– Нужно поторопиться, – Марианна поднялась с шезлонга и собрала плед, который спасал их в этот вечер от прохладного ветерка.
– Поторопиться? – недоумённо переспросил глава семьи. – И это ты говоришь мне?! Очень интересно, никогда не думал, что перед ужином обычно именно я торчу перед зеркалом и навожу марафет на свою физиономию.
– Не паясничай, я же всё-таки женщина. – Марианна чмокнула мужа в щёку. – Посоветуй, какое платье мне сегодня надеть?
– Ты же прекрасно знаешь, что я не особенно разбираюсь в дамских нарядах… – усмехнулся Луис Альберто.
– И всё же, что лучше – моё любимое чёрное с длинными рукавами или же новое, красное… То самое, что я купила за два дня до отплытия?
– Малышка, – ласково прошептал супруг, – мне всё равно, какое одеяние ты предпочтёшь сегодняшним вечером. Для меня не существует более красивой, обаятельной и желанной женщины, чем ты. Ты можешь напялить на себя хоть рыболовную сеть – даже в этом случае я буду восхищён!
– Понятно, значит, мне придётся решать самой, – разочарованно протянула Марианна. – Из тебя такой же советчик, Луис, как из Марисабель балерина. Ой, кажется, я что-то не то сказала… – Она засмеялась и побежала вдоль по палубе.
Луис Альберто последовал за женой, но обернулся и сказал спускавшемуся со стремянки Алберу Фицжералду:
– Господин дискжокей, сегодня я и моя супруга исполним танец гаучо! Позаботьтесь, пожалуйста, о фонограмме.
– Будет исполнено, можете не беспокоиться! – заулыбался помощник капитана, а про себя подумал: «Что такое гаучо?»
Ужин уже давно начался, а Марианна всё никак не могла остановить свой выбор на каком-нибудь наряде. В каждом платье её что-нибудь, да не устраивало. Она раздражённо вынимала из раскрытых чемоданов очередную вещь и швыряла на пол.
Луис Альберто потерял терпение ещё тогда, когда его жена подводила губы, сидя перед трюмо. Он молча взял со столика сигареты и вышел на палубу. Изголодавшийся глава семьи успел выкурить половину пачки, прежде чем его жена, бросив на себя последний взгляд в зеркало, покинула каюту.
Соседями Марианны и Луиса Альберто по столику были дряхлые, но невероятно богатые супруги из Германии, решившие перед уходом в мир иной промотать немного деньжат и посмотреть свет.
Старушку звали Габриэлла фон Боксен, а её мужа Ганс Шляге.
Разменяв восьмой десяток, они выглядели, однако, вполне жизнерадостными и энергичными людьми. Поженившись до второй мировой войны, Ганс и Габриэлла пронесли свою любовь через множество испытаний и бед, томились в гитлеровских лагерях, испытывали невзгоды и лишения. Но когда с фашизмом было покончено, они обзавелись детьми и сумели сколотить такое состояние, что его хватит ещё на несколько поколений. Даже сейчас престарелая парочка напоминала молодожёнов, только что вышедших из церкви после венчания.
– Что-то вы припозднились сегодня, – шутливо-недовольным тоном заметила Габриэлла, когда Марианна и Луис Альберто сделали заказ. Старушенция обладала поразительным чувством юмора, хотя иногда и превращалась в зануду, если начинала спорить о политике. – Чем же вы сейчас занимались? А впрочем, можете не отвечать, я сама догадываюсь, – и она лукаво подмигнула Гансу.
– Ну что вы… – Марианна несколько смутилась. – Просто заговорились и совсем не смотрели на часы.
Луис Альберто искоса посмотрел на супругу и ухмыльнулся в усы.
– Вот и я о том же, – весело подхватила Габриэлла. – Конечно же, вы заговорились… Кстати, я плохо расслышала, что вы себе заказали?
– Черепаший суп, устрицы и пудинг, – отрапортовала Марианна и поймала себя на мысли, что она, словно маленькая девочка, отчитывается перед школьной учительницей.
– Кофе… – от голода у Луиса Альберто сводило желудок. – Ты про кофе забыла…
– Я давно хотела вам посоветовать жюльен, – затараторила Габриэлла. – Потрясающий вкус! Даже у нас в Германии редко где можно встретить подобный жюльен. В следующий раз непременно закажите, не пожалеете.
– У меня от грибов часто болит… – начал было Луис Альберто, но Марианна толкнула мужа локтём в бок, и он осёкся.
– Что? Что у вас болит от грибов? – заинтересовалась старушка. – Вы уж поймите меня, не сочтите назойливой, но я сейчас в таком возрасте… Как сказал классик, если ты просыпаешься утром, и у тебя ничего не болит, значит, ты умер. Да уж, здоровье не купишь. У меня, знаете ли, сердечко иногда пошаливает, да и ревматизм – не самая приятная штука. Про радикулит промолчу. Так что у вас после грибов? Что именно болит?
– Голова… – угрюмо проговорил Луис Альберто.
– Голова? – Габриэлла встревоженно посмотрела на своего собеседника. – Странно… Я бы на вашем месте обязательно обратилась к врачу. Удивительно странный симптом…
Официант поставил перед Марианной и Луисом Альберто тарелки с супом, блюдо, доверху наполненное устрицами, и, пожелав приятного аппетита, удалился.
– Оч-чень интересный мужчина. – Габриэлла проводила взглядом официанта и в следующее мгновение поинтересовалась у Марианны:
– А что это у вас в тарелочке такое плавает?
– Где? – испугалась Марианна и невольно отшатнулась от стола.
– А вот, беленькое. Можно потрогать? – И старушка уже было занесла над тарелкой свой корявый пальчик, но Ганс, молчавший до того момента, вдруг что-то сказал ей по-немецки. Габриэлла сразу же отдёрнула руку и изобразила на лице ангельское выражение.
– Это мясо черепахи, – пояснил Луис Альберто и надкусил булочку.
– Ах, вот оно что значит! – воскликнула Габриэлла так громко, что люди, сидевшие за соседними столиками, невольно обернулись в её сторону. – Как же я сразу не догадалась? Фу, какая гадость! Мучить, убивать бедное животное! Всё-таки я была права, когда утверждала, что человечество состоит из злодеев и недоумков. Злодеи – это в данном случае те, кто убивает маленьких беззащитных черепашек, а недоумки – те, кто этих черепашек употребляют в пищу. – На её глазах выступили искренние слёзы. – И куда только смотрит Общество защиты животных? Гансик, помнишь, у нашего младшенького внучка в аквариуме сидела черепашка? Такая миленькая, она всё-всё понимала. Ты спрашивал перед нашим отъездом, как это божественное создание поживает?
– Спрашивал. – Ганс с удовольствием уплетал куриную грудку. – Она сдохла.
– Что? Что ты сказал, повтори, Ганс!
– Сдохла, – повторил старый немец, отпивая из высокого стакана вино. – Умерла. Съела, наверное, что-нибудь.
Габриэлла замолчала, потупила глаза и не проронила ни единого слова до конца ужина, так и не притронувшись к еде.
Оркестранты, облачённые в одинаковую строгую униформу, играли что-то классическое, изредка поглядывая на длинноволосого дирижёра, упоённо размахивающего в такт музыке тоненькой деревянной палочкой.
Организаторы круиза приложили немало усилий для того, чтобы пассажирам было на корабле уютно и комфортно, одним словом, чтобы они чувствовали себя как дома. И, действительно, мягкая бархатная мебель, составлявшая обстановку в каютах, пушистые, приглушавшие шаги ковры в коридорах, лифты, курсировавшие между нижней и верхней палубами, спутниковые антенны, способные принимать более пятидесяти телевизионных каналов, и позволявшие отдыхающим постоянно быть в курсе событий, происходивших в мире, и не чувствовать себя отшельниками, оторванными от цивилизации, а также безупречная работа обслуживающего персонала, старавшегося, во что бы то ни стало, исполнить любое желание клиента, – всё это располагало к размеренному образу жизни, и способствовало душевному покою и равновесию.
Если бы вы, дорогой читатель, оказались в том самом ресторане, в котором в данную минуту ужинали Марианна и Луис Альберто, то непременно бы удивились внешнему облику официантов и официанток. Всё дело в том, что они, дабы как можно быстрее накормить изголодавшихся пассажиров, раскатывали по огромному, устланному паркетом залу на роликах. Держа в руках увесистые подносы, уставленные всевозможными яствами, словно заправские фигуристы, они лавировали между столиков, удачно вписывались в повороты и ни разу друг с другом не сталкивались, не налетали на зазевавшихся пожилых пассажиров – сказывался многолетний опыт подобного рода работы. А иной раз, чтобы повеселить публику, кто-нибудь из официантов, особо умело владевших роликами, исполнял пируэт или же, картинно прогнувшись, садился на шпагат. Обычно после подобного трюка присутствующие в ресторане вставали со своих мест, восторженно аплодировали и в дальнейшем не жалели чаевых.
