С годами из слышанного в кабинете и за обеденным столом у меня стал возникать обобщенный образ дедушки — крупного инженера и ученого, называемого иногда «главой инженерного корпуса России», участника многих крупных проектов в стране. Работал Владимир Григорьевич много, по 10–12 часов в день, иногда по вечерам прерывал разговор с гостями, чтобы на полчаса-час пройти в конструкторские помещения, чтобы в одиночестве проверить пришедшую ему идею.
Значимость дедушки в глазах внуков еще больше росла от того, что он мог свободно говорить по телефону с М. И. Калининым, с А. И. Рыковым, бывшим в ту пору председателем Совнаркома, с Косиором — заместителем председателя ВСНХ и другими крупными государственными деятелями. Кроме того, мы всегда гордились тем, что башню на Шаболовке дедушка строил по указанию самого В. И. Ленина. И кстати, строил ее малым числом рабочих. Они были члены одной артели, или как бы сегодня сказали — кооператива. Работали на хозрасчете.
Слава Владимира Григорьевича росла, он уже стал членом-корреспондентом Академии наук СССР, дважды Героем Труда. Отмечались его юбилеи, а он оставался таким же простым, доступным. По вечерам много гулял. Телеграфный переулок (так назывался тогда Архангельский переулок. — А. В.), где он жил, выходил на Чистопрудный бульвар, и дедушка проходил иногда почти полное Бульварное кольцо, что составляло около шести километров. В воскресенья выезжал гулять на Ленинские горы, к смотровой площадке, или в Сокольники»{255}.
Тот факт, что Шухов поддерживал прямую связь с главой советского правительства Рыковым, не является исключением. Например, старейший инженер-нефтяник Давид Ландау в 1930-х годах постоянно получал из канцелярии Молотова (новый председатель Совнаркома с 1930 года) пакеты с просьбой сделать тот или иной расчет. А Сталин мог позвонить тому или иному крупному ученому и спросить его мнение по тому или иному вопросу. Звонил ли Сталин Шухову — неизвестно.
Тема «Шухов и конструктивисты» была бы неполной без упоминания имени Владимира Татлина — идеолога конструктивизма, известного своим «Памятником III Коммунистическому интернационалу» 1919 года. Это тоже башня, но иного рода. Башни Шухова и Татлина нередко сравнивают, пытаясь найти общие черты, в частности, материал, из которого они сделаны. И все же отличий больше, ибо Татлин создавал свою башню в одном экземпляре, а Шухов рассчитывал на ее многократное повторение, причем в практических целях. Более того, можно услышать мнение, что башня Татлина есть не что иное, как альтернатива конструкции Шухова. Вот такая фантазия. Так или иначе, но и Татлин, и Шухов похожи в одном — в оригинальности идей.
Перекличку с гиперболоидом Шухова можно уловить и в творчестве другого известного конструктивиста архитектора Ивана Леонидова, если взять хотя бы его конкурсный проект здания Наркомтяжпрома на Красной площади 1934 года.
Сотрудничество Шухова с Мельниковым не получило дальнейшего развития по причине наступления официальной идеологии на относительную свободу творчества. В начале 1930-х годов происходит централизация управления всеми видами искусства в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 года. Отныне конструктивизм был объявлен вредным течением — формализмом. А его лучшие представители, такие как Константин Мельников, подверглись остракизму и порицанию, да еще и в самых оскорбительных выражениях. Жесткие термины, использованные в процессе «творческой дискуссии» о путях развития советской архитектуры, свидетельствовали об опасности упорствования в отстаивании конструктивистами-формалистами своей точки зрения. Так можно было накликать на свою голову и более жестокую кару, чем ежедневное полоскание своего имени на страницах «Правды». Однако время расставило многое по своим местам. И сегодня среди памятников, оставшихся в наследство от советской архитектуры, гаражи архитектора Константина Мельникова с перекрытиями инженера Владимира Шухова привлекают к себе пристальное внимание мирового архитектурного авангарда, чем еще раз подчеркивается необходимость бережного к ним отношения.
«И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник» — эти пушкинские строки с полным основанием можно отнести и к Шухову. В период работы над гаражами Владимир Григорьевич Шухов удостоился признания академического сообщества, будучи избранным 2 февраля 1928 года в члены-корреспонденты Академии наук СССР, а 13 марта 1929 года он стал ее почетным членом{256}. Избрание Шухова поддержали академики Алексей Крылов и Петр Лазарев, отметившие, что кандидат в академию «пришел к выработке своеобразного полугеометрического метода исследования, быстро ведущего к окончательным результатам», кроме того, «нет почти области строительного дела и машиностроения, которой не уделил бы своего внимания Шухов и в которую он не внес бы тотчас же усовершенствований или новых изобретений. Он везде ищет наивыгоднейших соотношений между элементами конструкции и наивыгоднейших условий постройки и эксплуатации»{257}.
Тут следует отметить, что в те времена это было совсем иное научное учреждение, имевшее смелость иногда перечить советской власти. Академию наук СССР создали постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 июля 1925 года на базе Российской академии наук, размещалась она до 1934 года в Ленинграде. Бывшие царские академики (так их порой обзывали в прессе) всячески сопротивлялись проникновению в свои ряды коммунистов, пытаясь забаллотировать их на выборах. Усиление партийного контроля над академией и репрессии в отношении отдельных ее членов, переезд президиума в Москву, в конце концов, позволили власти дожать непокорных ученых (для здания президиума академии Шухов будет консультировать перекрытия зала заседаний на Большой Калужской улице).
Шухов влился в ряды академии в самый разгар схватки за пролетарскую советскую науку. В 1929 году в результате предпринятой ЦК ВКП(б) «чистки» из академии изгнали более 650 научных сотрудников, в том числе ее непременного секретаря на протяжении четверти века (!), бывшего кадета С. Ф. Ольденбурга. Параллельно разворачивалось так называемое «Академическое дело», приведшее к аресту и осуждению в 1931 году более ста человек, в том числе академиков Платонова и Тарле. Академия стала куда более сговорчивой. В этой связи вспоминается рассказ академика Сергея Алексеевича Христиановича на общем собрании Академии наук 10 октября 1991 года: «У Сталина были своеобразные мысли в голове. Когда его спросили, почему надо платить академикам и членам-корреспондентам, он сказал: ученые на то они и ученые, что они все время шебуршатся, предлагают, чем-то недовольны. А мы их, не разбираясь, часто сажаем в тюрягу, снимаем с работы и т. д. Чтобы они не боялись нам говорить правду, опасаясь, что без них семья умрет с голоду, надо им заплатить».
Избрание Шухова в почетные академики послужило серьезным подтверждением его вклада в инженерную науку. В основном почетными академиками избирались иностранные ученые. Например, в один год с Шуховым звания почетного академика удостоились датский физик Нильс Бор и Жак Адамар, французский математик и механик, в 1930 году в академию избрали Эдисона. Позднее почетными академиками были избраны Сталин и Молотов.
В начале 1928 года Шухову за успехи в социалистическом строительстве в области нефтяного дела присвоили звание «Герой Труда» — это почетное звание было введено постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 июля 1927 года и присваивалось «лицам, имеющим особые заслуги в области производства, научной деятельности, государственной или общественной службы, проработавшим в качестве рабочих или служащих не менее 35 лет». В подтверждение присвоения высокого звания Шухов получил грамоту ЦИК и две тысячи рублей. Всего героями почти за десять лет стало более тысячи человек, из них Шухов проходил под № 31. В 1938 году на смену этому званию пришло новое — «Герой Социалистического Труда»{258}.
