Как Пепе.

Еще вчера я купался в роскоши – сегодня я нищ и весь в долгах. Но у меня есть силы, ум, здоровые руки… и есть Маргрета. Моя ноша легка, и я приму ее с радостью. Спасибо тебе, Пепе.

Над дверью консульства развевался американский флаг, а на двери красовалось бронзовое изображение большой государственной печати. Я дернул висячий звонок.

После долгого ожидания дверь приоткрылась, и женский голос велел нам убираться прочь. (Перевод не требовался, тон говорил сам за себя.) Дверь стала закрываться. Сержант Роберто громко свистнул и что-то крикнул. Дверь снова приоткрылась, начался диалог.

– Он требует передать дону Амброзио, что тут находятся два американских гражданина, которым нужно с ним немедленно повидаться, так как в четыре часа их будут судить, – сказала Маргрета.

Нам опять пришлось ждать. Минут через двадцать горничная впустила нас и провела в сумрачный кабинет. Вошел консул, уставился на меня и холодно осведомился, как я посмел нарушить его сиесту.

Впрочем, при виде Маргреты он оттаял и учтиво спросил:

– Чем могу служить? Не окажете ли честь моей скромной обители, выпив стаканчик вина или чашечку кофе?

Даже босая, даже в нелепом наряде, Маргрета выглядела настоящей леди… А меня принимали за бродягу. И не спрашивайте меня почему – это факт, и все тут. Как правило, подобное впечатление создается не только у мужчин, но и у женщин тоже. Любая попытка его объяснить сводится к таким выражениям, как «королевский», «благородный», «аристократичный», «врожденные манеры» – то есть к словам, кои суть анафема с точки зрения американского демократического идеала. Что это говорит о Маргрете и об американском идеале – пусть разбираются школьники, пишущие сочинения на заданную тему.

Дон Амброзио оказался помпезным ничтожеством, но тем не менее с ним было легче: он говорил на американском языке – настоящем американском, а не на английском, – поскольку родился в Браунсвилле, штат Техас. Его родители наверняка были «мокроспинниками». Свой талант к политическим дебатам с соотечественниками-чиканосами он обменял на синекуру, и теперь с удовольствием разъяснял туристам-гринго, почему в стране Монтесумы они не могут получить того, что им позарез необходимо.

Именно это он нам в конце концов и озвучил.

Я дал возможность Маргрете вести бо`льшую часть переговоров, ибо у нее это получалось куда лучше, чем у меня. Она называла нас «мистером и миссис Грэхем» – так мы договорились еще по пути сюда. Когда нас спасли, она воспользовалась именем «Грэхем Хергенсхаймер», а потом объяснила мне, что это оставляет нам выбор. Я могу остаться Хергенсхаймером, просто сказав, что у тех, кто слышал мое имя, память дала небольшой сбой, – на самом деле я назвался Хергенсхаймером Грэхемом. Нет? Значит, виноват я – ошибся, о чем и сожалею.

Я решил все же остаться Грэхемом Хергенсхаймером, но пользоваться преимущественно фамилией Грэхем, так как это упрощало дело. Для Маргреты я всегда был Грэхемом, да и сам эксплуатировал это имя больше двух недель. Прежде чем мы покинули консульство, мне пришлось солгать еще раз десять, чтобы наша история хоть как-то походила на правду. Мне не хотелось создавать новых осложнений, а «мистер и миссис Грэхем» были самым простым выходом.

(Небольшое теологическое отступление: некоторые, по-видимому, склонны верить, что десять заповедей воспрещают ложь. Ничего подобного! Запрещено лжесвидетельствовать против соседей – это особая, ограниченная и подлая ложь. Однако нигде в Библии не упоминается о запрете на обычную неправду. Многие теологи считают, что ни одно организованное человеческое сообщество не выдержит абсолютной правдивости. Если вы думаете, что их опасения безосновательны, попробуйте сообщить своим друзьям чистую правду о том, что вы думаете об их отпрысках – если вы, конечно, осмелитесь на подобный поступок!)

После очередного витка объяснений (к этому времени «Конунг Кнут» превратился в нашу личную яхту) дон Амброзио сказал:

– Увы, я ничем вам помочь не могу, мистер Грэхем. Я не имею права даже выдать вам временное удостоверение личности взамен утерянного паспорта, поскольку вы не представили мне никаких доказательств того, что вы действительно американский гражданин.

– Дон Амброзио, вы меня поражаете, – ответил я. – Да, миссис Грэхем говорит с небольшим акцентом; вам объяснили, что она родилась в Дании. Но неужели вы считаете, что тот, кто родился и вырос за пределами Кукурузного пояса, способен воспроизвести мое произношение?

Он с латиноамериканской экспрессивностью пожал плечами:

– Я не эксперт по наречиям Среднего Запада. На мой слух, вы вполне можете быть англичанином, уроженцем одного из тех мест на Британских островах, где выговор жестче, да еще и человеком, обученным актерскому мастерству, ибо всем известно, что хороший актер при необходимости способен имитировать любой акцент. Народная республика Англия всеми силами старается внедрить своих шпионов в Штаты. Кто знает, может, вы родом из английского Линкольна, а не из того, что в штате Небраска.

– Вы сами-то себе верите?

– Мало ли во что я верю. Однако же без убедительных доказательств того, что вы американские граждане, я никаких документов подписывать не стану, уж простите. Итак, чем еще я могу быть вам полезен?

(Как можно говорить «еще», если ты ничего не сделал?)

– Может быть, вы дадите нам совет?

– Может быть, но я не адвокат.

Я показал ему врученный нам счет и объяснил его происхождение.

– Уместно ли это и являются ли эти требования законными?

Он внимательно прочел бумагу.

– Безусловно, эти требования законны с точки зрения местного законодательства и американских властей. Уместны ли они? Помнится, вы сказали, что вам спасли жизнь.

– Да, это так. Конечно, был шанс, что нас подберут рыбаки, но так уж вышло, что береговая охрана обнаружила нас первой. Нас действительно нашли и спасли бойцы береговой охраны.

– Ну и как по-вашему, ваша жизнь, точнее, ваши две жизни стоят восьми тысяч песо? К примеру, моя стоит много больше, уверяю вас.

– Не в этом дело, сэр. У нас нет денег. Ни единого цента. Все утонуло вместе с яхтой.

– Тогда пошлите за деньгами. Я не возражаю, если их отправят на адрес консульства.

– Благодарю вас, но это займет какое-то время. А что нам предпринять сейчас? Меня предупредили, что судья требует немедленной уплаты долга, и при этом наличными.

– Ну, все не так уж плохо. Действительно, мексиканцы не признают банкротства в том виде, в котором это практикуется у нас, а по их старинным законам несостоятельным должникам грозит долговая тюрьма. Правда, на практике к такому наказанию прибегают редко. Вместо этого суд обеспечит вас работой, которая позволит вам выплатить долг. Дон Клементе очень гуманный судья, он о вас позаботится.

Если оставить в стороне велеречивые цветистые излияния, обращенные к Маргрете, на этом все и закончилось. Мы прервали сержанта Роберто, который наслаждался радушным гостеприимством горничной и поварихи, и отправились в суд.

Дон Клементе (судья Ибаньес) был очень мил, как и обещал нам дон Амброзио. Поскольку мы сразу же уведомили секретаря суда, что признаем долг, но не имеем средств для его оплаты, процесс над нами не состоялся. Нас просто посадили в полупустом зале и велели ждать, пока судья не рассмотрит дела, вынесенные на сегодняшнее слушание. С этими делами было быстро покончено: одни касались мелких правонарушений, наказуемых штрафами, другие – долгов, кое-что было отложено до следующего заседания суда. Я понимал не все из происходившего, но, поскольку перешептывания не одобрялись, Маргрета не смогла объяснить мне всех подробностей процедуры. Впрочем, судья явно не принадлежал к числу «вешателей».

Когда с делами покончили, секретарь суда велел нам присоединиться к «правонарушителям» – главным образом крестьянам, – которых судили за долги или оштрафовали. Все мы стояли на низком помосте, лицом к лицу с группой мужчин. Маргрета поинтересовалась, что происходит, ей ответили: «La subasta»[18].