Ну а чем же все закончилось? Поскольку нефтяные колодцы юридически принадлежали Терскому казачеству, оное отдавало их откупщикам, что сказалось на стоимости прежде дешевого сырья. Дубинины обратились было к Воронцову: «Желаем более распространить нефтяную промышленность и торговлю в России, но не имеем к тому достаточного капитала…»{45} Иными словами, просили кредитную линию, вместо чего они получили… серебряную медаль «За полезное» для ношения в петлице «за введение на Кавказе улучшенного способа очищения черной нефти» согласно указу Николая I от 25 октября 1847 года. Конец завода наступил скоро — воинственные горцы имама Шамиля разгромили его при налете на аул Акки-Юрт.
Окончательно и бесповоротно производство керосина развернулось в Бакинской губернии, где в 1857 году российский откупщик и промышленник Василий Кокорев построил нефтеперегонный завод в Сураханах начальной мощностью 100 тысяч пудов керосина в год. С целью выведения производства на достаточный уровень рентабельности и качества керосина Кокорев пригласил Менделеева, который писал: «У нас в это самое время В. А. Кокорев, заведя из Баку персидскую торговлю и воспользовавшись замеченным там изобилием выходов на земную поверхность «кира», или земли, пропитанной нефтью (кир употребляется в тех местах в смеси с известью, для покрытия плоских местных кровель и мостовых), устроил завод для перегонки кира, так как опыт показал, что он может давать 10–20 процентов масла, сходственного с фотогеном. Завод свой Кокорев устроил в Сураханах (верстах в 17 от Баку), как раз рядом (бок о бок) с древним общеизвестным храмом огнепоклонников, чтобы воспользоваться естественным выходом горючего газа из земли и применить его для нагревания перегонных реторт. Металлические приборы, очень тяжелые, выписаны были, по совету приглашенного немца, из-за границы и чрез все Закавказье на подводах доставлены в Баку. Но пока это делалось, г. Эйхлер, магистр химии Московского университета, приглашенный затем на сураханский завод, показал, что бакинская нефть при перегонке дает прямо керосин, совершенно пригодный для фотогеновых ламп, и притом «белая» нефть окрестностей Сураханы дает его более 80 процентов по весу, и обычная более изобильная колодезная нефть, находящаяся во владении откупщиков и добываемая около местечка Балаханы, дает около 25 процентов такого осветительного масла.
Это обстоятельство, равно как и то, что первые опыты с перегонкою кира были плачевны и дали очень мало керосина, послужило к тому, что В. А. Кокорев поручил дело Эйхлеру и начал перегонку на своем заводе балаханской нефти, платя откупщику по 30–40 коп. с пуда, что могло представлять выгоды только по той причине, что в это время цена фотогена в центре России была около 4 руб. за пуд, причем все же потребление и спрос возрастали ежегодно. Трудное дело устройства завода в столь тогда азиатском крае, как Баку, отсутствие там леса для бочек, необходимость обзаведения своими судами на Каспии и по Волге, большие утраты легко вытекающего керосина по пути и другие трудности сделали то, что Кокорев имел в 1861 и 1862 гг. явные и крупные убытки от всего этого дела, как и от своей персидской торговли. Мне стало все это известно по той причине, что в 1863 г. В. А. Кокорев пригласил меня, тогда служившего доцентом в С.-Петербургском университете, съездить в Баку, осмотреть все дело и решить: как можно сделать дело выгодным, если нельзя, то закрыть завод. Моя поездка, осенью 1863 г., показала на необходимость прежде всего непрерывного (а гонка велась до тех пор лишь днем, на ночь останавливалась) ведения перегонки и тщательного производства эмалированных (при помощи смеси клея с патокой) бочек, а затем устройства наливной перевозки по морю и доставки от завода до берега моря керосина по трубам, чтобы по возможности удешевить дорогую доставку. Часть этих предложений, вместе с г. Эйхлером, была тотчас осуществлена, что и послужило к тому, что сураханский завод стал давать доход, несмотря на то что цены керосина стали падать. Эти первые выгоды привлекли мало-помалу к делу бакинской нефти общее внимание, тем более что в это время из Пенсильвании стали вывозиться уже большие количества керосина и весь мир увидел в нефтяном деле новый важный успех промышленности»{46}. К концу века в России производили уже около 100 миллионов пудов керосина в год.
Но вернемся к Шухову. Мог ли он остаться в Баку? Почему бы ему было не прикупить десятину-другую, поставить вышку и ждать, пока из-под земли забьет фонтан. Тогда и вовсе не понадобится корпеть над чертежами дни и ночи напролет. Но в этом случае Шухов не был бы Шуховым, его жизненные цели были совсем иными. Ну хорошо, не хочешь добывать нефть, оставайся работать на Нобелей, их империя будет помощнее только-только набирающей силу конторы Бари. Тем более что для своих сотрудников в начале 1880-х годов они отстроили на границе с Черным городом элитный поселок Вилла Петролеа. Будто игрушечный городок с оригинальными двухэтажными коттеджами, куда и заехали иностранные специалисты из Швеции, Норвегии, Германии, был оснащен по первому слову техники: кондиционерами и холодильниками, больницей и библиотекой, телефонной линией и даже своим театром. Даже землю привезли из Ленкорани, ибо та, что имелась, была насквозь пропитана нефтью и ни на что не пригодна. Воду привозили с Волги наливными судами. Модного садовника выписали из Европы. Не житье, а санаторий. Сами Нобели тоже поселились в этом поселке.
И все же вроде бы теплый и приморский бакинский климат для Шухова оказался так же опасен, как и промозглый ветер с Невы. Немощеные улицы Баку, вполне пригодные для передвижения в сухие дни и непролазные от грязи в непогоду, продувались ветрами с Апшерона. Будь то «гилавар», теплый ветер, или «хазри», северный ветер, город погружался в облако пыли, своеобразный смог, стоявший неделями. Вот почему немалое число аборигенов страдало трахомой — воспалением глаз, грозившим слепотой.
Вторым по частоте недугом была болезнь легких. Вот что писал доктор Рейхенбах в «Журнале Санкт-Петербургского общества врачей-гомеопатов» (№ 9 за 1872 год): «В начале моего пребывания в Баку мне не встретилось ни одного случая легочной чахотки. Однажды в разговоре с д-м Ростамовым я выразил свое удивление, что почти не видел чахоточных в местности, которая, по-видимому, соединяла в себе все условия, способствующие развитию именно этой болезни: известковая почва, постоянный сильный ветер, пыль, резкие переходы температуры. Д-р Ростамов ответил мне: «Поживите побольше у нас, коллега, и вы увидите чахоточных между туземцами в большом колличестве!» И действительно, я вскоре убедился в том, что чахотка в Баку встречается весьма нередко. Однажды в начале февраля 1862 года мне удалось в удивительно короткое время остановить сильное кровохарканье у одного молодого армянина… Я сообщил это доктору Р. и пригласил его посетить вместе со мной пациента, чтобы убедиться в успешности моего лечения. Однако он возразил мне: «Делайте что хотите, ваш пациент должен умереть». И действительно, к крайнему моему сожалению, в конце февраля и в марте последовало несколько рецидивов, и при последнем из этих, 28-го марта, все употребленные мною средства не могли унять кровотечения и больной умер. Чахотка в Баку постоянно скоротечна. Из всех заболевающих ею в этой местности никто не выздоравливает. Поэтому чиновники и другие приезжающие, которые имеют расположение к этой болезни, спешат как можно скорее выбраться из Баку. В Тифлисе болезнь эта тоже иногда является в острой форме, но все-таки чаще в хронической».
В 1880 году Шухов покидает Баку, он едет в Москву, но нефтянка будет сопровождать его всю жизнь. Нефтепровод Баку — Батум будет проложен лишь в 1928–1930 годах, уже при Советах. Шухов, как технический руководитель и глава экспертно-технической комиссии Госплана СССР, будет курировать разработку и строительство нефтепровода по проекту инженера А. В. Булгакова. Никто уже не сможет помешать прокладке нефтепровода, никаких Нобелей рядом не будет и в помине. Трубы соединят не муфтами, а электродуговой сваркой. Шухов не узнает о еще одной, неожиданной области применения нефтепровода — в 1943 году его разберут и перенесут под Астрахань для строительства продуктопровода в Саратов. После войны все восстановили, как прежде. И по сей день остатки этого транскавказского нефтепровода служат людям, являясь участком нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан.
