Когда-то блестящие непроглядной антрацитовой тьмой черные, а сейчас выцветшие и серые, пожирающие друг друга змеи густо оплетали плечи девушки, спускаясь по спине, по позвоночнику, широкой полосой вниз. Дальше, разделяясь на две полосы и обвивая талию девушки, они встречались широким поясом с теми змеями, которые спускались с плеч Ливии через грудь; дальше все это сплетенное кубло вязи опускалось дальше на бедра, заканчиваясь темными оковами, как будто браслетами кандалов на щиколотках. Такие же массивные браслеты видны и на запястьях, причем предплечья Ливии были полностью забиты рисунком сплетающихся змей, чистой кожи под ними практически не наблюдалось.

«В семнадцать лет я приняла посвящение как жрица Асклепия. Веру я поменяла, потому что Асклепий и его жрецы меня предали и обрекли на смерть, а Морриган спасла мою жизнь и душу».

В тот момент, когда Ливия это говорила, я не акцентировал на услышанном должного внимания. Но сейчас, глядя на Ливию без одежды, окончательно понял ею сказанное.

«…спасла мою жизнь и душу».

На теле девушки вилась выцветшая, как и татуировка змей-и-посоха Асклепия, вязь ритуала подчинения. После проведения которого тело человека становилось просто сосудом, а душа уничтожалась.

Есть разные способы изгнания или убийства души во время ритуалов подчинения. И судя по тому, что состояла татуировка на теле Ливии из вьющихся змей, душа ее уничтожалась в ходе одного из самых страшных и мучительных ритуалов. Понятно теперь, почему она совершенно спокойно взирала на казнь Лавиолетта: страдания старшего трибуна даже близко не шли ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить Ливии.

В первый день нанесенные на кожу змеи «захватывают тело», обвивая его и пленяя душу, отрезая пути к бегству; во второй день змеи начинают сжимать ментальным удушением разум жертвы, постепенно его убивая. И уже на третий день, когда душа теряет силы к сопротивлению и жизни, окончательно наносятся последние части татуировки – появляются змеи на щеках, неся тьму в глаза, и широкие оковы ошейника. Чем ритуал и завершается, окончательно убивая душу жертвы, создавая пустышку. Темную пустышку, а не внешне похожую на разумного человека – подобную той голубокожей альтаирке, что пыталась убить меня на еще на Клавдии.

Жертвоприношение Ливии не было завершено – на ее лице и шее отсутствовали финальные части татуировки третьего дня. И, судя по ее недавним словам, ритуал был остановлен вмешательством Морриган. Вот только боги никогда не вмешиваются в жизнь людей самостоятельно. Проводником божественной воли всегда являются человеческие руки. Всегда, без исключений: удар молнии, испепеливший тело Лавиолетта, был ли это удар молнии Юпитера или бога Тора, случился только потому, что Лавиолетт уже принял смерть из моих рук.

Боги никогда не действуют прямо – и мне сейчас, кроме всего прочего, было очень интересно, кто именно смог отбить Ливию во время жертвоприношения. Даже вопрос о «ее высочестве» отошел на второй план.

Все это время, пока разглядывал покрытое татуировкой тело девушки, я пытался поймать ее взгляд. Но Ливия глаз не открывала и по-прежнему расслабленно сидела на скамье. Как раз в этот момент она закинула руки за голову и с удовольствием потянулась. Выглядела она так привлекательно в этот момент (даже несмотря на ужасающую вязь татуировки), что на несколько секунд я даже забыл, о чем вообще хочу ее спросить. Кавендиш, судя по громкому вздоху, тоже впечатлился.

Ливия, определенно чувствуя наше повышенное внимание, наконец открыла глаза и посмотрела сначала на Кавендиша, потом на меня.

– Что? – с недоумением поинтересовалась она.

С наигранным недоумением, конечно же. Ведь показав свое тело со следом подобного ритуала, Ливия прекрасно понимала, что мы не просто так на нее ошарашенно смотрим.

– Нет-нет, ничего, – произнес Кавендиш, также играя в незаинтересованность.

Ливия опустила руки и приняла более расслабленную позу. При этом ее взгляд вдруг скользнул в сторону входа в кальдарий. Коротко обернувшись, я там никого не заметил.

– Что-то не так? – явно продолжая играть в затеянную игру, Ливия глянула на нас, а после внимательно себя осмотрела. Словно пытаясь понять, что привлекло наше с Кавендишем внимания. И в процессе осмотра задумчиво смахнула пару капелек пота с груди.

– Нет-нет-нет, все так, – хмыкнул в ответ Кавендиш.

Еще несколько минут тишины.

Ливия по-прежнему расслаблялась, откинувшись на мраморную стену, мы по-прежнему ее внимательно рассматривали.

– У меня есть только один вопрос, – проговорил я.

– И какой? – не открывая глаз, поинтересовалась Ливия.

– Кто.

– Что кто?

– Кто не дал нанести тебе ошейник?

Ливия отвечать не стала. Все также не открывая глаз, она сделала сдержанно-ленивый жест рукой в сторону выхода. Обернулись мы с Кавендишем снова одновременно.

Магистр Никлас, в выданном администратором терм белом халате, невозмутимо прошел через заполненное паром помещение и устроился на скамье рядом с Ливией. Девушка при этом даже глаза не открыла – теперь я понял, на кого она, скорее всего восприятием, сквозь стены, посмотрела совсем недавно.

– Соскучились? – поинтересовался Никлас, поочередно глянув на нас с Кавендишем.

Я не отвечал, внимательно глядя то на совершенно спокойную Ливию, то на сидящего рядом с ней магистра.

– Не успели соскучиться, так скажем, – пожал Кавендиш плечами, взяв на себя инициативу разговора. Правильно, будущий Единый король, пусть тренируется вести важные беседы.

– Ваши проблемы. Нужно было отдыхать от меня – завтра с утра снова приступаем к тренировкам.

– Какое радостное известие, – прежним тоном произнес Кавендиш.

– Дракенсберг сбежал в Семиградье, – произнес вдруг Никлас, посмотрев мне в глаза.

Отлично. Такой вариант самый лучший – настолько лучший, что я его специально поэтому даже плотно не рассматривал. Но если Дракенсберг сбежал, значит, открывается широкое поле деятельности по…

– Сбежал, но сразу же вернулся, – разрушил мое удовлетворение от случившегося Никлас. – Не знаю, что он услышал от Императора или иных ответственных чиновников, но он вернулся сразу же с невероятной скоростью. И ваш поединок все же состоится.

Ну, состоится так состоится. К чему шли, к тому и пришли, только и пожал я плечами, прогоняя удовлетворенную радость от только что услышанного.

– Сразу после того как Дракенсберг вернулся, все порталы – секретные порталы тайного протокола, одним из которых ты воспользовался по пути сюда, перестали работать. Теперь Северный круг окончательно отрезан от Рима, Атлантиды и Септиколии, – произнес Никлас так же, как и Ливия, откинувшись на стену и закрыв глаза. Но за мгновенье до этого он бросил мне что-то, что я машинально поймал.

Небольшой амулет, по ощущению. Открыв ладонь, я посмотрел на золотое всевидящее око Инквизиции, с крупным рубином вместо зрачка. Сработало вместо ответа на многие мои незаданные вопросы – такие амулеты принадлежат только высшему кругу руководства Конгрегации. И такие амулеты самостоятельно никто не снимает, на них завязаны энергетические каналы, а иногда даже сама душа.

– Это был кто? – сдержанно поинтересовался я.

– Это был Антонио Пизетти, девятый судья Трибунала Конгрегации. Мне нужна была информация, и я, так получилось, побеседовал с ним в Тавросе прежде чем покинуть этот гостеприимный город. Убил я его не так красиво, конечно, как ты расправился со Стефаном Лавиолеттом, зато весьма полезно в плане информативности. У меня было много времени для того, чтобы задать много вопросов, и достопочтенный Антонио много мне поведал, всякого разного. И знаешь, что?

Говорил магистр Никлас по-прежнему сидя с закрытыми глазами и откинувшись на стену.

– Что?

– Он много всего мне поведал, вот только он не сказал мне, почему именно Дракенсберг так спешно вернулся в Северный круг. Не сказал мне не потому что не хотел, а потому что даже он, Антонио Пизетти, девятый судья Трибунала Конгрегации, не знает этому причину. И к сожалению, так получается, что и мы не знаем эту причину.