменный угол — весь мир потерпел крушение и, вертясь и кружась, полетел вверх в пропасть; как, преодолевая невообразимую тошноту и головокружение, она скатилась за борт, чтобы помочь; как Рамси в бессознательной панике, стараясь спастись, схватила её мёртвой хваткой за шею, и они вдвоём, заглатывая в лёгкие воду, пошли ко дну. Чего Максим не помнила — это как их всех достали. В тот день она испытала великий ужас.

— С чего ты взяла, что прислал эсэмэску Тимка? — поникшим голосом спросила Максим в телефон.

— Вот… — ответила Лада умирающим, еле различимым голоском. — Слушай… Дорогая моя сестрёнка, не переживай, мне уже не одиноко, я нашёл друга. Тимошка.

— Но он писа́ть не умел! — воскликнула Макс и вскочила с дивана. — Он был совсем крохой. Это какая-то козья рожа тебя пугает.

— Про какого друга он пишет? — не слышав, или не слушая, спросила Лада. — Ты понимаешь про что я?..

— Нет, не поняла, — ответила Максим.

— Не надо было тебе так делать.

— Что мне не делать? — вскричала Макс. — Хочешь сказать… — Она услышала, как айфон стал издавать звуки отключившегося аналогового телефона. — Это ещё что? — и замолчала. Всё она поняла, что имела в виду Решка-Рамси, но это такой несусветный вздор.

Максим передумала ехать одна на озеро. Скинула сапоги, разлеглась на диване и, глубоко размышляя о поэзии и музыки времён ренессанса, прикрыла усталые веки: почему были Монтени и Галилеи, да Винчи и Рафаэли, Тицианы и Микеланджело? Откуда они все внезапно повылезали? А потом Бахи, Моцарты… И куда теперь все делись? Где шедевры современности? И, главное, где отечественные шедевры?

Максим согнула колени, ладонь непроизвольно подлезла под резинку трусиков.

1

Римма закрыла дверь дома на ключ, улыбнулась. День светлый и тёплый, на небе ни облачка. В высоте пирамидального тополя щебетала птица. Полной грудью Римма вздохнула цветущий воздух. Она полюбовалась цветами в подвесных кашпо на декоративных решётках с обеих сторон входа, затеняющих и скрывающих от любопытных глаз. Да и просто красиво. «Цветы забыла полить, — огорчённо подумала она. — Бедненькие, могут засохнуть за целый день под таким-то солнышком». Она ещё раз улыбнулась, приветствуя прекрасное утро, и шагнула по брусчатке. Правый каблук утопился в щель между камнями, застрял, лодыжка подвернулась, и Римма почувствовала, как едва не порвала натянутую жилу на икроножной мышце.

— Боже! Ну нет же ведь, нет! — вскрикнула она. Такое уже происходило пять лет назад на пляже. Римма посадила трёхлетнюю племянницу на плечи, подпрыгнула, чтобы повеселить, и разорвала икру на этой же правой ноге. Едва не потеряв сознание от боли, Римма упала на траву, чуть не разбила ребёнка, который как мячик, скачущий по земле, кубарем отлетел в воду. Неимоверная тошнота ослабила организм, Римма раскинула руки и ноги и вжалась в прохладу земли. Ей хотелось поскорее умереть, лишь бы не чувствовать боль. Через пару-тройку минут шок прошёл, нога от колена до щиколотки посинела, а потом почти почернела от таза до пальцев. От операции она отказалась: не хотела портить ногу шрамами. Но икра так и осталась на двое разделённой глубокой вмятиной, из-за чего она никогда не носила короткие юбки. Но не только этот факт её обескуражил, а именно то, что происходило перед этим в тот день, а потом и в последующие годы в похожие дни, которые она прозвала — проклятой цепочкой. Эти дни были только раз в году, и она их с ужасом ждала и панически, впадая в паранойю, опасалась.

Впервые!.. Впервые за пять лет Римма надела короткую классическую юбку до колен. Дорогущий белый юбочный костюм, хранившийся год, который подарил Потап, она собиралась выкинуть. Но утром, встав с постели в хорошем настроении, она полезла в шкаф, где в основном ютились вещи на выброс, собиралась из старых джинсов вырезать шорты, самые короткие какие только возможно, для позирования Даниилу, и глаза порадовались юбкой. И она решилась: с белой юбкой примерила новую белую блузку и белые туфли на высоченном каблуке.

— Дура, нарядилась во всё белое и вышла в чёрный мир. Разве можно сиять счастьем во тьме? — Каблук не поддавался, Римма вытащила ступню и выдернула туфлю. На сердце поселилась тревога.

Плюхнувшись на сиденье вишнёвого «Ягуара», оставив дверь открытой, Римма замерла. Она решала — ехать или запереться на все замки, зарыться в одеяла и притихнуть в доме. Ладони легли на руль, недоверчивые глаза заглянули в зеркало заднего обзора.

Что-то будоражило её утром, когда она только открыла глаза. Определённо это был сон, но она не помнила, да и не хотела вспоминать. Образ утра в окне говорил: всё превосходно, красотка. Только теперь ей так вовсе не казалось. И она силилась вспомнить те образы, на которые плюнула в первые секунды выхода из сна. Она побежала внутренним взглядом по сновидению, перебирая картины, но всё виденное было в серой туманной завесе. Нет, никак не вспоминается.

— Ладно, хорошо. — Римма поджала губы и провернула ключ, двигатель заревел так, что пришлось быстрее дёрнуть за брелок. — Это что ещё такое? Ты не хочешь меня везти? — обратилась она к автомобилю. — Ты оберегаешь меня от чего-то, не даёшь уехать? — В знак благодарности она провела пальцами по значку в виде ягуара на руле. — Нет! — вскрикнула она. — Ну, нет, ну, нет же ведь, нет! — Она поднесла палец к глазам: капелька крови набухла из проколотой ранки. Римма внимательно осмотрела руль. Кончик обломанной иголки торчал из металлического изображения прыгающего ягуара. — Как игла сюда попала? Такое невозможно. Кто-то нарочно издевается надо мной? — Она опустила шею на подголовник и прикрыла глаза. — Определённо не поеду. Пусть Потап ругается. Или приезжает за мной. Не хватало попасть в аварию и разбиться.

2

А самый первый раз — первый день из проклятой цепочки был десять лет назад. Римма была помешана на этом чёртовом дне Валентина. За месяц до этого она познакомилась с высоким накаченным красавцем. Шла с корпоратива, на своём авто не поехала, была прилично выпита, и на такси не поехала — захотелось пройтись пешком. Ей только исполнилось девятнадцать. Постоянного сто́ящего ухажёра у неё не было, за которым как за каменной стеной. А тут — чуть ли не двухметровый мачо вышел из «лексуса» и столкнулся с ней, едва не снёс с тротуара. Чёрная блестящая кожа куртки в свете фонаря, лёгкая небритость, широкие проницающие улыбающиеся глаза, словно видящие мысли, снежок срывающийся с небес и одарившая искренностью улыбка плюс алкоголь собрали для неё образ и влюбили с первого взгляда.

— Дэвид, — представился он.

Римма переспросила:

— Не Давид?

— Нет, Дэвид, — ответил он.