Литмир - Электронная Библиотека

Чертыхнувшись, я отключил инфоблок и зашвырнул его в кусты на пожрание лягвам.

Никогда мне не приходилось двигаться по зарослям с такой скоростью. Здесь уже не было никаких тропинок, так что я бежал по прямой и даже место гибели спасателя не стал огибать. Разумеется, на кучу мусора, что еще была видна среди выжженных кустов, я не полез, но пробежался по краю медмеха, хотя обычно такие образования стараюсь обходить.

Капсула упала километрах в двух от края медмеха, то есть спасатель не дошел до цели совсем немного. Не хотелось бы представлять, что было бы, спикируй капсула прямо на киберзверя. А так местность оказалась относительно спокойной, медмех выел всех мелких разборщиков.

Долго искать капсулу не пришлось, так или иначе эта штуковина полсотни метров длиной и в диаметре почти десять метров. Такую в зарослях не спрячешь – видна издалека. Сразу было видно, что капсула не разбилась, а совершила посадку достаточно мягкую, чтобы защитные гравитационные поля спасли пассажира от удара. Значит, жив. Представляю, сколько он натерпелся, лежа в замкнутой камере. Ведь четвертые сутки идут. А человек тяжело болен, иначе полетел бы в обычной пассажирской капсуле.

Вода, воздух – все это в любой капсуле имеется в избытке, а вот с едой напряженно даже в капсуле медицинской. Лететь ей два-три часа, не больше. На такой срок серьезных запасов не нужно даже особым больным.

Очутившись на месте катастрофы, я порадовался, что погибший инфоблок успел познакомить меня с устройством капсулы. Бегал бы сейчас кругами и не знал, как проникнуть внутрь. А так через пять минут я уже подключил сохраненный коммуникатор к выводам медицинского оборудования. Сразу лезть к человеку я не решился. Не зная диагноза, больного можно убить просто по неосторожности. И без того я из-за ненужной торопливости натворил дел.

Здесь не было данных об оборудовании, сразу пошла информация о больном.

Вместо имени стоял прочерк, а затем какой-то идентификационный номер. Пол – мужской. Возраст – семь дней. Диагноз: отторжение основного набора чипов, обеспечивающих социальную адаптацию. Показана срочная операция по насильственному вживлению чипов…

Последние слова я воспринимал на автомате, просто потому, что не мог выдохнуть и отключиться от проклятой машины.

Возраст – семь дней! Из них четверо суток ребенок заперт в этой душегубке. Да, его чистят, дают водички, поворачивают с боку на бок… какое-то время кормили, пока не кончился скудный запас питания. Но он был заперт совершенно один, а это понимает даже недельный младенец.

Удивительно, сколько мыслей может просквозить в голове, пока руки спешно вскрывают медицинский бокс. Сейчас не мешало бы иметь чип, позволяющий открыть бокс автоматически. Но чего нет, того нет.

Ребенок был жив. Кажется, он спал, но едва створки бокса раскрылись, он открыл глаза. Он не плакал, он ждал.

Я выдернул из гнезда баллончик с водой, кинул в мешок. Затем взял на руки малыша, прижал к себе, спрятав его под куртку. Там, во всяком случае, тепло и не проникает надоедливая сырость.

Младенец завозился, тыркаясь в меня мордашкой. Зря стараешься, малыш, ничего там не найдешь, одна видимость. Спасатель отказал мне в праве называться мужчиной, но и женщиной он меня не назвал. На руках у женщины ребенок не будет голодным, а у меня… зачем мне грудь, если в ней ничего нет?

На этот раз в заплечном мешке были не только самодельные сухари и пеммикан, но и несколько брикетов с питательной смесью, которой можно было бы накормить малахольного спасателя. Но для новорожденного такая смесь не годится, даже если разболтать ее в воде.

Заросли тянулись нескончаемой чередой. Где посуше, где совсем топко. Всюду прорва съедобных растений. Съедобных для меня, но не для ребенка.

Ржавая вода расплескивалась под ногами, дыхание начало сбиваться, в боку закололо. А ведь пройдена ничтожно малая часть пути. Туда, двигаясь налегке, мне пришлось потратить тридцать часов. Сколько времени я буду бежать обратно?

Несколько тяжеловесных церосидов заметили меня и, проламывая кусты, кинулись наутек. Если постараться, одного из них можно завалить, но мальчика не накормишь ни жеваным мясом, ни теплой кровью. Ему нужно молоко, которого у меня нет.

Малыш снова завозился, тихонько захныкал.

«Не донесу, – мелькнула мысль. – Просто не успею».

Под ногами неглубоко, всего по колено, но вязкое месиво не позволяет бежать. Чуть в стороне – каменные увалы, расщелины, непролазные кусты. Пройти там почти невозможно, а ноги сломать – запросто.

Но именно оттуда потянуло острым, издавна знакомым запахом.

Узкая расщелина, нависающий карниз, образующий подобие пещеры, тьма, в которой непривычный взгляд ничего не различит. Но мне было видно все. Из глубины логова медленно поднялся зверь. Белоснежные клыки, черная с серебром густая шерсть, глаза с вертикальным зрачком отблескивают изумрудом. Хозяин зарослей, единственный, кто здесь сильней меня.

Я опустился… нет, я опустилась на колени, протянула малыша:

– Амма, накорми. Он умрет без тебя.

Долгую секунду амма стояла неподвижно, потом тяжело повалилась на бок. Острой мордой растолкала своих котят, освободив набрякший сосок. Малыш сразу вцепился в него, громко зачмокал. Амма осторожно лизнула нового котенка.

Я стояла на коленях, смотрела и думала, что с этой минуты моя жизнь обрела смысл. Я никому не отдам этого ребенка, мы с аммой сами вырастим его. Собственных родителей у него нет, слабосильные человечки, умеющие прекрасно обращаться с информацией, не способны сами родить ребенка, зачать и выносить его. Малыша зачали в пробирке и вырастили в инкубаторе, и значит, те, чьи гены он носит в себе, не слишком в нем заинтересованы и легко утешатся. Делать операцию по насильственному внедрению чипов я тоже не позволю. Мой сын будет таким же, как и я.

И еще. Я постараюсь найти настоящего мужчину, а если таких в мире не осталось, я обойдусь без него, но у меня непременно будут дети. Им никто не посмеет в первый день внедрять в мозг чипы, зато в гости к амме они будут ходить, как к себе домой.

Спасатель сказал, что я не мужчина. Что же, он прав, тут не на что обижаться. Но пусть только он попробует сказать, что я не женщина.

Леонид Алехин

Допустимая самооборона

В полуденный час Барлоу по своему обыкновению скрывается от жары под навесом бистро «У Энцио», что на главной и единственной улице городка Тихая Миля. Здесь аккуратной рукой хозяина расставлены три маленьких столика, к каждому прилагается пара плетеных стульев. На безупречно белых скатертях с крохотной монограммой хозяина стоят маленькие деревянные подставки с солонкой и перечницей и двумя изящными бутылочками из коричневого и зеленого стекла – оливковое масло и бальзамический уксус. Здесь же комплимент хозяина гостям – бутылка с минеральной водой из местной скважины и бутылка белого вина с самодельной этикеткой. Вино, как и многое другое, попадает к Энцио не самым законным путем в трюмах контрабандистов, с которыми, как выражается сам хозяин, у него «есть связи». Связи предприимчивого толстяка еще одна причина, кроме спасительной тени, по которой Барлоу каждый день навещает бистро и сидит за столиком лицом к улице, приветствуя редких в этот час прохожих. Энцио знает вкусы своих постоянных клиентов, поэтому на столике Барлоу дожидается графин домашнего лимонада и, что самое главное, отменная контрабандная сигара. Как само собой разумеется, миниатюрная серебряная гильотина, изящная пепельница в виде черепашки с откидным панцирем-крышкой и, по настроению, графинчик граппы или превосходного коньяка. Сегодня Барлоу настроен ограничиться лимонадом и чашечкой фирменного эспрессо, который Энцио приносит ему вместе с сигарой. Некоторое время они болтают в основном о погоде, мол, лето скоро кончится, жара спадет, многие жители возобновят верховые прогулки, да и для рыбалки наступит самое подходящее время. Заручившись у хозяина обещанием добавить в осеннее меню жареного карпа, Барлоу наконец отдает должное сигаре. Понятливый Энцио оставляет гостя одного, ведь как говорит сам Барлоу – курение сигары, как любовь и война, истинно мужское занятие, не терпящее спешки, отвлечения и болтовни. А Барлоу похож на человека, знающего толк в мужских делах.

14
{"b":"77771","o":1}