– Давай, девочка! – Слова Йонута вдруг прозвучали совсем рядом и так спокойно, что Аннет вздрогнула. Руки налились силой. Ворот дрогнул. Аннет толкала изо всех сил. А еще она кричала. Потому что Йонут, отдавая свою силу, погибал сам. Она видела, как его тело, изломанное водными течениями, уже сносит куда-то вбок, и его сине-зеленые глаза безучастно смотрят вверх. Собственное бессилие и вина изламывали душу, заставляя захлебываться криком. Не смогла, не справилась, не оправдала…

И ворот пошел крутиться, с едва заметными щелчками помогая перевалить году через вершину, все легче и легче, а потом уже сам закрутился, не остановишь.

Аннет разжала занемевшие пальцы и завыла, выпуская пузыри в соленую воду. Слез не было. Слезы растворялись в морской сине-зеленой воде.

– Сука! – орала она, когда ее, взмокшую, как мышь, доставали из скафандра. Руки тряслись, и сама она вряд ли отвинтила бы хоть один болт. – Сука, я убью тебя!

Йонут стоял рядом и довольно ухмылялся. Влад и капитан осуждающе качали головами, пряча улыбки.

И тогда Аннет заплакала, размазывая по щекам слезы. Настоящие.

– Откуда я знаю, что тебе там привиделось! – Йонут торопливо бросал в сумку вещи. – Ну, не приняло бы тебя море, если бы ты все с самого начала узнала. Не хватило бы тебе отчаяния. Подумаешь, цаца!

И ушел, громко хлопнув дверью.

– Придурок, – беззлобно ругнулась вслед Аннет, – катер-то все равно один.

А потом они стояли вчетвером на платформе, ожидая катер и ежась от холодного ветра. Ветер пах солью, соляркой и праздником. И море гнало волны им навстречу, словно платформа плыла куда-то вперед в неведомое будущее.

– Через месяц назад. – Капитан повторил наказание уже третий раз. – Аннет, ты как?!

– Не дождетесь, приеду. – Аннет смеялась, устраивая у ног чемоданчик.

– Придется все же запомнить твое имя. – Йонут сунул в рот последнюю карамельку и закинул на плечо сумку.

Вдалеке показалась черная точка катера.

Аннет шла по улице, подставляя лицо холодному ветру. Чемоданчик бил по ноге. Ветер пах домом, весной и недоверием. Шиповник в палисаднике уже выпустил нежно-зеленые листочки, качели подновили, приделав к ним новую доску. До ее подъезда оставалось несколько шагов, но Аннет вдруг остановилась. На качелях сидел молодой пацан лет шестнадцати. Прыщавый и настороженный, он цепко поглядывал по сторонам, оглаживая на руке явно новые часы с ремешком сине-зеленого цвета. Такого цвета в их городе почти не бывало.

Аннет поставила чемодан на скамейку и направилась к качелям.

– Привет. – Девушка со вкусом устроилась на перекладине. – Хочешь, я расскажу тебе о море?

Парень затравленно заглянул в ее яркие сине-зеленые глаза и вдруг улыбнулся.

Квуп проснулся от того, что кто-то водил пушистой кисточкой по его лицу. Кисточка пахла душной химической сладостью. Запах ассоциировался с Улой. А Ула славилась своей сексуальной невоздержанностью. Поэтому в первое мгновение Квуп испытал прилив возбуждения и надежды.

– Чего? – вслепую отбиваясь от кисточки, спросил он.

Кисточка исчезла. Где-то далеко хихикнула Ула. В ее интонации Квуп расслышал предельную жизнерадостность, но вовсе не предложение секса, и картина, которую он рисовал в своем воображении, моментально разрушилась. Он открыл глаза.

Его ложе было устроено на дне бывшей купальни для принудительных ванн. По стенкам свешивались ремни для крепления рук и ног. Из овальных отверстий торчали жала ионизаторов воды. Сверху нависали две механические руки с соплами для водного массажа. А между робо-брандспойтами, чуть наклоняясь над Квупом, стояла Ула – манто из сотни пушистых кисточек и веселое прыщавое пятнадцатилетнее лицо в светящихся зеленых очках.

– Она работает! – восторженно подпрыгивая, сказала Ула.

– Машина? – переспросил Квуп.

– Да.

– Сейчас, – пообещал Квуп, и Ула убежала.

Квуп выкарабкался из уютного углубления купальни. Он был на сорок седьмом этаже заброшенной и сквотированной башни Центра пенитенциарной психиатрии. В темноту уходили ряды душевых кабин и оборудованных пыточными механизмами купален. За полуразбитыми окнами был виден купол Нового Города, сиявший в ночи золотисто-розовым светом. Вокруг него раскинулись руины старого мира – мерцающая тусклыми огоньками паутина замусоренных улиц. Если подойти к окну вплотную и глянуть прямо вниз, то видно лежащую у подножия башни площадь Правосудия – четыре фонаря, красный узор выложенных в брусчатке символов и огромная каменная туша обезглавленной взрывом статуи.

Квуп поправил смявшийся со сна ирокез, потянулся, хрустнул затекшими суставами, накинул куртку на тощие плечи и пошел вслед за Улой. У купален была дверь, но быстрее было вылезти через пролом в стене. Общий коридор был полон голосов, смеха, воплей, движущихся в танце фигур. Играло шесть видов музыки. Растворяющуюся в темноте даль то и дело озаряли вспышки голубого и зеленого света – оскотинившегося зомбогука дрессировали электрошоком. Зомбогук выл и стенал. По полу рассыпались пустые банки из-под зуча и красной смерти – их ради фана пинали младшенькие. Этажный траходром, как обычно, радовал всех желающих (и не очень) звуками аморального совокупления. На одной стене два юных художника спешно закрашивали граффити конкурента. Вдоль другой кто-то тянул бозоноволоконку в бывший кабинет хумиляционной терапии. Девочки торговали жвачкой и ушанчиками. Чел по имени Чах на общественном объемном принтере печатал новую рукоятку для своего рельсотрона. Изобретателя торопила очередь.

Квуп решил, что ушанчики продаются не каждую ночь, поторговался, две штуки купил за старые деньги и еще четыре выменял на игровую матрицу от зоттера. Пока он рассовывал добычу по карманам, девочки обхихикали его жадность.

Когда Квуп проходил мимо Чаха, тот дал ему пять.

– Что, ты теперь у нас тоже технический гений?

– Я всегда им был, – возразил Квуп. – А почему ты спрашиваешь?

– Народ глаголет, что по твоей схеме отремонтировали машину, – объяснил Чах. – Но я, по правде, ставлю это под сомнение: если устройство начало мигать лампочками – это еще не значит, что оно работает.

Квуп пожал плечами. На него пялились человек шесть – все, кто стоял в очереди за Чахом, и еще некоторые. Это было приятно, но в то же время заставляло нервничать. Квуп прикидывал, что теперь, когда про машину заговорили все, его засмеют, если он не сможет ее по-настоящему запустить.

– Ничего не знаю, – сказал он. – Последние шесть часов я спал.

– Но если она все же работает, я хочу с ней поиграться, – предупредил Чах.

– За ваши деньги – все что угодно, – лучезарно улыбнулся Квуп.

– Значит, рассчитываешь сделать бизнес? – желчно оценил Чах.

На это Квуп отвечать уже не стал – пошел к лестницам.

Подростки сквотировали верхние двадцать этажей башни – ниже селились взрослые бродяги и беженцы из горячих районов, а еще там были притон вальтритов и привесной блок, занятый сектантами техло-амоки. Подростки своих нижних соседей побаивались, поэтому заблокировали лифтовые шахты и подорвали почти все лестничные пролеты между сорок вторым и сорок четвертым. Сорок третий этаж после взрывов стал почти непроходим. В единственном годном коридоре работал открытый для взрослых публичный дом «Юная Плоть», а сразу за ним размещался блокпост молодежной банды Шритла, через который не пропускали тех, кто на вид старше двадцати.

Подходя к лестнице, Квуп чуть не погиб под электрокаталкой. На каталке, угорая от кайфа, носилась пара малолетних энцефало-нариков. Их трепанированные бошки сверху были закрыты прозрачными куполами, а мозг плавал в светящемся желтом эфире. Когда каталка врезалась в стены, было видно, как серое вещество в головах детишек взбалтывается и липнет к стеклу.

На лестнице Квуп встретил Ваки – тот по перилам съехал ему навстречу.