— А у тебя разве есть время нам помогать? — от мягкости в голосе уже не было ни следа. Опять этот холодный взгляд!

— А чего ты хотел? — прошипел Кирион. — Ты пришёл, попросил помощи и исчез. Он растерян. Он боится за вас. Хочешь нормального отца — стань нормальным сыном.

Кай тяжело вздохнул. Оставалось меньше двух часов. Надо попробовать это, хоть раз.

— Когда закончится служба? — как можно мягче спросил Кай и мотнул головой на рабочих.

— Ещё минут десять.

Кай кивнул. Ну да. Вечерних рабочих сгоняли в Церковь после смены. Они упирались, хотели домой, к ужину, к семье, но чертова традиция велела каждому хоть раз в месяц ходить на службу. Не то чтобы за этим следили, но особо яростные силой заставляли своих работников идти или лишали жалования.

— Если тебе что-то нужно, говори сейчас. После службы мне надо убраться.

Кай скривился. Убраться. А когда-то отец в красивой чёрно-белой мантии сам стоял у аналоя, громким звучным голосом читал Книгу Братьев, да не перед рабочими — только перед знатью.

Положив руки на кафедру, Кай внимательно посмотрел на усталое лицо отца. С каждой их встречей в тёмных волосах и бороде у того появлялось все больше серебряных нитей, а плечи опускались ниже. А он ведь был не так стар. Сколько ему, сорок пять вроде?

— Отец, да, я пришёл не просто так. У меня нет времени рассказывать о том, что происходит, но ты мне нужен, — Кай сделал паузу и поджал губы. Прозвучало жалобно, по-детски. — Есть один мальчик. Его зовут Малан. Его родителей убили. Он сейчас у няньки, я заплатил, но Малан не может там остаться навсегда. И в приют я не могу его сдать.

— Потому что..? — спросил отец.

Кай знал, к чему он клонит. Он посмотрел на мужчину прямым честным взглядом и признался:

— Отец Малана умер из-за меня. Это я всё затеял. Помоги ему. Тебе пришлют билеты, уезжай с ним в Эрнодамм, к маме и Агни. Воспитайте его вместе.

— Кай, что ты говоришь! Если мы уедем, это будет похищение. Согласно закону…

— Отец! — сердито воскликнул Кай. — Какой закон? Когда в этом чертовом Лице что-то делали по закону? Помоги Малану, пожалуйста. Я не могу его просто бросить, я обещал. Воспитай мальчика. Ты ведь уже знаешь, какие ошибки не надо допускать. Воспитай лучше, чем меня, хорошо?

Последние слова Кай сказал быстро, с запалом. Отец уставился на него, а он — на отца. Парень сам не знал, что это было: то ли просьба о прощении, то ли раскаяние, то ли надежда.

— Кай, — в голосе отца послышалась боль. — Почему ты так говоришь? Словно прощаешься. Что вы задумали с Рейном?

С поджатыми губами Кай опустил голову. А что ему ответить?

Отец, у твоего старшего сына убили демона?

Отец, твой младший сын умрёт меньше, чем через два часа?

Отец, этого всего бы не было, послушай ты не Церковь, а свою семью?

Но это уже бессмысленно. Что случилось, то случилось. И если осталось два часа, надо идти и делать, и говорить, а не теребить старые раны.

Кай посмотрел на Кириона, ища поддержки. Демон уже начал привычно кривиться, а затем выдавил улыбку и кивнул. Да, надо.

— Я не могу сейчас сказать всего, осталось мало времени. Просто забери Мала и воспитай, пожалуйста. И прости меня. Я знаю, ты прав: «это», — он дотронулся до лопатки, где было большое родимое пятно, которое отец называл знаком Аша, — всегда сидело во мне. Я пытался победить, да не смог. Это всё, — подняв руки, он обвёл взглядом церковный зал. — то, чего мы лишились, из-за меня тоже. Прости, папа.

Лицо отца исказилось. Впервые, наверное, на нём появились настоящие эмоции: сразу и страх, и отчаяние, и ярость.

— Замолчи, Кай! — грубо сказал отец. — Я не хочу слышать такой тон. Ты сейчас же расскажешь мне, что вы задумали, и я помогу вам, ясно?

Кай достал часы из кармана. Маленькая стрелка подползла к двойке. Совсем чуть-чуть. Надо идти. Он уже было открыл рот, чтобы ответить, как церковник замолчал, а рабочие зашевелились. Они поднялись с колен и гуськом пошли к кафедре отца.

Тот сразу подвинул ящик к краю. Первый рабочий с неприязнью посмотрел на него и процедил:

— Король отменил церковный налог. Мы знаем.

Отец выпрямился и строго ответил:

— Он только внёс предложение, но Совет отклонил его. После службы необходимо оплатить налог.

Одной рукой он снова подтолкнул ящик, а другой указал Каю, чтобы тот отошёл в сторону.

— Эй, мужик, зарплату опять задержали. Ну нечем нам заплатить! — послышался голос из толпы.

Другой его поддержал:

— И вообще мы не просили этой вашей службы!

— Обязанность каждого вносить церковный налог закреплена Советом, — строго отчеканил отец.

Кай снова посмотрел на часы — ещё шестьдесят минут. Хотелось в башню, к Адайн, к Рейну, попрощаться, но уйти отсюда он тоже не мог. Не в такой момент.

— Эй, — послышался голос церковника, проводящего службу. — Что происходит?

Вышло ещё несколько служителей — все в одинаковых черно-белых костюмах.

— Сам скажи! — разъярился другой рабочий. — Король отменил налог!

Кай сделал шаг к отцу. Рабочие были сильнее, в большем количестве, они могли бы уйти, и никто их не остановил. Но они не уходили. Искали повод. И сейчас этот повод они видели в ответе его отца, этого проклятого упрямца.

— Указа не было. Уплатите налог и ступайте домой!

Отец поддержал церковника:

— Всего десять киринов. Таков порядок.

— Да нечем нам платить, зарплату не дали!

— Король отменил налог!

— Мы не хотели идти сюда!

Рабочие обступили отца тесным кольцом, а некоторые прошли дальше, к проводящему службу. Тот вернулся за аналой и встал с надменным видом.

Кай переглянулся с Кирионом, посмотрел на часы. Надо идти. Или говорить. И именно слова сейчас могли стать тем шансом, который он когда-то обещал дать своему Крысиному совету. Может, революцию ему уже не повести за собой, но начать он должен.

— Эй! — грубо крикнул Кай. Взгляды рабочих, отца и церковников уставились на него.

Слова никак не вязались. А что, черт возьми, сказать? Кем он себя возомнил? Нашёлся герой!

— Да, черт возьми, — ухмыльнулся Кирион, отвечая в тон мыслям. — Может, с задержкой, но нашёлся.

Кай сделал глубокий вдох. Прежде он тоже умел говорить, говорить легко, не сдерживаясь. Затем кто-то поставил невидимый заслон, но тот ведь почти сломался. Кай вспомнил, как это может быть. Да, у него так и не нашлось таких красивых и складных слов, как у Рейна, или решительных, как у Эль. Даже как у Адайн, настойчивых и колких, тоже не было. Зато нашлись свои: заученные ещё в Ре-Эсте, но с которых Канава содрала всю шелуху.

Надо идти. И говорить.

— Вы что, думаете, они решают, кому платить налог, а кому нет? — Кай махнул рукой на отца. Он пробирался через рабочих к аналою, не переставая говорить: — Они делают, что им скажут — что скажет Совет. Что, не знаете, это он стоит над королём! Пусть тот хоть золотом всех обсыпать пообещает, да кто ему позволит? Если что Совет и готов вам дать, так это кучу дерьма, зато на красивом блюдечке.

Кай подскочил к аналою. Церковник протестующе взмахнул руками, густые брови недовольно сошлись на переносице, а губы презрительно скривились. Кай уставился на это противное красное лицо, на жирное тело, на блеск камня в золотом перстне. Вот такой и была вся эта чертова Церковь.

Кай с силой толкнул мужчину, и тот, нелепо взмахнув руками, упал с возвышения вниз, на спину. Одни рабочие позволили себе только робкую улыбку, другие — настоящую усмешку, а третьи загоготали.

Церковник поднялся, громко дыша, и выкрикнул:

— Я это так не оставлю, отступники!

Он бросился сквозь толпу к выходу.

Кай снова повернулся к рабочим.

— Так вы это хотите, такое блюдечко? — крикнул Кай. Он положил руки на резной, позолоченный аналой. На нём ещё лежала толстая Книга Братьев в переплете из белой кожи. Кай не сдержал дрожи: это чужое место, место отца, не его — мальчишки, который всегда норовил сбежать со службы.