Я замираю в ожидаемом ответе. Мне очень важно, что скажет Давид. На мгновение лицо его проясняется, губы растягиваются в едва заметной улыбке и зеленые глаза смотрят с экрана прямо на меня. По спине бежит холодок, становится неловко.

— С ней не страшно попадать в опасные ситуации, в этом я убедился. Она согревала меня своим телом, и это позволило мне дожить до утра. Она была моя надежда.

Я выключаю телевизор и выхожу из палаты. Быстро иду по коридору с желанием увидеть Давида. Странное внезапное чувство поселилось глубоко в душе. Словно какая-то привязанность. Я не понимаю, что со мной происходит, но знаю точно, что по-прежнему я к нему относиться уже не смогу. Это как если приручаешь бездомное животное и берешь обязательство на себя заботиться о нем.

Хожу от палаты к палате, заглядываю в каждую, пока на пятой или шестой не останавливаюсь. Он лежит с закрытыми глазами, возможно спит. Я тихонько захожу внутрь. В палате больше никого нет и я с облегчением присаживаюсь на стул у кровати. Какое-то мгновение прямо на него смотрю и в сердце чувствую удивительное тепло. Неужели я к нему привязалась? Да не может быть. Вместе мы провели только сутки.

— Пришла проверить жив ли еще? — глаза закрыты, но улыбка на его лице дразнит меня.

— Нечего проверять, — отвечаю, стараюсь быть равнодушной, но сердце почему-то предательски ускоряет ритм. — Только что видела тебя по телевизору. На умирающего не похож.

Он открывает глаза, смотрит на меня внимательно.

— Я тоже смотрел. Дмитрий наверняка хорошо заботится о тебе, — мне кажется, или я слышу в его голосе ревность? С какой бы это радости?

— Он долго не задержался, — легкомысленно машу рукой. — Как только пришел твой отец, сразу сбежал.

Давид напрягается, лицо превращается в каменную маску.

— Он к тебе заходил? Зачем? — голос тревожный, смущенный.

— Просто поблагодарил за помощь тебе, — отвечаю растерянно.

Давид зажмуривается, устало протирает глаза, потом смотрит обреченно в потолок.

— Просто так у него никогда ничего не бывает, — делает вывод.

Я с ним согласна, его отец не прост, но продолжать этот разговор не хочется. Осматриваю палату. Такая же, как у меня, только на тумбочке целая миска разнообразных фруктов.

— Тебя я вижу хорошо навестили, — улыбаюсь и хватаю из миски мандарин. — Это Алиса принесла?

Я начинаю разбирать душистый цитрус. Его экзотический аромат разносится в воздухе, перебивая стойкий запах медикаментов, который уже за годы въелся в стены.

— Эй, это мое, — в шутку выкрикивает Давид и ловит меня за запястье. Я вырываюсь и продолжаю освобождать мандарин от кожуры. — Даже не спросила.

Он показательно хмурит брови. Я демонстративно кладу дольку себе в рот и с удовольствием стону. Сладкий сок дразнит вкусовые рецепторы, это действительно вкусно. Он внимательно наблюдает за мной с необъяснимым блеском в глазах.

— Ладно, я с тобой поделюсь, — говорю ему снисходительно.

Отрываю дольку и тянусь к его рту. Он охотно раскрывает губы и приняв гостинец, затрагивает ими мои пальцы. Это получается как легкий поцелуй. Кожу в этом месте закололо, чувствую, как щеки покраснели от жара. Я резко забираю руку, только сейчас поняв всю ситуацию.

Давид не отрывает от меня глаз. Он словно ждет, что я опять его поругаю, как тогда на горе. Да я молчу. Между нами что-то начало происходить и это почему-то меня пугает. Нельзя увлекаться мажором, нельзя ему доверять. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Не услышав от меня протеста, Давид воспринимает мое молчание как согласие. На лице появляется радость. Он тянется рукой ко мне, легонько касается колена. Я не шевелюсь. Какая-то невидимая сила сковывает все тело. А может, я просто хочу знать, что будет дальше?

А дальше он собирается мне что-то сказать, но со скрипом открывается дверь и в палату врывается девушка. Она бросается к Давиду, обнимает за шею, а я чувствую только холод в том месте, где только что была его рука.

— Давид, дорогой, какой ужас, — лепечет она своим милым голоском и я уже ее не переношу. — Что с тобой случилось? Ты весь искалеченный.

— Лара, успокойся, все нормально, — неловко говорит Давид и отстраняет ее от себя.

Девушка заправляет длинные, черные волосы за ухо, рассматривает сквозь густые ресницы своего парня и кривит губки на милом лице.

Я придирчиво ее осматриваю. Красивая ничего не скажешь. Не высокого роста, тонкая талия и пышные формы тела, движения плавные грациозны. Я с завистью смотрю на нее и понимаю, что такую ​​девушку нельзя не заметить, невозможно не полюбить. От этой мысли сама вся сжимаюсь, становлюсь незаметной крупицей о которой недавно говорил мне Давид. Теперь понимаю его слова, он был прав.

Парень на мгновение смотрит виновато в мою сторону. Да я на него больше не смотрю.

— Какое здесь нормально? — не успокаивается Лара, тяжело дыша от волнения. — Тебя как танком переехали. Твоя нога в гипсе, ты не сможешь долго ходить.

Я удивляюсь ее недалёкости. Она должна радоваться, что он вообще сможет встать. Все могло закончиться довольно плачевно.

— Зато я жив, — словно подтверждает мои мысли, говорит Давид.

Мгновение она шокировано на него смотрит, будто только сейчас до нее дошло, обтянутая дорогой шелковой блузкой грудь, часто поднимается от тяжелого дыхания. Затем она наклоняется и крепко его целует. Почему-то эта сцена мне не очень приятна, смущенно отвожу глаза и поднимаюсь с места. Нужно уходить, здесь я лишняя.

— Надежда подожди, — слышу в спину взволнованный голос Давида и не останавливаюсь и не оглядываюсь.

— Еще может увидимся, Давид, — сухо говорю, прежде чем покинуть палату.

Хотя я в этом сильно сомневаюсь.

На следующий день с утра меня выписывают. Весь шум вокруг нас с Давидом немного прошел и почти никто уже не улыбается и не пялится. Это хорошо. Скоро я поеду домой, вернусь к своей привычной жизни и вся эта история останется в прошлом. В душе становится грустно, такое чувство, будто я что-то потеряла. Хотя кое-что не вернуть, моя камера осталась на склонах горы, засыпанная тонами снега. И только теплые весенние дни смогут вырвать ее из ледяного плена.

За мной приезжает Дмитрий и мы дружно выходим из больницы и садимся в такси. К Давиду я так больше не осмелилась заходить, даже не простилась. Не хочу навязывать ему свое присутствие. И стоит забыть о нем. У нас разные миры и границы между ними пусть остаются закрытыми.

— Я забрал из коттеджа все твои вещи, поэтому можно сразу ехать до вокзала, — говорит мне Дмитрий, как только автомобиль трогается с места.

— Хорошо, спасибо. Хочу поскорее домой. Родители сильно взволнованы, — вынужденно улыбаюсь, хоть сама тону от неизвестной боли.

Мне хочется заехать в коттедж, встретить Максима с телефоном в руках, обменяться острыми фразами с Алисой, но этого я ему не говорю.

Странные мы люди. Когда я была с этой компанией, я хотела избавиться от них и побыть самой. Но когда, наконец, я их больше не увижу, начинаю по ним скучать.

— Максим полетел еще утренним рейсом домой, — начинает Дмитрий, словно услышал мои мысли. — Алиса остается с братом, пока его не выпишут. — Он делает длинную паузу, потом тяжело вздыхает и продолжает. — Этот отдых получился не такой, как мы надеялись. Хотя я благодарю судьбу, что не случилось хуже.

Дмитрий всматривается в мое лицо, но я не поворачиваю голову в его сторону. Мрачно продолжаю смотреть вперед на дорогу. Не дождавшись ответа, он берет меня за руку и сжимает в ладонях.

— Я знаю, ты пережила ужасную ситуацию, — голос заботливый, но я ему не верю. — Но я хочу, чтобы ты знала, что я кое-что понял в то время, когда вас искали. Ты до сих пор мне не безразлична. Я чуть не умер от волнения.

Я иронически смеюсь, вытягиваю руку из его плена.

— Шутишь? Это мы едва не умерли, — говорю резко, не жалею его чувств. — И тебе кажется. Ты не чувствуешь ко мне ничего. Просто выплыли старые воспоминания в связи со стрессом, вот и все.