Действительно, подъезжая к заводу, вы уже издалека видите большой аншлаг, оповещающий о существовании сберегательной кассы государственного банка при заводе г. Бари. Еженедельно, по субботам, сюда приезжает чиновник ко времени расчета и принимает от рабочих сбережения, пока те еще не перешагнули порога конторы и не успели насладиться прелестью соседних кабаков.
Приемный покой при заводе представляет собою образец порядка и чистоты, но что важнее всего — заболевшие рабочие сохраняют свою заработную плату в течение первой недели в полном размере, а потом в половинном. Этот остроумный и гуманный порядок повел к тому, что количество больных на заводе значительно сократилось: рабочему нечего перемогаться, и он прямо идет к доктору. Два-три дня полного отдыха на хорошей пище быстро восстанавливают железное здоровье русского мужика, и он спешит из скучной больничной комнаты снова к своему молоту и станку. Семьи умерших также не остаются на миру: завод принимает на себя заботу о них, и вдовы, в виде пожизненной пенсии, получают половину годичного заработка покойных мужей. Нечего и говорить, что европейски образованный инженер г. Бари сумел устроить на заводе усовершенствованные ретирады, дезинфицируемые паром, отличную вентиляцию и прекрасное освещение всех отделений завода. В текущем году г. Бари имеет в виду устроить для рабочих квасоварню и бесплатную баню.
Два часа, проведенные мною здесь, на заводе, на живописном берегу Москвы-реки, остаются лучшим воспоминанием моей московской поездки: я видел уголок, где русскому чернорабочему живется сытно и хорошо, где около него имеются интеллигентные люди, которые ценят его и как силу нравственную, и как великолепное живое орудие производства. Если бы пример г. Бари, основанный на практическом и умном расчете, нашел себе побольше подражаний… Но пока, увы! Такие, как г. Бари, более чем малочисленны…»{97}
Для снабжения своих рабочих свежими продуктами Бари организовал подсобное хозяйство при заводе, а одна из его дочерей утверждала, что в обед рабочие могли выпить и водочки из графина, что, конечно, звучит неожиданно, учитывая определенные требования техники безопасности. В то же время присутствие водки в рационе отражает всю тяжесть рабочего труда, недаром же тех, кто трудился на склепке стальных листов, называли «глухарями» — попробуй-ка десять часов подряд постучать молотком, тут любой оглохнет. Глухота даже служила своеобразной характеристикой — если плохо слышит, значит, хороший работник, его можно сразу без испытательного срока на завод брать.
«Глухари» происходили из Гороховецкого уезда Владимирской губернии. Их еще называли котельщики — таков был их профессиональный промысел, котлы они собирали по всей России, еще с середины XVIII века. С ними было довольно трудно разговаривать — только орать над ухом, тогда услышат. Но Шухов как-то умел находить с ними общий язык без крика. Он ведь ни на кого никогда не кричал, будь то дворник, прислуга или любимые дети. За это его рабочий народ шибко уважал. «Глухари» собирали и первый резервуар по проекту Шухова, и сетчатые башни, и все те его конструкции, для монтажа которых без клепки было не обойтись. Любопытно, что в Симоновой слободе «глухари» считались самыми опасными противниками при столкновениях стенка на стенку, ибо всегда брали с собой дюймовую заклепку, зажатую в руке. Удар кулаком, оснащенным таким «приспособлением», был весьма ощутимым. Среди потомков «глухарей» до сих пор ходит легенда, что они собирали не только башню Шухова, но и Эйфеля.
Тем не менее, действительно, рабочие Бари как сыр в масле катались, что совершенно не сравнимо с обстановкой на других московских предприятиях. Лев Толстой еще в трактате «Так что же нам делать?» жаловался: «Я живу среди фабрик. Каждое утро в 5 часов слышен один свисток, другой, третий, десятый, дальше и дальше. Это значит, что началась работа женщин, детей, стариков. В 8 часов другой свисток — это полчаса передышки; в 12 третий — это час на обед, и в 8 четвертый — это шабаш. По странной случайности, кроме ближайшего ко мне пивного завода, все три фабрики, находящиеся около меня, производят только предметы, нужные для балов. На одной ближайшей фабрике делают только чулки, на другой — шелковые материи, на третьей — духи и помаду, первый свисток — в 5 часов утра — значит то, что люди, часто вповалку — мужчины и женщины, спавшие в сыром подвале, поднимаются в темноте и спешат идти в гудящий машинами корпус и размещаются за работой, которой конца и пользы для себя они не видят, и работают так, часто в жару, в духоте, в грязи с самыми короткими перерывами, час, два, три, 12 и больше часов подряд. Засыпают, и опять поднимаются, и опять и опять продолжают ту же бессмысленную для них работу, к которой они принуждены только нуждой. Так я ходил, смотрел на этих фабричных, пока они возились по улицам, часов до 11. Потом движение их стало затихать. И вот показались со всех сторон кареты, в карете дамы, закутанные в ротонды и оберегающие цветы и прически. Все, начиная от сбруи на лошадях, кареты, гуттаперчевых колес, сукна на кафтане кучера до чулок, башмаков, цветов, бархата, перчаток, духов, — все это сделано теми людьми, которые частью пьяные завалились на своих нарах в спальнях, частью в ночлежных домах. Вот мимо их во всем ихнем и на всем ихнем едут посетители бала, и им и в голову не приходит, что есть какая-нибудь связь между тем балом, на который они собираются, и этими пьяными, на которых строго кричат их кучера». Толстой уважал Бари и даже лично просил его взять обратно на завод прихворнувшего рабочего.
Темпы выпуска шуховских котлов росли с каждым годом: если к началу XX века завод выпустил 393 котла, то через десять лет — 4210 котлов. «Вестник общества технологов» в 1897 году информировал своих читателей, что котлы Шухова — это «наиболее распространенный в России тип водотрубных котлов». Неудивительно, что их пытались копировать, самый известный подобный случай отмечен в Японии, когда один инженер по фамилии Микки ничтоже сумняшеся содрал проект шуховского котла, выдав его за свое изобретение. Случалось такое и в других странах. Плохое копировать не будут.
Верный своим принципам, Шухов не останавливался в своих изысканиях, совершенствуя уже достигнутые результаты. В итоге появился проект вертикального водотрубного котла сдвоенной системы, осуществленный для керосинопровода Баку — Батум и установленный на его батумской станции.
Паровые котлы Шухова устанавливались и на локомобилях — передвижных универсальных энергетических установках, работающих на различных видах топлива: нефти, угле, дровах. Диапазон использования локомобилей позволял применять их на любых работах, начиная от водокачек, рудников, заводов… Как-то с Шуховым был такой случай. Шел он мимо строящегося Новоспасского моста и обратил внимание, что рабочие никак не могут пустить в работу локомобиль: и так, и сяк, ничего не помогает, не заводится, и всё тут. Шухов подошел и дал несколько профессиональных советов. И локомобиль сразу запыхтел.
Подойдя к полувековому рубежу своей жизни, Шухов обрел заслуженное признание как в научных, так и в промышленных кругах. Его имя стало нарицательным, рассматривая пожелтевшие рекламные листки конторы Бари более чем вековой давности, мы можем увидеть следующее: в верхней части изображен государственный герб (право ставить который на своей продукции контора получила в 1896 году), слова «Инженер А. В. Бари», далее название паровых котлов, а внизу упоминание «системы «Шухова»». Причем закавычена именно фамилия изобретателя, ставшая синонимом знака качества. И вот уже «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», выходивший в 1890–1907 годах, сообщал о нем:
«Шухов (Владимир Григорьевич) — инженер-механик. Род. в 1854 г. Окончил курс в Императорском московском техническом училище (1876). Ш. изобрел особый тип форсунок и свою систему водотрубных паровых котлов. Ему же принадлежит составление формул расчета железных клепаных резервуаров. Напечатал: «Трубопроводы и применение их к нефтяной промышленности» (1895); «Насосы прямого действия — теоретические и практические данные для расчета их» (1897); «Стропила. Изыскание рациональных типов прямолинейных стропильных ферм и теория арочных ферм»».
