Большинство персонажей данной книги являются вымышленными, а значит, совпадение имен, упомянутых в ней, с именами реальных людей всего лишь случайность или заблуждение, вызванное желанием читателя увидеть на ее страницах какие бы то ни было исторические личности. Все события, имеющие место в произведении, также плод фантазии автора.

Характеры, поступки и действия реальных исторических персонажей, встречающихся на страницах романа, представляют собой воображаемое допущение и ни в коей мере не претендуют на правдивость, историческую достоверность и полноту сведений.

– Спасибо, Марселла! Дальше я справлюсь сама, – спокойно, но довольно твердо произнесла Бьянка.

– Но синьорина! Это моя обязанность! – возразила камеристка.

– У тебя и без того обязанностей достаточно. Иди лучше к сестре. Ей ты точно можешь понадобиться.

– Синьора Анже́лика давно уже отдыхает. Мария сегодня помогает на кухне, поэтому ваш батюшка распорядился, чтобы вечером вам прислуживала именно я.

Бьянка решительно взяла из рук служанки стопку полотенец:

– Марселла, ты в самом деле, считаешь, что у каждой монахини в монастыре есть служанка?

Юная госпожа улыбнулась, вспомнив, как любимая ею аббатиса Селеста, изо дня в день назидательно повторяла сестрам: “Господь без устали трудился, создавая мир наш и нас по образу и подобию своему. Мы должны неукоснительно следовать его примеру: трудиться, не покладая рук своих! Труд, по замыслу Создателя нашего, – помощник добродетели. Праздность есть матерь всех пороков![1]

– Иди спать, Марселла, уже слишком поздно. Я все сделаю сама, – еще настойчивее обратилась к камеристке своей старшей сестры Бьянка.

Марселла, молодая девица с глубоко посаженными маленькими черными глазками, которые на широком смуглом лице смотрелись, как два хитрых хорька, хищно выглядывающих из своих норок-глазниц, присела в легком поклоне и, поджав с недовольством губы, ответила: “С вашего позволения, синьорина Бьянка”, после чего спешно выскользнула из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, молодая хозяйка комнаты вздохнула с облегчением: “Ну вот и все, наконец-то этот бесконечный день закончился. Завтра утром я вернусь в монастырь, завтра все будет, как прежде”.

Бьянке было крайне некомфортно в отчем доме.

Отчий дом… Разве может она назвать это роскошное неаполитанское палаццо отчим домом? Да, здесь она родилась, но ведь это не достаточный повод, чтобы любить эти стены. Зато у нее есть масса причин, если не бояться, то, по крайней мере, испытывать то, что испытывала она, всякий раз возвращаясь сюда. Тревога, беспокойство, неловкость, смущение – вот лишь некоторые краски из палитры чувств, переполнявших ее душу в палаццо, где она когда-то родилась.

Бьянка отчетливо помнила, как ее крохотное сердечко маленьким испуганным зайчонком затаилось душе, когда она в пятилетнем возрасте первый раз переступила порог этого дома и впервые лицом к лицу встретилась с графом Сартори, ее отцом. Она до сих пор не могла забыть, как при первом взгляде на этого человека испытала необычайный прилив нежности и дочерней любви, попыталась обнять его, но он, сухо сжав длинными жесткими пальцами худенькие плечики, отстранил от себя малышку и сдавленным голосом холодно произнес: “Отправляйся в детскую, девочка, познакомься со своей старшей сестрой”.

Всплеск светлой надежды и радости сменило внезапное оцепенение. Маленькая Бьянка в растерянности обернулась на падре Донато, который сопровождал ее тогда, и увидела на добром и таком родном лице слезу, беспомощно сползающую по старческой, морщинистой щеке. Перехватив растерянный взгляд девочки, падре быстрым жестом смахнул неуместную влагу и сдавленным голосом произнес: “Пойдем, ангел мой”. Взял крохотную дрожащую ладошку и твердо сжал своей не по-стариковски крепкой рукой.

Это рукопожатие вырвало малышку из оцепенения. Высвободив на мгновение руку, она обернулась к графу и, слегка склонив голову, произнесла: “С вашего позволения, ваше сиятельство”. Отвернулась, протянула ручонку падре и, гордо подняв голову, вышла с ним из гостиной. И лишь по пути к детской, в маленькой проходной комнате, где не было посторонних, обвила падре руками и, уткнувшись лицом в сутану, дала волю слезам. Эта предательская сырость волной нахлынула еще в гостиной, но крохе большим усилием воли удалось ее сдержать.

Все последующие события она помнила смутно, как во сне. Первое знакомство со старшей сестрой Анжеликой, красивой брюнеткой в нарядном розовом платье. Первая встреча с сухопарой неприветливой старой графиней Сартори, их с Анжеликой бабушкой. Какие-то дальние родственники, с интересом разглядывавшие монастырскую малышку, как какого-то диковинного заморского зверька. Скорбная поминальная месса в семейной капелле по ее безвременно скончавшейся матушке.

Саму мессу Бьянка воспринимала как в тумане. Не вслушиваясь особо в речитатив священника, она скользила глазами по надгробиям. Вдруг взгляд остановился на одном из самых выразительных.

Печально склонившаяся над саркофагом из белого мрамора фигура молодой женщины с крыльями за спиной держала на вытянутых руках младенца. В опущенном на ребенка взгляде было столько страдания, столько скорби, что Бьянку буквально переполнили безмерное сочувствие и нескончаемая жалость и к этому безутешному ангелу, отдающему людям невинное дитя, и к себе самой, такой одинокой, сиротливой, не познавшей материнской любви. От всех этих переживаний ей стало трудно дышать. Из глаз сами собой посыпались беззвучные горошины слез.

Сквозь пелену, застилавшую глаза, Бьянка прочитала надпись на надгробии: “Джемма Беттина Сартори, урожденная графиня Руффо. 1722–1742” и ниже – “Ангел, дарящий свет”. Бьянку накрыло волной нежности: этот печальный и такой красивый ангел – ее мама. Мама, которую крошка не знала. Мама, о которой так часто пыталась расспрашивать и падре Донато, и крестную аббатису. Получая раз за разом уклончивые ответы, она принималась фантазировать, рисовать милый сердцу образ в детском воображении. Этот образ неизменно походил на бесчисленные изображения Мадонны, которые Бьянка видела в монастырской базилике Санта-Мария ди Градо.

Вот матушка, сложив ладони в молитвенном жесте, с надеждой взирает на небеса. Вот, склонив печально голову, с болью и надеждой смотрит на младенца у своей груди. Вот с ликом, выражающим кротость и смирение, в окружении забавных ангелов парит в небесах, озаренная божественным сиянием.

Внезапное осознание, что умершая мама – ангел, который дарит людям любовь и свет, потрясло детский ум. Слезы любви и нежности переполнили девочку и, вздрагивая хрупкими плечиками, Бьянка беззвучно зарыдала, не замечая устремленных на нее осуждающих взглядов собравшихся в капелле взрослых.

Поздним вечером дородная женщина с добрыми глазами по имени Мария уложила утомленную всеми этими переживаниями малышку в постель. Перекрестив ее с нежностью во взгляде, Мария молча вышла из комнаты. А в сердце маленькой девочки черной кошкой пробралась тоска. Бьянке до отчаяния захотелось домой, в монастырь, в маленькую уютную келью, в которую к ней перед сном приходила крестная аббатиса.

Бьянка делилась с ней дневными впечатлениями. Матушка Селесте ласково улыбалась и любовно гладила ее по головке. Вместе они произносили вечерние молитвы, после чего аббатиса благословляла крестницу на сон грядущий и удалялась. А Бьянка, бросив обязательный взгляд на статуэтку святой покровительницы Маргариты Антиохийской и мысленно попросив у нее прощения и защиты, быстро тонула в сладком и благостном забытьи.

Но впервые оставшись одна-одинешенька в таком чужом для нее отчем доме, девочка испытала неистовую потребность найти хотя бы одного по-настоящему близкого человека. Однако среди всех этих родных по крови незнакомцев не было ни единой души, которая могла бы согреть крошку своим теплом и успокоить ее трепетное, ранимое сердечко.