На старой фотографии 1902 года все пятеро — мальчики и девочки. Самой старшей — Ксении — здесь десять лет, остальные меньше ее. Снимок сделан в праздничный день. Девочки в белах платьях и бантиках на головах, а сыновья в одинаковых матросских костюмчиках — одеты по детской моде тех лет. Сергей и Фавий коротко подстрижены — стригли под машинку, а Володя пока с длинными волосами, ему нет еще и пяти. Все умные, все похожи на папу с мамой. Но все же, если приглядеться, Ксения формой лица больше в мать, у мальчиков же профили изящнее, чувствуются гены Владимира Григорьевича. Так что зря он жену ревновал.
В свои небольшие годы дети уже успели увидеть море. В 1900 году весной родители повезли их в Крым. Будучи вроде не на работе, но не изменяя привычке, Шухов скупо фиксировал маршрут поездки в дневнике. Выехали из Москвы 29 марта поездом, первая ночь в купе прошла бурно: «Поезд набит битком. Первую ночь дети спали плохо. Ксене было жарко, Сергей боялся, Верочка была возбуждена и много шалила». На вторые сутки: «Целый день провели в купе, ели и пили, вторую ночь провели лучше»{110}.
31 марта Шуховы отправились из Севастополя в Ялту, наняв четырехместное ландо со складывающейся крышей. Выехав в 10 утра, они долго ехали по автомобильному шоссе, построенному еще в 1848 году при генерал-губернаторе Новороссийского края графе Михаиле Воронцове. Дорога была пыльной, дети замерзли, а Сергея, видимо, укачало, ибо он «имел необыкновенно печальный вид». Лишь через четыре часа они достигли Байдарских ворот — горного перевала через главную гряду Крымских гор, что ведет из Байдарской долины на Южный берег Крыма. Благодаря уникальному расположению на высоте более чем 500 метров над уровнем моря, с Байдарских ворот и поныне открывается потрясающий вид на Крымскую Швейцарию.
Достигнув Байдарских ворот — местной достопримечательности, выстроенной в 1848 году по случаю завершения строительства шоссе Ялта — Севастополь, ландо остановилось, и утомленные дорогой ребятишки выскочили на свободу. Их мучения были вознаграждены фантастическим зрелищем. «Панорама, открывающаяся из Байдарских ворог, сама по себе одна из грандиознейших, какие где-либо можно увидеть»{111}, — восхищался современник. Быстро побежав по лестнице на видовую площадку ворот, разместившуюся на их крыше, они с открытыми ртами любовались Воскресенской церковью, притулившейся на Красной скале, Форосом и потрясающей Байдарской долиной.
Однако следовало ехать дальше. Путь до Ялты оказался еще длиннее, выехав в 5 часов, они были там в 11 вечера, когда солнце уже село. Дети, да и родители сильно устали. Ялта и по тем временам получила известность как всероссийская здравница — и потому свободных номеров для Шуховых не нашлось: «В гостинице «Россия» номеров нет. Отдали нам гостиную, поставили шесть кроватей». «Россия» была одной из самых комфортабельных и известных гостиниц города, прежде всего своими постояльцами. Кто в ней только не жил — поэт Николай Некрасов, композиторы Модест Мусоргский и Николай Римский-Корсаков, а управляла заведением Софья Фортунато, дочь критика Василия Стасова.
Кое-как переночевав за 16 рублей — сумма эта показалась Владимиру Григорьевичу весьма завышенной (потому он и посчитал необходимым это отметить — иных финансовых подробностей мы не встречаем), Шуховы отправились в Гурзуф. И совершенно правильно — в апреле 1900 года в Ялту нагрянула вся труппа Московского Художественного театра во главе со своими создателями Константином Сергеевичем Станиславским и Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко. Актеры приехали еще и с семьями. Они привезли свои спектакли «Чайка» и «Дядя Ваня», чтобы показать их живущему в Ялте автору, то есть Чехову. Ни к чему Шухову была пусть и случайная встреча с Книппершей.
Если в Ялте Шухову не понравилось: «Много пьяных и разгул», но погода пришлась по душе: «Ветер стих, и была чудесная весенняя ночь. Первый день света», то в Гурзуфе 1 апреля все наладилось, приличный номер в гостинице, «Детишки играют у моря. Аппетит у всех хороший, кормят недурно. Спали хорошо»{112}.
Дневник Шухова краток, как телеграфная лента, что вполне ему свойственно, зная о том, что является сестрой этой самой краткости. Но даже среди нескольких строчек можно найти живое зерно. Если в начале о работе нет ни слова, то уже 2 апреля изобретатель проговаривается об обуревающих его заботах и проблемах: «Мы с детьми всходили на горы. Сидели на скамейке у берега моря. Послал в Москву, в контору, пять телеграмм». Без Шухова в конторе Бари никак не могли обойтись или, быть может, сам Шухов не мог жить без любимой работы? А вот и последняя запись, сделанная 3 апреля: «Ездили в Ялту. Купили шляпы. Послали телеграмму П. К. Худякову…»{113}
Шуховы выезжали в Крым и в дальнейшем. Эпистолярных свидетельств об этих поездках мало, зато осталось множество фотографий, запечатлевших отдых семьи Шуховых. Вот, например, 1903 год — посещение Ореанды, Ялты, купание в море…
Было бы банальностью говорить о том, что Владимир Шухов любил своих детей. До конца жизни он называл их ласково — Ксенечка, Сережечка, а они, уже сами имеющие детей, звали его папочкой. Он не только любил их, но как и всякий нормальный отец желал им добра. Мечтал ли он, чтобы сыновья пошли по его стопам? Это закономерное желание свойственно многим отцам, но не всегда осуществимо. Во всяком случае, у дворян оно было менее выражено, нежели, например, у купцов. Вот взять хотя бы семью купца Ивана Васильевича Щукина, у которого было много детей — одиннадцать — пять дочерей и шесть сыновей. Будучи лишенным возможности получить хорошее образование, Щукин решил, что пусть хотя бы его дети станут просвещенными людьми, благо ориентироваться было на кого — родственников своей жены Боткиных. Щукин нанял целый штат гувернеров и преподавателей. Он считал, что сыновья должны овладеть главным образом техническими науками: математикой, химией, физикой. «Упирал» он и на языки, детей обучали французскому и немецкому. Когда сыновья подрастали, Иван Васильевич отправлял их в немецкую школу в Выборге, где директором был лютеранский пастор Бем, положивший в основу воспитания учеников три основных принципа: дисциплина, формирование характера и физические упражнения. После выборгской школы наследники поступали в немецкий пансион Гирста в Петербурге. Дальнейшим пунктом, по плану Щукина, была стажировка сыновей на лучших мануфактурах западных стран. Не связанные столетними дворянскими устоями, купцы имели возможность воспитывать своих четей не в традиционном, а в новаторском духе. Потому-то фамилии Щукиных, Боткиных, Рябушинских и многих других оттеснили на рубеже XIX–XX веков семейства Шереметьевых, Нарышкиных, Шуваловых и пр. Причина та же: акценты в образовании были иными, у первых ориентация на успех, у вторых — на идеал.
Было так принято, чтобы для определения художественных наклонностей ребенка его первые потуги в творчестве показали какому-нибудь хорошему знакомому — художнику или писателю, чтобы тот оценил и, так сказать, благословил на подвиги. Так было и у Шуховых. Сын Сергей, например, хорошо рисовавший, приступил к занятиям у художника Петра Келина, ученика Абрама Архипова и Владимира Серова. Его студия располагалась на последнем этаже многоэтажного дома в Тихвинском переулке, кума приходили ученики — Владимир Маяковский, Борис Иогансон и др. Келин высоко оценил способности Сергея I Пухова, поддержав его в намерении поступать на архитектурное отделение Училища живописи, ваяния и зодчества, что и произошло в 1913 году. Отец был рад — Сергей пошел если не по инженерному профилю, то по крайней мере избрал смежную профессию и успел поработать с отцом на строительстве Брянского (ныне Киевского) вокзала. Впрочем, после второго курса он покинул стены училища — и здесь также чувствовалось влияние Владимира Григорьевича, когда-то уехавшего из столицы в Москву. Сергей сделал наоборот, направившись в Петербург, где в 1915 году поступил в Институт гражданских инженеров.
