– Интересно, чем она там занимается? – произнес вслух, внимательно наблюдая за девушкой. Любопытство заставило его быстро одеться и спуститься в сад.

Виконт постарался как можно тише, чтобы не спугнуть жену, подойти к беседке. Бьянка установила мольберт таким образом, чтобы на него падал яркий свет. Сама же сидела на высоком табурете спиной к Адольфо и была по обыкновению так увлечена работой, что даже не обернулась на шорох гравия под его ногами.

Бароцци невольно залюбовался картиной. Грациозная женская спина с тонкой талией, не нуждающаяся ни в каких корсетах. Заколотые на макушке золотисто-медовые волосы, обнажившие вырез на платье в форме лодочки, который подчеркивает изящную линию алебастровых плеч. Скульптурный наклон тонкой девичьей шейки, по бокам которой струились выпущенные из прически волнистые пряди. Все это, словно магнитом, притягивало мужской взгляд.

Адольфо внезапно ощутил, что ему безумно хочется губами прочувствовать каждую линию, каждый изгиб, каждую выпуклость этого юного красивого тела.

“Вот же ж, черт! Должно быть, от длительного воздержания мой мозг совершенно прокис и скоро начнет подванивать”, – подумал он с досадой. Сделал несколько неслышных шагов вперед и вдруг замер. Взору открылся портрет падре Донато, над которым трудилась девушка.

Адольфо сильно удивил неожиданный талант виконтессы и впечатлило мастерство, с которым была выполнена эта работа. Падре на холсте был как живой! Бьянке удалось с необыкновенной достоверностью передать детали лица священника, каким он его запомнил. Особенно впечатлял мудрый, всепроникающий взгляд стариковских глаз, заглядывающих с этого портрета прямо в душу. Адольфо на миг стало не по себе. Казалось, что падре вот-вот откроет рот и начнет излагать свои богомудрые истины.

В какой-то момент у Бьянки неожиданно сломался мелок, и кусочек откатился по ступеням ротонды к ногам мужчины. Девушка обернулась, чтобы поднять его, но вдруг заметила стоящего позади нее виконта. Переполошившись, вскочила с табурета и напряженно выпрямилась, с тревогой вглядываясь в его лицо.

– Виконтесса, вы, прямо как шкатулка с сюрпризом, не перестаете меня удивлять! – сказал Адольфо вместо приветствия. – То вы в монашеской одежде приходите на венчание, то бесследно исчезаете, и мне приходится разыскивать вас с фонарями чуть ли не по всему побережью. А теперь вот в холщовом переднике с перепачканными руками создаете подлинный шедевр!

Лицо мужчины озарила лукавая улыбка, которая странным образом затронула лишь одну его половину. Бьянка покраснела и смущенно улыбнулась в ответ.

Налетевший ветерок отбросил ей на лицо золотистую прядь волос, и девушка, не обращая внимания на перепачканные пастелью руки, инстинктивно смахнула ее, оставив на щеке следы краски от пальцев.

– Падре Донато навещал Вас в мое отсутствие? – спросил Адольфо, подходя к ней ближе.

– Нет, ваша милость. Его здесь не было, – Бьянка попыталась отступить назад, но за спиной стояли мольберт и табурет.

– Значит, вы писали этот портрет по памяти? – в голосе виконта, подошедшего вплотную, появились мягкие, рокочущие нотки. – Вам уже говорили, что вы обладаете потрясающим талантом?

Нависая над девушкой, Адольфо пальцами одной руки приподнял за подбородок ее лицо, а тыльной стороной другой нежно вытер мел с разрумянившейся щеки. При этом мужчина неотрывно вглядывался в прекрасные глаза Бьянки, которые от испуга превратились в два глубоких синих омута.

Прикосновение мужа заставило девушку напрячься всем телом, как натянутая струна. Виконт почувствовал это и отпустил ее подбородок.

– Всего лишь краска, – пояснил он, иронично улыбаясь, и поднял руку, демонстрируя испачканные пастелью пальцы. Чтобы не смущать девушку и дальше, отступил на несколько шагов назад, окидывая ее взором с головы до ног. – Кстати, а почему вы опять в чужом платье? Разве ваш собственный гардероб еще не готов?

В голосе мужчины проявилось недовольство.

– Нет-нет, не беспокойтесь, ваша милость, с гардеробом все в порядке, – девушка говорила спешно, будто оправдывалась, – Я очень благодарна за заботу, но, право, мне вовсе не нужно такое количество нарядов. Я с удовольствием ношу платья, подаренные сестрой.

– Далеко не лучшие, заметьте, – с досадой ухмыльнулся Адольфо.

– Я так не думаю, – в смущенном голосе Бьянки зазвучала обида.

Адольфо удивленно вскинул брови:

– Либо у вас дурной вкус, что, исходя из вашего творения, не может быть правдой, либо в вас говорит дух противоречия, что, по заверениям падре Донато, вам вовсе не свойственно. Ну или вы чересчур скромны, что больше походит на истину, – Адольфо вроде бы улыбался самым краешком губ, но взгляд был серьезен и сосредоточен на выражении лица Бьянки. – Виконтесса, скромность, конечно, украшает женщину, но отнюдь не красит ее фигуру. Кроме того, мне всегда казалось, что для собственного удовольствия женщина только ест. Одевается и раздевается она для удовольствия мужчины.

Виконт заметил, как щеки девушки при этих словах покрылись густым румянцем. Ему отчего-то понравилось поддразнивать ее.

– Если вас не затруднит, виконтесса, доставьте мне маленькое удовольствие, носите собственные наряды. Вам это не будет стоить ровным счетом ничего. Ну а я по всем счетам уже расплатился, – Адольфо усмехнулся. – Кроме того, хочу заметить, что в дамских нарядах, тоскливо висящих на вешалках, нет никакой интриги. Украсьте их собой, и вы почувствуете, как оживятся и задышат все эти кружева, ленточки, бантики и оборочки.

Бьянка хотела было возразить, но виконт вдруг стряхнул улыбку с лица и холодным, бесстрастным голосом произнес:

– Виконтесса, самым настойчивым образом прошу и сегодня к обеду, и впредь выходить лишь в ваших собственных нарядах. Не потерплю, чтобы моя жена носила чужие обноски! А это безобразие (мужчина повел рукой, указывая на наряд супруги) прикажите сжечь! И не дожидайтесь, чтобы я сам занялся подобными вопросами. Вам это точно не понравится. С вашего позволения.

Откланялся, развернулся и пошел, не оборачиваясь, в сторону дворца.

Бьянка еще долго, пребывая в смятении и легком оцепенении, смотрела ему вслед. Было в этом человеке что-то такое, что подавляло ее, парализовывало сознание и волю, заставляло чувствовать себя маленькой глупой девочкой, страшащейся вызвать недовольство строгого взрослого. В его присутствии она всегда напрягалась, не знала, как себя вести, что говорить, куда девать руки. Все слова казались неуместными, движения скованными и неестественными, а мысли в голове вытеснялись одной, самой навязчивой: “Скорее бы он меня оставил!”.

Когда наконец Бьянка вернулась в свои покои, обреченно попросила Марию приготовить какое-нибудь платье из нового гардероба.

– Только прошу, что-нибудь скромное, не слишком вызывающее, – добавила с мольбой в голосе.

– Не волнуйтесь, моя госпожа, сейчас все сделаю. Давно уже пора! Такая красота, и лежит без дела! – поспешила успокоить Мария, а потом с восхищением добавила:

– Вы еще не видели, сколько пар обуви хозяин привез из Неаполя. Такой роскоши я даже у синьоры Анжелики отродясь не видела! Пряжки на туфлях – сплошь драгоценности! Только поглядите, какая красота!

Мария вынесла пару туфель из светло-голубого дамаста[111] с пряжкой, украшенной россыпью горного хрусталя и высоким каблуком в форме рюмочки, обтянутым кожей.

– Нет, Мария, только не эти! – воскликнула Бьянка в ужасе. – Я не смогу ходить на таких высоких каблуках! Обязательно упаду и опозорюсь. Там нет чего-нибудь более удобного?

Мария, расстроившись, пожала плечами.

– Гляньте сами, может, чего понравится. Но там вся обувь с каблуками. Да и как бы мессира не рассердить! Привез такую красоту, а жена ничего не надевает. Столько денег – и все без толку! Попробуйте в них здесь походить, глядишь, пообвыкните.

Служанка протянула девушке туфли, но та решительно отвергла это предложение.