– Никитинское будет потом, – успокоил Белкин Глаз.

– Никитинское будет сейчас. Я объясню, как снять деньги с анонимного счета. Развяжите меня и пустите за руль. Я сам знаю короткую дорогу.

– Максим Георгиевич, вам там показываться опасно. Вы знаете ваших убийц в лицо, – спокойно, как с буянящим взрослым, говорил с ним Белкин Глаз. – И они знают, что вы уже здесь. Мы вас, можно сказать, в последнюю минуту вытащили. Давайте сперва поедем в безопасное место.

– Нет, вы что, действительно не понимаете? Мы же их упустим! А они вернутся и заберут Катю с детьми! Она даст им код от ячейки, но это же для нее – верная смерть. Они сперва убьют ее, потом – детей! И кретин Хмельницкий не поможет!

Если бы не детский голос – я бы поклялся, что из-под сиденья с нами говорит сорокалетний мужчина.

– Катя и дети в безопасности, – ответил Белкин Глаз. – Если хотите, могу соединить с ними. Только просьба – не называйте своего имени. Возможна прослушка.

Он протянул мальчику мобильник.

– Я вам не верю, – сказал странный мальчик. – Выпустите меня!

И тут я стал кое-что понимать.

Астрочка – замечательная женщина, дай ей боже здоровья и хорошего мужа. Месяц назад она где-то вычитала про девочку, которая в одно прекрасное утро вообразила себя взрослой женщиной из соседнего городка. Девочка потребовала, чтобы ее туда отвезли, узнала улицы с переулками, узнала соседей. Все кончилось, когда при ней рассказали печальную историю: та женщина погибла, да еще нелепой смертью – на нее упала большая сосулька. Девочка вдруг закричала, упала без сознания, когда очнулась – ничего не помнила из своей мистической второй жизни.

Мальчик опять начал соблазнять Белкина Глаза деньгами. Он преспокойно орудовал такими цифрами, какие мне могли разве что присниться. Белкин Глаз поддерживал светскую беседу, Гусь гнал машину…

И вдруг я, взлетев, едва не выбил башкой потолок возле самой дверцы. Это Гусь, подскочив на колдобине, чуть ли не в воздухе повернул на девяносто градусов. И мы понеслись по картофельному полю – сперва поперек гряд, потом, слава богу, наш ямщик оседлал грядку.

– Ложись, мартышка, прикрывай пацанчика, – велел Белкин Глаз. – Вот это уже серьезные люди пришли по наши души.

Серьезные люди шли за нами на двух внедорожниках и одной стритрейсерской хреновине, с которой ободрали все лишнее, поставили зверский мотор уж не знаю от чего, водителя снарядили не хуже, чем Белкина Глаза, и эта страшная ободранная тварь, то выскакивая вперед, то отставая, прижимала нас к опушке рощицы.

– Держи! – Белкин Глаз дал мне автомат. – Похоже, тебе придется отстреливаться и уходить в самостоятельный полет. А мы их помурыжим.

– Нет, – сказал я, – хватит с меня самостоятельных полетов! Хватит, понял?

Он на меня прикрикнул, я – на него, Гусь – на нас обоих, чтобы идиотской грызней не отвлекали его. А наш малыш, наш пацаненочек, воспользовавшись моментом, выпутался из слинга и одеяла. Мы и квакнуть не успели, как он, открыв дверь, кубарем вылетел в картофельные грядки.

Все это мальчишка проделал с ловкостью каскадера.

– Догоняй дурака! – приказал Белкин Глаз. – Он же не понимает, что силенок нет!

Надо сказать, что нужный миг для прыжка пацан выбрал правильно – мы как раз шли по краю поля, впритирку к малиннику. Перекатившись через грядку и нырнув между двумя раскидистыми кустами, он мог убежать в рощу. Но кругломорденький, хорошо выкормленный мальчик переоценил свои способности. Или же не знал, что детское тело не всегда выполняет взрослые задачи.

Я догнал его, схватил под мышку и побежал, словно за мной гнались все оперативники «Хелпера», а они шутить не любят.

Для связи с Сергеем Антоновичем у нас были рации, две штуки. Такие, какими пользуются дальнобойщики. Белкин Глаз успел сунуть мне свою рацию, но выходить на связь я не мог. Сперва следовало спрятаться понадежнее.

Я сильно пожалел об оставленном в машине слинге. С ним было бы куда ловчее. Я бы со слингом за спиной взобрался на любое дерево и спрятался в кроне, а сопляку, чтобы не верещал, сообразил бы кляп из подручных материалов.

Рощицу я проскочил на одном дыхании и вылетел на скошенный луг. Там стояли копешки на стожарах, и я, недолго думая, обогнул две и нырнул в третью.

– Вот так, Максим Георгиевич, – сказал я. – Будете вопить и дергаться – придушу.

– Мне нужно в Никитинское, – ответил он. – Там меня убили, там куча дел осталась… Катя же там, Сенька, Миланка!

– А раз вас убили, как вы опять живым оказались?

– Я вернулся.

– Вернулся?

– Да. Дела же остались, Катя, дети…

У меня дивизия мурашек по спине и по плечам пробежала – так он это сказал. Словно возвращаться с того света для него занятие обычное.

– А ведь они, враги ваши, знают, что вы уже вернулись, – напомнил я. – Вас и возле того дома на Арсенальной караулили, и там, в Никитинском, наверно, ждут. Давайте-ка сперва мы вас спрячем понадежнее, и тогда уже можно будет подумать о Кате и о детях.

– А кто вы такие?

Это был отличный вопрос. Я понятия не имел, кто мы такие!

Тут запищала рация.

– Доложите обстановку, – сказал Сергей Антонович. – Белкин Глаз с Гусем вас потеряли.

– Мы с Максимом Георгиевичем живы, целы. Но где мы – непонятно, – честно доложил я. – У меня автомат с двумя рожками и мой штатный «Джерихо». Пистолет я могу, если понадобится, дать Максиму Георгиевичу.

– Сидите тихо, ждите связи, отключаюсь.

– Кто это был? – спросил мужчина, поселившийся в теле мальчика.

– Начальство. Послушайте, я сам ничего не знаю. Нашей тройке велели забрать вас и вывезти в безопасное место.

– Дурак я! Нужно было молчать. Но чем хотите клянусь – я сперва просто не понимал, где я, кто я, что можно говорить, а чего – нельзя!

– Тише.

– Да… Меня застрелили в Никитинском. Это я помнил точно. Я видел эту сволочь, я ее среди миллиона узнаю. И того, кто рядом стоял, – тоже. Но это – шестерки…

– Напрасно вы шум подняли.

– Говорю же – ничего не понимал. Очнулся – вокруг какой-то искаженный мир, какие-то великаны, заговорил – а голос не мой. Заорешь тут…

– Потом что было?

– Мужчина и женщина, чудики эти, сказали, что они мои родители, женщина плакала. Я старался переубедить, доказательства приводил, дурак, совсем рехнулся… мне бы помолчать…

– Да уж…

– Врача ко мне привели, психологиню эту с картинками, потом тетку какую-то страшную, сказали, что она из газеты.

– Ваша фотка в газете была?

– Черт ее знает, наверно, была… Меня же снимали.

– Так, значит, понимаете, кто вокруг вашего дома круги нарезал. Это те, что вас уже один раз убили. Они поняли, что вы их опознаете. Но их бояться не надо. По-моему, один из наших уже решил вашу проблему.

Я был уверен, что Белкин Глаз избавил нас от исполнителей. Но не от заказчика. Ведь Максим Георгиевич твердо знает, кто его на тот свет спровадил.

– А те, что сейчас за нами гнались, – это кто? – спросил он.

– Честно – не знаю. Меня взяли в команду, чтобы я вытащил вас из дома. Я это сделал…

– Как вас хоть зовут?

– Андро меня зовут.

– Слушай, Андро, давай на «ты»…

Так сказал бы ровесник.

– Ну, давай.

И мы замолчали. Оба не знали, о чем еще говорить.

Передо мной сидел мальчик в пижамке с зайцами и чебурашками. Было ощущение какой-то глобальной нелепости. Взрослый мужик, попавший в беду, и эти желтые зайцы, и я в придачу – старая обезьяна, опять влипшая в дурацкую историю.

Я прислушивался – за рощицей уже не стреляли, и что бы это значило? Гусь и Белкин Глаз справились? Или нет? Они вообще живы?

История повторялась – обезьяна бросила в беде ямщика и робина. Я знал, чем оправдаться, но с того было не легче. Если бы они уцелели – нашли бы меня по рации, ведь у них осталась одна рация. Не ищут! Значит – что? Или рация сдохла, или их больше нет. Опять, опять все то же… Злой рок, что ли, меня преследует?

А если я перестану быть обезьяной – то кем я стану? Преподавателем гимнастики в колледже? А что – хорошее ремесло… Из обезьян нужно уходить вовремя. Что касается меня – так год назад нужно было сказать: хватит, Андроник, свою порцию адреналина ты получил, теперь живи по-человечески. Вот из таких сытеньких мальчиков делать тощих и жилистых пареньков, норовистых, нацеленных на победу. Как меня лепили – помню, сам буду так лепить… просто я – неудачный материал, тело подходящее, душа – не очень…