Девочка появилась точно в срок и была наречена Анной. В Глаубсберге её появление на свет отмечали словно национальный праздник – везде были развешаны разноцветные штандарты, повсюду играла музыка и звонили колокола на всех церквах, пиры сменялись пирами, а князь Иоахим вызвался лично быть крёстным отцом малышки. Радовался и Фридрих, что всё так благополучно обернулось – теперь ему лишь оставалось ждать, когда Анна немного подрастёт, и томиться в ожидании Гизеллы, которая пока не могла уделять ему должного внимания.

Гудруна, от души порадовавшаяся за жену канцлера и называвшая произошедшее чудом, так раззадорилась, что тащила Фридриха в альков чуть ли не каждый день. Так в следующие два года у них появилось ещё две дочери – Клоринда и Фисба. А вот на следующий год свершилось то, о чём Фридрих уж и вспоминать позабыл – свершилось древнее проклятие Хюльдр, о котором предупреждал его Нильс. Настало время барону фон Глокнеру платить по своим долгам.

При дворе князя Иоахима, впрочем, как при любом немецком, да и не только немецком, дворе, охота почиталась за одно из благороднейших развлечений. В Глаубсберге большие охотничьи выезды с гоном зверя совершались чуть ли не еженедельно. Большинство придворных мужчин, если были не дряхлыми стариками или не болели чем-то сильно, непременно в таких охотах участвовали. Принимал в них участие и барон фон Глокнер.

Как-то раз, на исходе сентября, князь объявил кабаний гон. Дружно нарядившись в охотничье платье, всё честное сообщество село верхом на коней и принялось рыскать по лесу со сворами своих собак в поисках кабанов. В числе охотников Фридрих тоже отправился на тот гон, тем более что нескольких зверей подняли сразу и стали преследовать. Вскоре процессия разделилась на несколько частей, дабы каждая из них могла гнать своего зверя. В компании с Фридрихом оказались ещё трое – министр финансов, главный камергер и смотритель княжеских винных погребов. Их кабан оказался невероятно прытким и проворным – улепётывал с такой силой, что собаки всё никак не поспевали за ним. А всем известно – чтобы завалить кабана, собакам надлежит облепить его со всех сторон и висеть, не разжимая зубов, пока не подоспеют охотники и не пустят несчастной жертве кровь.

День начинался очень хорошо, на рассвете сияло яркое солнце, на небе не видно было ни облачка, слегка дул ветерок и щебетали пташки, не спешившие в придверии зимы покидать окрестных лесов. Однако пока охотники неслись промеж стволов деревьев за зверем, небо затянуло, ветер усилился, а птицы вдруг неожиданно смолкли, будто им некто отдал приказ замолчать. Фридрих ни за что бы не обратил на это никакого внимания, потому что был настолько увлечён погоней, что мир в тот миг существовал для него только в этой охоте. Пока он со своими спутниками безуспешно пытался нагнать кабана, краем глаза барон вдруг заметил другого, притаившегося в кустах неподалёку. Кабан, видя, как рьяно несутся люди за его сородичем, испуганно взвизгнул и припустил что было мочи в другую сторону. Решив, что эти трое сами справятся с ретивой добычей, Фридрих попридержал коня, развернул его немного и вновь пришпорил. «Если я один получу такую добычу, то при дворе мне выйдет большой почёт», выстрелило у него в голове, «пускай они носятся за этим полоумным животным хоть до вечера, я же добуду себе своего! Он словно нарочно показался мне из кустов, дабы принести счастье!».

Какое уж счастье может быть от убийства невинного животного, спросите вы? Но в те времена, как уже было сказано, даже человеческая жизнь ни во что не ставилась, чего уж там говорить о кабаньей! Убить зверя – вот почёт и слава! И чем крупнее он будет, тем больше будет успех в свете. А этот кабан был очень крупным, и хотя барон стал преследовать его без своей своры, он, тем не менее, рассчитывал уложить его выстрелом из ружья, нужно было только выгнать кабана на открытое пространство, быстро соскочить с лошади и выстрелить. Но тут случилось неожиданное – лошадь барона спотыкнулась неведомо обо что и, перевернувшись через голову, сделала в воздухе пируэт, достойный циркового. Перед тем, как она рухнула в кусты, Фридрих успел вылететь из седла, не запутавшись в стременах, и, сгруппировавшись, откатился в сторону. Теперь о продолжении охоты даже и речи не было.

Фридрих поднялся на ноги и огляделся. Место это оказалось ему совсем незнакомо, он не был здесь ни разу в жизни, однако одна деталь мигом приковала к себе его внимание. Это был тот самый кабан, за которым он мгновение назад гнался. Он стоял чуть поодаль, будто и не удирал изо всех сил только что, внимательно рассматривая своего преследователя. Барон замер от неожиданности, ибо никогда в жизни не чувствовал на себе столь сосредоточенного и сверлящего взгляда – кабан будто залезал ему в душу. И тут он поймал себя на мысли, что по его жилам растекается леденящий ужас. Кабан, глядя ему в глаза, улыбался! Он улыбался настоящей человеческой улыбкой, когда губы расплываются в разные стороны! У него это выходило, разумеется, немного коряво, потому что мешали клыки, торчавшие с обеих сторон, но он улыбался…. Фридрих стоял как вкопанный, не смея шелохнуться. «Неужели меня в своё логово желает затащить сам Дьявол?», промелькнуло у него в тот миг.

Эта мысль имела под собою вполне объяснимую почву, потому что в следующую секунду Фридрих почувствовал, как все волосы на его теле принялись шевелиться – кабан подмигнул ему и, хрюкнув, засеменил в самую чащу леса, туда, где кроны чёрных стволов сосен смыкаются в поднебесье, вовсе не пропуская дневного света к земле. Стряхнув морок, Фридрих перекрестился, призвал в помощь Матерь Божью и самого Христа, вскинул ружьё и, совсем позабыв о лошади, уверенным шагом последовал за странным зверем.

«Вот уж я тебя сейчас нагоню, сатанинское ты отродье! А как нагоню, так и засажу пулю промеж твоих наглых глазёнок!», повторял Фридрих, идя за кабаном, как вдруг…. Да, это было воистину неописуемое зрелище! Чаща, будто по мановению чьей-то невидимой руки, исчезла, и он оказался на залитой солнцем поляне. Кабан испарился неведомо куда, зато вместо него посреди этой самой поляны возвышался странный, но восхитительный дом.

Поначалу Фридрих даже не понял, наяву происходит то, что он видит перед собой, или же во сне. Он ущипнул себя за руку и убедился, что не спит. Дом был построен полностью из пряничного теста! И крыша, и стены, и двери, и ставни на окнах – всё было одним большим нюрнбергским пряником! Стены были украшены огромными леденцами красного, зелёного и жёлтого цвета, которые переливались на солнце, что дорогие камни, а наличники на окнах и козырьки у крыши сделаны были из цукатов.

Опешив, Фридрих зачехлил ружьё, повесил его на плечо и осторожно стал приближаться к дому, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Гертруда, старшая сестра его супруги. На этот раз она была одета в шварцвальдское платье, причём в такое, которое местные женщины-крестьянки надевают исключительно по праздникам – длинная, почти до земли, юбка с фартуком чуть покороче её, жакет тёмного бархата со вздутыми рукавами и ротвайль на голове, колесообразный чепец, расшитый металлическими нитями, с четырьмя лентами по две с каждой стороны красного и чёрного цветов, ниспадающими на спину.

– Добрый наряд, чтобы скрыть коровий хвост! – с ходу заметил Фридрих, снимая шляпу.

– Остришь, негодник? – ухмыльнулась в ответ Хюльдра, – настало время нам с тобой серьёзно поговорить, зятёк. Для того я за тобой и послала.

– Привет тебе, Гертруда! Так тот странный кабан твой?

– Мой, чей же ещё? Тут в округе теперь всё моё. Я умею, в отличие от вас, простых людей, жить в гармонии с природой и достигать с нею полного взаимопонимания. Я не причиняю вреда ей, она – мне. Я стараюсь служить ей, она не отказывает ни в чём мне. А вы давно разучились так поступать.

– Так вот где ты живёшь! Занесло же тебя в глушь.

– Не такая уж здесь и глушь, просто место это открывается только тем, кому должно открыться, а простой заплутавший среди сосен путник пройдёт мимо, даже глазом не моргнув. Тебе оно нынче должно было быть явлено, вот мы с тобой и беседуем теперь.