Каждая запись была кусочком мозаики из жизни Ханны. Наконец-то Брайони начала понимать, почему ее сестра сбежала. И она испытала глубочайшее облегчение, поняв, что виной всему являлась не только она сама.

Брайони переминалась с ноги на ногу. Она слишком долго стояла в одной и той же позе, склонившись над кухонным столом и не отрывая глаз от дневника. Она взглянула на цифровой дисплей на плите. Она читала уже пятнадцать минут, и в голове у нее все смешалось от эмоций и знаний, которыми она теперь обладала.

В дверях кухни появился Льюис с мокрыми после душа волосами.

— Эй, а где же тот кофе, который ты мне обещала? Ты даже не включила кофемашину. Брайони, ты в порядке?

Она посмотрела на него со смешанным чувством на лице и разрыдалась. Он бросился к ней, крепко обнял и дал ей выплакаться. В конце концов, она отстранилась и сказала:

— Я в порядке. Это слезы счастья. Я поняла, почему Ханна уехала и почему она не связалась с нами раньше. Все это записано в ее дневнике.

— Это ее дневник?

— По-моему, она мне его прислала. Я прочитал половину этой книги и теперь понимаю, почему она сбежала. Смотри, вот одна из ее записей о паре, с которой она жила. Они были владельцами кафе. Ханна очень подружилась с ними:

Вчера вечером они пригласили меня к себе на ужин и были так добры ко мне, что мне стало очень грустно. Я солгала им о том, кто я на самом деле. Они считают, что я осиротевшая молодая женщина, у которой нет семьи. Джози дала мне занавески и подушки в цвет, которые сшила специально для моей квартиры, и обняла меня. Их щедрость действительно тронула меня.

Когда вернулась домой, я плакала — мне было жаль себя, своих родителей, Брайони. Я должна обедать и делиться своими новостями с ними, а не с двумя добрыми незнакомцами. Потребовалось так много времени, чтобы понять, как много я упустила. Меня не было рядом, чтобы поддержать их, когда им это требовалось, и что еще хуже, я бросила Брайони, которая обожала меня. Мне следовало бы быть храбрее и вернуться домой, а не пытаться жить самостоятельно. Я поняла, что совершила глупую ошибку. Мне следовало бы смириться с разочарованием или гневом родителей и признать свою ошибку, но я спрятала голову в песок и убедила себя, что лучше всего держаться подальше. Я игнорировала то, что подсказывало мне мое сердце. Теперь прошло слишком много времени. Я сама создала эту ситуацию. Я ужасно сожалею, но теперь уже слишком поздно, и я никогда не смогу вернуться назад.

Несмотря на Томаса и Джози, я чувствую себя такой одинокой. Лучше бы никогда не убегала. Тем не менее, я никогда не смогу вернуться назад. Я нарушила все правила и моральные устои, которые мне внушали. Они никогда мне этого не простят. Я бы никогда не стала тем, кем они хотели.

Брайони посмотрела на Льюиса все еще влажными от волнения глазами.

— Она убедила себя, что мы не хотим ее возвращения.

— Она прислала тебе дневник, чтобы ты поняла, что она чувствует. Может быть, она прощупывает почву и хочет посмотреть, как вы отреагируете, когда узнаете.

— Пожалуй, ты прав. Вот тут она пишет:

«Прошло почти два с половиной года с тех пор, как я оставила свою семью, и не было ни одного дня, когда я не думала о них и не задавалась вопросом, как они там без меня. Было так много случаев, когда я почти звонила им, просто чтобы услышать их голоса, но в последнюю минуту трусила и бросала трубку. А на прошлой неделе я позвонила только для того, чтобы узнать, что их номер больше не работает. Они отказались от меня. Этого и следовало ожидать. Я оставила им записку с просьбой не искать меня, и они не искали. Они, наверное, вычеркнули меня из своей жизни. Не знаю, почему я так расстроена из-за этого, в конце концов, это то, чего я добивалась». Затем идет рассказ о встрече с новым человеком и желании рассказать ему правду о себе, и она продолжает писать: «Ты не можешь убежать и ожидать, что тебя простят и примут домой с распростертыми объятиями после двух с половиной лет. Я обманывала себя, думая, что смогу это сделать. Я буду стараться изо всех сил забыть их и просто быть Ханной.»

Я должна сказать ей, что прощаю ее, что мы все прощаем ее и уговариваем вернуться домой, но я не знаю, как с ней связаться. Она узнала мой адрес и отправила мне свой дневник, но я понятия не имею, как с ней связаться. Письмо было отправлено из Парижа.

Льюис покачал головой, нахмурив брови.

— Проверь еще раз свой блог. Должно быть, она оставила тебе комментарий. Она не должна была послать дневник без каких-либо объяснений или контактных данных. В этом нет никакого смысла. Она явно хочет вернуться. Хочешь, я проверю страничку в «Фейсбуке» на случай, не оставила ли она тебе сообщение?

— У тебя есть время?

— Бухгалтеры могут подождать. Это гораздо важнее. Можешь продолжить чтение, пока я ищу. — Он взял свой мобильный телефон и принялся открывать сайты.

— Нет. Я прочту его позже. Я тоже проверю. — Брайони включила ноутбук, стоявший на кухонном столе. Блог открылся сразу же. — Никаких новых комментариев, — пробормотала она.

— И на странице в «Фейсбуке» тоже.

Наступила пауза, когда оба сосредоточились на многочисленных сообщениях — одни давали названия агентств, с которыми Брайони могла связаться, чтобы помочь ей в поисках, другие сочувствовали ей или желали удачи. Она потерла лоб. В стране было так много пропавших людей, некоторые из которых отсутствовали десятилетиями, а некоторые неделями. Сердце разрывалось, когда она читала комментарии тех, кто, как и она, искал своих близких: мать искала свою двенадцатилетнюю дочь, семья искала своего отца, еще один родитель, чей сын исчез, не оставив записки. Все это были душераздирающие истории, написанные в нескольких абзацах, но всех комментаторов объединяло одно — у всех была надежда.

Льюис, просматривая многочисленные комментарии на странице «Фейсбука», поднял голову.

— Ничего, — ответил он.

Брайони ничуть не удивилась. Она решила, что Ханна или кто-то из ее знакомых послал дневник, чтобы помочь Брайони понять, почему Ханна ушла из дома. А сама Ханна либо умерла, либо не хотела возвращаться домой.

Она уже собиралась выключить ноутбук, когда заметила непрочитанный комментарий. Он не был помещен под ее последним постом, как все остальные. Он был написан под общей информацией о Ханне. Ее глаза скользнули по нему, и она ахнула.

— Льюис.

Он повернулся к ней лицом.

Она прочла вслух:

— Мышонок. День рождения. Аэропорт Бирмингема. Вылет из Парижа в два часа дня.

Брайони почувствовала недоверие, прилив любви и безмерное возбуждение.

— Это Ханна, — воскликнула она. — Наконец-то она возвращается домой. Это должно быть от нее.

— Немного загадочно, Брайони, — предупредил Льюис.

— Нет. Это она. Никто другой не мог знать моего прозвища, Мышонок.

Широкая улыбка озарила лицо Льюиса.

— Мышонок?

— Я была очень маленьким ребенком и невероятно тихим, поэтому моя семья называла меня мышонком. Никто другой не мог знать об этом, кроме моих родителей и Ханны. Это определенно Ханна. Она приедет сегодня на свой день рождения. О-боже-мой, это действительно происходит. И все это произошло потому, что мы с тобой пошли на прослушивание, а потом ты согласился стать моим напарником во Франции! — Она закричала и запрыгала, держа за руки Льюиса. Он обнял ее за плечи. Она обняла его и отстранилась, все еще держа его за руки.

— Это просто потрясающе. Мелинда. Я должна рассказать все Мелинде. Ах да, она же выключает телефон, когда ходит по магазинам. Не мог бы ты навестить ее, когда закончишь с бухгалтерией? Скажи ей, что Ханна возвращается домой. Расскажи ей о дневнике.

— Конечно, я так и сделаю. Хочешь, я поеду с тобой в аэропорт? Буду твоей группой поддержки? Я могу подождать снаружи.