Парень снимает шарф и отдает мне. Один конец заматываю за ветку, которую могу достать, другой пусть висит. Ветер виляет шарфом, как флагом, и тот весело качается.

Затем аккуратно, чтобы не задеть искалеченную ногу, залезаю внутрь, прикрыв вход широкополой веткой.

Тьма накрыла нас, лишь одиночные струйки света пробиваются сквозь густые елочные ветви. Мгновение не двигаюсь, привыкаю к ​​неосветленному помещению, и когда уже могу разглядеть сидящего Давида, примощусь возле него.

Только теперь позволяю себе расслабиться и с облегчением вздыхаю. Тело трясет от усталости, горло дерёт от холодного воздуха. Осознание того, что с нами произошло накрывает с головой и страх пленяет мои мысли.

Рядом шевелится Давид, автоматически придвигаюсь к нему поближе. Его присутствие немного успокаивает меня.

— Благодарю, — слышу рядом с собой.

— Не за что, — неловко отвечаю. — Каждый бы так сделал.

— Вряд ли кто-то из моих знакомых девушек, так бы боролся за мою жизнь, — из него вырывается нервный смех. — А в твоем случае ты должна была оставить меня умирать.

Я поворачиваю лицо в его сторону, в полумраке различаю только грубые контуры. Хорошо виден только блеск его глаз. Подозреваю, что у него лихорадка.

— Ты, конечно, заноза в заднице, но на смерть еще не заслужил.

Давид хрипло смеется, я улыбаюсь в ответ.

— Извини меня, — после длительной паузы снова говорит парень. — За все, что тебе наговорил, за свое поведение. Даже не знаю, что на меня находило.

— Не буду тебя оправдывать, вел ты себя отвратительно, — говорю без всякой обиды, сейчас не до нее. — Я не знала, где от тебя деться.

— Сломанная нога, это наказание мне, — тяжело вздыхает.

— Возможно, — не возражаю. — Тогда я тоже наказана. Моя камера, самое ценное, что у меня было, и я ее потеряла.

— Сочувствую, — говорит и дышит себе на руки. — Хорошо ты это придумала, хороший тайник от ветра и снега.

— Люблю смотреть всякие передачи о выживании, — честно признаюсь, чувствую, как он трясется и добавляю. — А еще знаю, чтобы было теплее, нужно прижаться друг к другу.

Я не против, — охотно соглашается. — Я уже не чувствую ни рук, ни ног.

Он притягивает меня к себе, я обнимаю его, прижимаюсь к груди. Дрожь его тела передается мне, дыхание тяжелое, хриплое. Он довольно долго просидел неподвижно в холоде, и я волнуюсь, чтобы не отморозил конечности. Беру руку в ладони, растираю ее, разминаю пальцы.

— Что ты делаешь? — его горячее дыхание согревает щеку.

— Жаль будет, если ты обморозишь руки и потеряешь пару пальцев, — спокойно отвечаю и берусь за вторую руку. — Где твои перчатки?

— Потерял, — отвечает. — А это помогает, я начинаю ощущать твое прикосновение.

Он не перестает трястись и я решаю действовать по другому. Отстраняюсь, расстегиваю и снимаю свою куртку. Когда тянусь к его молнии, он не возражает, только внимательно наблюдает за мной. Забираюсь руками ему под куртку, крепко обнимаю, полностью прижавшись к его телу, сверху забрасываю свою куртку. Давид поправляет ее и обнимает в ответ. Грудью чувствую громкий стук его сердца, горячее дыхание на своей шее. Прижимаюсь щекой к его холодной щеке, стараюсь чем больше отдать своего тепла.

— Хоть какое-то удовольствие со всей этой ситуации, — шепчет Давид мне в волосы.

— Это вынужденная мера, — оправдываюсь, понимая, что почти вся вылезла на чужого парня. — Тебя надо отогреть.

— Так можешь меня греть вечно, — замечаю изменение тона его голоса, более плавный и расслабленный. — Ты такая теплая.

— Смотри не усни, — предупреждаю. — Тебе нельзя спать. Кто знает, как повреждена голова.

— Как я могу заснуть, когда девушка так близко, — тихо отвечает.

Трястись он перестал, значит, начинает согреваться. Одно время он не шевелится, только сильнее прижимает меня к себе. Его близость мне приятна, хотя и не хочу признаваться в этом. Моя цель только спасти ему жизнь, никаких других мотивов. Хотя в этой ситуации невозможно не отметить приятный его аромат кожи и упругость тела.

Словно услышав мои мысли, Давид шевелится, поворачивает голову и трогает губами моей щеки. А потом к удивлению мне, раскрывает их и целует согретую им кожу. Поцелуй нежный и влажный.

— Зачем ты это сделал? — возмущенно спрашиваю, отклонившись от него.

— Не смог сдержаться, — отвечает без всякого сожаления. — Это моя благодарность тебе.

— Я не просила так благодарить, — держусь на своем. — Я вижу ты уже согрелся.

Отстраняюсь от него всем телом, надеваю куртку. Он недовольно стонет. Но я не хочу, чтобы он думал что-то большее, чем есть на самом деле.

— Извини, если тебе было неприятно, — уверенность исчезла, в голосе только разочарование. — Я больше так делать не буду.

— Конечно не будешь, — строго продолжаю. — Не забывай, у тебя есть девушка. И я тебе не разрешала.

— Я понял, — довольно сухо отвечает и протягивает ко мне руки. — Может, обнимешь меня снова. Так нам будет гораздо теплее.

Я сомневаюсь. Без его тела неприятно холодно, но стоит ли ему доверять? Но что он может сделать с разбитой головой и сломанной ногой? Обнимаю его снова, но куртку больше не снимаю, только оставляю расстегнутой. И мы прижимаемся друг к другу, согреваясь близостью тел.

Какое-то время сидим молча, даже не шевелимся, гул ветра над головой и шорох снега разбавляют мертвую тишину. Затем замечаю, что Давит дышит плавно и равномерно. Словно спит. Нельзя допустить этого.

— Давид, — обращаюсь не громко, смотрю на лицо, легонько толкаю в сторону.

— Что? — отвечает не сразу, как-то вяло.

— У вас с сестрой такие необычные имена, — начинаю говорить, первое, что пришло в голову. Нужно расшевелить его сознание, чтобы он не спал. — Кто вас называл?

— Мама, — слышу улыбку в его голосе, наверное, отношения у них довольно близкие. — Она у нас любит все экзотическое.

— И чем она занимается? — заинтересованно спрашиваю.

— Ничем. Ее часто нет дома. Путешествует, — теперь в его голосе появляется нотка печали.

— Сама? Без отца? — не унимаюсь я.

Давид напрягается в моих объятиях, чувствую, как рука на моих плечах сжимается в кулак. Сама того не осознавая, заговорила о чем-то неприятном.

— У него нет времени, — тон голоса меняется от веселого на холодный. Понимаю, что отношения с отцом у него не самые лучшие. — Постоянно занят. Занимает важную для себя должность.

— И кем он работает? — спрашиваю только для того, чтобы продолжить разговор. Чем больше вызвать у Давида эмоций, тем меньше захочет спать. А негативные я считаю, как лучше для этого подходят.

— Заместителем мэра, — после долгой паузы все же отвечает. — Я думал, ты знаешь.

Его удивление веселит. Как будто профессия его отца должна быть важной для меня.

— Возможно Дмитрий и говорил, но я не запомнила, — легкомысленно говорю. Такие вещи меня не волнуют, на мажоров и их родителей обычно не обращаю внимания.

Давид придирчиво смотрит на меня, словно в первый раз видит.

— Может быть расскажешь ты о себе, — наконец подает он голос. — У тебя есть парень?

Я смеюсь, неловко двигаюсь рядом с ним.

— Тебя только это интересует? — весело спрашиваю. — Может, я лучше расскажу, откуда я?

— Это я знаю, — вдруг признается к удивлению мне. — Дима все о тебе рассказал.

Все обо мне разузнал, а о личной жизни не смог. И это не удивительно, как мы с Дмитрием разошлись, я не посвящаю его в сердечные дела. Это больше не его дело.

— Ты его расспрашивал обо мне? Зачем?

— Просто было интересно, — Давид крепче сжимает меня в объятиях и я смущаюсь. — Хочу открыть тебе секрет. Это я предложил, чтобы он пригласил тебя в этот отпуск.

Я в шоке молчу, не знаю, что ответить, и как реагировать. Зачем ему на отдыхе незнакомая девушка? Он мог взять на мое место любого из своих друзей. Потом вспоминаю, как он себя вел все время и возмутительно смотрю на него.