Самую важную из девяти глав, третью — «Боевая мощь русского и японского флота во время войны 1904–1905 годов», пишет Шухов, честно и без прикрас воссоздавая картину бездарного управления флотом, опираясь при этом исключительно на цифры и факты. Сугубо гражданский человек, Владимир Григорьевич знакомит читателя книги с обезоруживающими фактами превосходства русских над японцами в военной технике и по численности армий: «В течение всей войны мы не знаем ни одного факта, который позволил бы приписать неудачу наших морских операций несовершенству конструкций судов, скверной их постройке и плохому состоянию машинного дела». Кроме того, учитывая, что броневая защита русских кораблей надежнее японских, и «если принять во внимание, что решающим бой элементом являются 12-дюймовые и 10-дюймовые орудия, то сила русских орудий должна была быть вдвое больше японских». Причину разгрома Шухов видит в недостаточном уровне знаний и низкой технической культуре моряков и офицеров флота.
Книга увидела свет в 1907 году, затем была переиздана на следующий год (стоила 2 рубля), что свидетельствовало о большом читательском интересе. Многие уже думали так, как Шухов. «Война обнаружила полную непригодность флота, его материальной части и личного состава, а в сухопутной армии целый ряд глубоких изъянов: отсутствие знаний, произвол и бюрократический формализм высших чинов, а вместе с тем подавленность рядового офицерства, лишенного подготовки, инициативы»{168}, — писал Василий Ключевский. Понравилась книга и Николаю II.
Худяков в предисловии пишет о предвидении Шухова: «Владимир Григорьевич с поразительной пунктуальностью пророчески предсказывал исход всех пережитых нашей родиной печальных событий задолго до их практического осуществления нашей бюрократией». Смелые высказывания Шухова на страницах книги характеризуют не только присущие ему принципиальность, умение идти до конца в отстаивании своей гражданской позиции, уверенность в собственной правоте, бескомпромиссность, но и довольно слабый уровень тогдашней цензуры. Вот лишь несколько цитат из книги: «Наше морское дело всегда было секретом только для нас, русских, но для японцев — никогда», или «В наш век, когда пытливость человеческого ума раскрыла свойства радия, было бы странно до наивности скрывать от пытливых умов свойства русского броненосца», или «Морские сражения выигрывает ныне не героизм, а культура; и Цусимский бой должен называться не победою японцев над русскими, а беспощадною казнью ни в чем не повинных русских за грехи своих ближайших предков». А вот и вовсе сомнительное с точки зрения официальной идеологии мнение: «Христианская мораль, по которой воспитаны народы Европы, не допускает истребления других народов ради любви к родине. Война ведь есть проявление зверской природы людей, не достигших уменья решить вопрос мирным путем. Народ от победоносной войны впадает прямо в одичание». А еще Владимир Григорьевич употребил такое характерное слово, как «лжепатриотизм».
«Путь к Цусиме», помимо Худякова и Шухова, писали еще несколько авторов, но только Владимир Григорьевич не побоялся оставить свое имя на ее страницах, хотя его никто бы не упрекнул в желании скрыть свое авторство. Вот к нему и пришли почти сразу после выхода книги из компетентных органов с вопросом: «Откуда столь подробные и ценные сведения? Где взяли?» А он и не думал скрывать, что опирался в основном на открытые иностранные источники, продемонстрировав английский ежегодник «Jane’s Fighting Ships», французский журнал «Revue maritime», издания «Cassier’s Magazine», «Engineer», имевшиеся в его библиотеке, а еще издание «Военные флоты и морская книжка», вышедшее в 1906 году. Именно из этих изданий почерпнул он наиподробнейшую информацию о технических характеристиках русских и японских кораблей. Представители полиции и Морского ведомства только развели руками и вынуждены были удалиться восвояси ни с чем.
На Смоленском бульваре Шуховы пережили и революцию 1905 года, ставшую закономерным следствием поражения России в Русско-японской войне. Начало драматическим событиям было положено в Петербурге так называемым Кровавым воскресеньем 22 января 1905 года — расстрелом мирной демонстрации рабочих во главе с попом Георгием Талоном, когда было убито более ста человек. Это стало политическим кануном, а вот экономическое продолжение грянуло в Москве уже осенью и получило название Октябрьской всеобщей политической стачки. И что самое удивительное, — началась стачка с забастовки в типографии Ивана Сытина на Пятницкой улице, здание которой было построено в 1903 году по проекту архитектора Адольфа Эрихсона и… инженера Владимира Шухова.
Когда 11 августа 1905 года возбужденные наборщики и печатники заявились к Сытину (такому же благодетелю для своих рабочих, как и Бари) и потребовали сокращения рабочего дня до 9 часов, он пошел им навстречу, но затем они захотели еще и оплаты за знаки препинания — терпение его кончилось. Так и началась Всероссийская забастовка 1905 года — «из-за сытинской запятой». Все последующие месяцы осени и зимы 1905 года типография была центром вооруженного восстания в Москве и сгорела в огне первой русской революции в буквальном смысле. С тяжелым сердцем читал Шухов газету «Новое время» 13 декабря 1905 года:
«Москва, 12 декабря. Сегодня на рассвете сгорела типография Сытина на Валовой улице. Типография эта представляет огромное роскошное по архитектуре здание, выходившее на три улицы. Со своими машинами она оценивалась в миллион рублей. В типографии забаррикадировались до 600 дружинников, преимущественно рабочих печатного дела, вооруженных револьверами, бомбами и особого рода скорострелами, называемыми ими пулеметами. Чтобы взять вооруженных дружинников, типографию окружили всеми тремя родами оружия. Из типографии стали отстреливаться и бросили три бомбы. Артиллерия обстреливала здание и гранатами. Дружинники, видя свое положение безвыходным, зажгли здание, чтобы воспользовавшись суматохой пожара, уйти. Им это удалось. Они почти все спаслись через соседний Монетчиковский переулок, но здание все выгорело, остались только стены. В огне погибли много людей, семьи и дети рабочих, живших в здании, а также посторонние лица, жившие в этом районе. Понесли потери убитыми и ранеными войска, осаждавшие типографию».
А еще говорят, что Шухов, дескать, не имеет отношения к революции. Еще как имеет! «Ну что теперь скажете, Владимир Григорьевич, ведь забастовщики-то под вашей крышей собираются! Как бы и вас не забрали!» — говорил в шутку Худяков (после подавления восстания Сытин вновь обратился к Шухову и Эрихсону — и типография была восстановлена уже через год). В эти же дни Александр Бари расстраивался: «Невесело теперь в России, а надо сидеть и терпеть», — а позже, после покушения на премьер-министра Петра Столыпина в августе 1906 года, он не скрывал пессимизма: «Мрак и ужас впереди, картина печальная»{169}. Надо полагать, своими мыслями он делился и с главным инженером, находя глубокое понимание.
Осенью и зимой 1905 года в работе конторы Бари и ее главного инженера наступили так не свойственные ему дни и недели простоя. И не важно, поддержали рабочие завода в Симоновой слободе стачку или нет — 7 декабря вследствие прекращения электроснабжения встало большинство промышленных предприятий Москвы, прекратили работу трамваи и магазины, нарушилась телефонная и телеграфная связь. Саботаж на железной дороге сделал невозможным снабжение завода так необходимым ему металлом. Работа остановилась.
Лишившись работы, трудовой люд принялся митинговать с утра до вечера, выдвигая уже не экономические, а политические требования свободы и демократии. Как это и бывает в подобных случаях, на короткое время наступила эйфория. «Точно праздник. Везде массы народу, рабочие гуляют веселой толпой с красными флагами. Масса молодежи! То и дело слышно: «Товарищи, всеобщая забастовка!» Таким образом, точно поздравляют всех с самой большой радостью… Ворота закрыты, нижние окна — забиты, город точно вымер, а взгляните на улицу — она живет деятельно, оживленно»{170}, — отмечала в дневнике современница.
