Одаренные по одному присоединялись к хороводу, кружащемуся вокруг скалы, хаотичная толпа на глазах превращалась в балет.

Грянул гром, одна из скал разлетелась в пыль, и в небо взлетела Люба, обнаженная и вдохновенная.

— Царица с нами! — грянул стоголосый крик. Любу ловко подхватил невесть откуда вынырнувший летучий баран с сияющим голубым пламенем взором. Верхом на баране, все быстрее и быстрее, она кружила над хороводом против движения, будто часы заводила. Я застыл разинув рот. Не мог оторвать глаз.

— Взять его!!! — бичом ударил лютый крик Бабки. На меня со всех сторон налетели волколаки, гномы, скелеты. В меня вцепились десятки рук, когтей и зубов. Только сейчас до меня дошло, что пока я глазел на голую ведьму, все заняли свои места в кругу-хороводе, а для меня, шпиона, место зарезервировать забыли…

— На Шабаше — чужак! — гремела Бабка — Позор! Позор на века! Наказаны будут все! Мы не заслужили подарков! Разорвать его! Кто недоволен утратой подарка — может оторвать кусочек лично, какая-никакая компенсация!

Только что полученные подарки начали взрываться в руках обладателей, превращаться в змей, куски дерьма, и просто исчезать. Хоровод распался, все с искаженными лицами кинулись ко мне, топча державших меня волколаков и прочую нечисть. Я барахтался в свалке, кто-то вырвал мне половину чуба, кто-то от души врезал в глаз. Хохот Бабки перекатывался над воем толпы. Жизнь кончилась.

В следующую секунду я потерял сознание, уж больно энергично меня били.

— Он мой! Застыли все!!!

В крике было столько ярости, что я очнулся. Меня больше не били и даже не держали. С трудом разлепив заплывшие глаза, я увидел Любу. Ведьма шла по коридору, образованному толпой женщин, мужчин, чудовиш, гномов, упырей, скелетов. Вся ее одежда состояла из растрепанного венка, лицо пылало, груди торчали как оружие.

Я снова закрыл глаза, смотреть на это не мог. Уж слишком свирепый диссонасс- такая женщина между двух стен карикатурных морд.

Стройные ноги остановились у моего лица.

— Встать!

Я приподнялся, в бок резко стрельнуло, сел.

— Встал, быстрее!

Люба схватила меня прямо за морду и рванула, я поневоле встал

— Ты не многовато на себя берешь? — за плечом Любы возникала Бабка — Ничего не имею против высокого статуса Царицы Шабаша, но… Прерывать общий суд Шабаша над чужаком не имеешь права даже ты.

— Я не прерываю. — Люба не обернулась к Бабке, а продолжала пристально смотреть в мою сатировскую морду — Я отменяю.

— Я не ослышалась? — лицо старухи мгновенно сменило цвет. Нет не побледнело, не покраснело, оно стало фиолетовым! Всякое сходство с людской пенсионеркой исчезло, на меня смотрел могучий древний Дух, на минутку заглянувший на чашечку крови в человеческое тело. — Ты хочешь отменить мой приговор?

Люба неторопливо, поистине царственно, поворачивается к Бабке.

— Не отменить. Отсрочить. И сделать более суровым.

— Тебе не кажется, что это будет уже не мой, а твой приговор? Еще раз: ты не многовато на себя берешь? — я зажмуриваюсь. Мне страшно смотреть на то, что минуту назад было лицом Бабки. А Люба спокойна как танк.

— Нет не многовато. Я имею право сама выдумать ему казнь. А пока не выдумала — лично отвести туда, где он будет этой казни ожидать.

— Доказательства. — мне кажется что от голоса Бабки Страшный Холм сейчас покроется инеем — Я желаю тебе, Царица Шабаша, чтобы они были убедительными. Искренне и горячо желаю.

— Fasilеment. — отвечает Люба с улыбкой и Бабка криво улыбается в ответ — Видите, я с Вами уже по — французски заговорила…. Это не просто чужак. Это — Судья. Ну-ка, принял истинное обличье!!!

— А если нет? — сквозь зубы ворчу я.

— Дурак… — шипит Люба — Послушайся один раз, идиот, может спасешься…

— Желание дамы- закон… — усмехаюсь я, и сбрасываю личину сатира.

По толпе проносится стон.

— И главное! — Голос Любы набирает силу, он поет как труба. Она хватает меня за руку, и одним движением отрывает рукав. Я не успеваю помешать. — И главное — это мой Личный Охотник! Вот мерзкая татуха, какими Судьи метят своих палачей! Он охотится лично за мной!

Она бросает мою руку как ненужную вещь, и встает перед Бабкой на одно колено.

— Я не ошиблась? — теперь она уже ребенок, она спрашивает у бабушки, как называется этот страшный жук. — Я имею право выбрать ему достойную казнь? И лично кинуть его в пещеру Скорбного Ожидания?

— Да, девочка, далеко пойдешь… — лицо Бабки утрачивает жуткий фиолетовый окрас так же внезапно, как и набрало. Судьи сдурели. Приставляют Личных Охотников к малолеткам, посылают их на Шабаш. Конечно, Любочка. Я не удивлюсь, если ты знаешь, где находится Пещера Скорбного Ожидания.

— Я готовилась к Шабашу. Знаю. Можно?

— Забирай. На меня натравили первого Личного Охотника, когда мне было сто пятьдесят… Мир становится суетливым…

В руках у Любы появляется грубая веревка, петля обхватывает мою шею, Локти тоже уже скручены.

— Пошел вперед.

Я иду. Толпа расступается перед нами. Я не вижу Любы, но спиной чувствую тепло ее тела, хотя знаю, что между нами несколько шагов.

Масляное тепло любиного тела необыкновенное. Моя спина счастлива. Когда я мальчиком, бредил приключениями в джунглях Южной Америки, то представлял, что там солнце излучает именно такое тепло. От него стремительно идет в рост трава, наливаются соком плоды, животные бесятся от желания обладать горячей самкой. Американские грезы растаяли, а мечта о волшебном тепле осталась. Повзрослев, став Судьей, я решил, что такое тепло присуще будущему Царству Всеобщей Гармонии. Там оно везде, хоть купайся в нем! А на скорбной современной земле — фигу, ничего подобного нет. Оказывается, есть.

Мы огибаем холм, бредем между скал и оврагов. Я не в силах оглянуться, почему — то мне боязно увидеть голую Любу, которая ведет меня в таинственную Пещеру Скорби, или как ее там… Поэтому я смотрю только вперед, и не вижу, сопровождает нас кто-то из чудищ, или мы уже одни. Судя по ощущениям — одни.

— Стой.

Я останавливаюсь. Люба кладет ладонь мне на шею, и разворачивает лицом к себе. У меня перехватывает дух. Она стоит вплотную, и пахнет. То самое тепло из мечты водопадом льется на меня. Оно усиливается. Из любиного лона несет жаром как из печи.

Ведьма ловко снимает с моей шеи петлю, развязывает локти, ей приходится прижаться грудью.

Я шатаюсь, но не падаю, это круто. Молодец Виктор, вызываешь уважение, не каждый бы выдержал, устоял на ногах. А вот сдержать эрекцию не поможет уже никакая железная воля, член тычется Любе в живот, она крупно дрожит.

Мы смотрим другу друг в глаза. Я не мог представить, что у бешеной ведьмы может быть настолько детский, умоляющий, взгляд. Это не она только что командовала Шабашем и ругалась с Бабкой, ее подменили!

Нежная рука берет мою кисть, пальцы гладят запястье. Люба медленно кладет мою руку на русый треугольник волос между ног. Моя ладонь прикипает к влажному и горячему, я начинаю дрожать вместе с женщиной.

— Ну? — шепчет она, из закушенного угла рта стекает струйка кровавой слюны.

Я отнимаю руку. Разжать намертво сжатые челюсти не могу, отвечаю сквозь зубы.

— Нет. Я обефял, фто не сдеваю это. Судьи не вгут, Вюба. Пункт А-12 Кодекфа Фудей, мафь ево за ногу…

Люба зажмуривается, будто от пощечины, и оскаливается на все тридцать два зуба. Это снова ведьма. Нет, не ведьма, фурия! Ириния, богиня Мщения! Сейчас она меня убьет… да, в принципе, правильно и сделает. Идиот. Любитель Кодексов.

— Я запомню, Сука. — рычит она. — Оружие есть?

— Осталось там, где били.

Она порывисто проскакивет мимо, и возвращается с кривым жертвенным ножом в руке.

— Режь! — тычет нож мне в руку.

— Что резать?

— Меня режь!

— Не буду!