– Но ведь Анну нужно нести на кормление, – напомнил старик и с надеждой посмотрел на Петера.

– Ты иди, а я скоро вернусь.

Татав хотел добавить ещё что-то, но Петер пристально посмотрел на него и сказал:

– Иди, иди, со мной ничего не случится.

Старик ещё немного потоптался на месте и поплёлся домой. Петер даже не повернулся и не посмотрел в его сторону. Он был занят совсем другим: он разговаривал со своей женой. Правда, это скорее походило на монолог, чем на диалог. Петер сам задавал вопросы, сам на них и отвечал от лица Корасон.

– Ну, вот я тебя и потерял, – сказал он без всякого пафоса, стоя над могилой жены и глядя на маленький холмик.

Воображаемая Корасон усмехнулась Петеру той своеобразной улыбкой, которая была присуща только ей одной, и сказала тихим голосом:

– Я совсем не покинула тебя. Просто я перенеслась в другое место, где мы все рано или поздно встретимся.

– Но ты была мне нужна именно сейчас, когда нужно кормить девочку, ухаживать за ней. А где я теперь могу это делать? И как это будет происходить? Ведь ты меня ничему не научила, когда была ещё жива, а теперь ты ушла, и я совсем не знаю, как мне теперь быть, что делать.

– Об этом тебе теперь и не нужно знать. Для тебя главное – во что бы то ни стало сохранить эту девочку. Ведь она – последнее, что осталось у меня от жизни.

В этот момент к Петеру подошёл Намис. Он испуганно посмотрел на Петера, быстро положил на могилу Корасон большой букет белых роз и тихо сказал:

– Теперь нам с тобой не из-за чего ссориться. Я пришёл сюда для того, чтобы проводить в последний путь женщину, которую очень любил, как это ни странно звучит по отношению ко мне.

Но для Петера это звучало совсем не странно. Для него это не имело вовсе никакого значения. Какая теперь разница, кто любил Корасон при жизни, а кто – нет. Теперь это уже всё равно, ведь даже самая большая любовь не могла воскресить Корасон из мёртвых, вернуть её к жизни.

Поэтому Петер посмотрел на лавочника и спросил:

– О чём ты говоришь?

Намис ничего не ответил. Он лишь слабо улыбнулся и через некоторое время ушёл.

А Петер ещё долго стоял у свежезарытой могилы и молчал, мысленно прощаясь с женой. Потом он осторожно положил букетик цветов на её могилу и медленно побрёл домой.

Только потом он понял, как это было ужасно, но в тот момент дочь его совсем не волновала. Он просто забыл о ней, весь поглощённый потерей жены. Девочкой тогда занимался Татав. Старик нашёл для неё кормилицу в деревне, пеленал малышку, следил за ней, как настоящая мамка. Татав прекрасно понимал Петера и не навязывал ему дочь. Старик просто хотел, чтобы в Петере проснулась любовь к ребёнку и желание заботиться о нем без посторонней помощи. А для этого Петеру было необходимо немного побыть наедине с самим собой.

Придя домой, Петер прошёлся по комнатам, будто ища в них какую-то потерянную вещь, потом вышел во двор и сел на крыльцо. Он достал из кармана пачку сигарет, без которых теперь не мог обойтись, и закурил.

Татав выглянул из комнаты, посмотрел на Петера, и уже хотел сесть рядом с ним и поговорить, но подумал и не стал этого делать. Он только спросил:

– Ты не хочешь поесть?

Петер даже не повернулся в его сторону и вместо ответа отрицательно покачал головой.

– Но ведь ты уже второй день совсем ничего не ешь, – попытался уговорить его старик. – Тебе необходимо поесть, а то ты свалишься через день.

Петер встал и, не сказав ни слова, вышел со двора.

– Куда ты?! – крикнул ему вдогонку Татав.

Но Петер не ответил. Татав проводил взглядом его унылую сгорбленную фигуру, тяжело вздохнул и вернулся в дом.

Малышка Анна лежала в той самой детской кроватке, которую с такой любовью мастерил Петер. Татав подошёл к ней и остановился, глядя с благоговением на девочку. Она спала. Старик стоял, стараясь не дышать, и с замиранием сердца наблюдал за этим маленьким комком, в котором для него сейчас сосредоточился центр вселенной. А этот самый центр мироздания мирно посапывал носиком, смешно причмокивая алыми губками.

Петер не знал, куда он идёт, у него не было определённого маршрута. Он просто шёл, и всё. И даже не заметил, как вышел за деревню, как очутился на пляже. Только когда он по щиколотку забрёл в воду, он вдруг очнулся и огляделся вокруг. И увидел, что он вышел на берег моря, как раз туда, где неподалёку на рейде стоял корабль. Петер без всякого интереса посмотрел на судно, увидел, что от него отделилась маленькая шлюпка и поплыла к берегу. Посмотрев на плавные взмахи вёсел, он отвернулся и медленно побрёл вдоль берега, не обращая внимания на волны, которые то и дело ласкали его ноги.

Он ни о чём не думал, не мог ни о чём думать, сил на это уже не хватало. Он брёл по мягкому, как осенняя листва, песку пляжа и смотрел на морскую воду, которая то и дело покрывала по щиколотки его ноги.

Дойдя до большого валуна, который за тысячи лет из обломка скалы превратился в ровный овал, Петер зачем-то взобрался на него, постоял немного и побрёл обратно.

Нос шлюпки врезался в песок, и люди стали выбираться из неё, стараясь как можно меньше замочить ноги. Они весело переговаривались о чём-то, смеялись и не замечали странного человека, который медленно брёл по пляжу, низко опустив голову.

Одна женщина посмотрела на Петера и воскликнула, указывая на него остальным:

– Вы только посмотрите на этого аборигена! Выглядит он совершенно по-европейски. Если бы я встретила его где-нибудь в Мадриде, то приняла бы за стопроцентного испанца.

– А может, он и есть испанец? – предположил один из молодых людей и засмеялся.

– А ты спроси у него, и он тебе ответит! – поддержал всеобщее веселье другой.

– Зачем стараться? – удивился третий. – Он ведь всё равно нас не поймёт!

– А почему бы не попробовать? – стала подстрекать девица, которая начала этот разговор. – Или ты, Алексис, не знаешь испанского языка?

– Конечно, не знает! – крикнул кто-то. – Ведь он учил его в университете пять лет, а там, как известно, ничему толковому научиться нельзя!

Раздался взрыв хохота. Алексис презрительно посмотрел на того, кто высказал обидную для него мысль, и сказал:

– Спорим на бутылку вина, что я спрошу у него по-испански, женатый ли он человек, и он не сможет мне ответить?

– Хорошо, я согласен, – ответил юноша и протянул руку для пари. – Только учти, что я знаю этот язык, и ты не сможешь меня надуть.

Кто-то выскочил из толпы и разбил пари. Алексис посмотрел на Петера и направился к нему решительным шагом. Его оппонент поспешил за ним.

Петер сидел на корточках и рассматривал какой-то камушек, когда молодые люди подошли к нему, и один из них спросил:

– Скажите, а вы женаты?

Петер поднял глаза на вопрошавшего.

– Нет, я вдовец, – ответил он.

Парни раскрыли рты от удивления.

– Вы знаете испанский? – спросил Алексис.

Только теперь Петер понял, что ответил этому молодому человеку не на том языке, на котором разговаривал в последнее время. От неожиданности он вскочил с колен и уставился на молодых людей с таким удивлением, как будто видел перед собой инопланетян. Он подошёл к ним поближе и сказал:

– Спросите у меня еще что-нибудь.

Парни переглянулись, и Алексис спросил:

– Как вас зовут?

Петер недоумённо посмотрел на пассажиров и медленно, будто боясь спугнуть то, что к нему пришло, ответил:

– Меня зовут Петер… А как вас зовут?

– Меня зовут Алексис, – ответил юноша. – А это мой друг Джон.

Алексис и Джон протянули руки Петеру, и он их пожал.

– А вы сами не местный? – спросил робко Джон, который был несколько ошарашен этим разговором.

Но Петер не ответил. Он схватился за голову и быстро пошёл домой, всё время, ускоряя шаг.

Парни посмотрели ему вслед, и Джон спросил:

– Ну, кто кому должен бутылку вина?

Алексис растерянно пожал плечами.

– Даже не знаю, – ответил он. – Но то, что он нас обоих заткнул за пояс со своим испанским, – это факт.