К письму сделана приписка карандашом: «Эти злобные подонки напали ночью и хотели меня захватить!!!»[121]
Данное письмо было впервые обнародовано полностью лишь в 2016 году благодаря известному баварскому политику Петеру Гаувайлеру (Gauweiler), занимающемуся также исследованием биографии Людвига II. По словам Гаувайлера, этот документ невероятно важен, поскольку, во-первых, доказывает, что Людвиг полностью осознавал опасность, с которой столкнулся; во-вторых, наглядно демонстрирует ясность мышления и адекватность короля даже в последние дни жизни, что многими историками отрицалось. Интересно отметить, что отрывок из этого письма уже был опубликован в книге известного немецкого психиатра Хайнца Хефнера «Король будет удален: Людвиг II Баварский» (Häfner Н. Ein König wird beseitigt. Ludwig II von Bayern. München, 2008). Тогда исследователи не обратили на него особого внимания. Между тем Хефнер, несмотря на то, что опирался на выводы, представленные в упоминавшейся нами книге Роберта Хольцшу, тем не менее на профессиональном уровне решительно опровергает безумие короля. Теперь же, опубликованное полностью, письмо наделало в Баварии много шума и заставило пересмотреть оценку психического состояния Людвига II. Данное обстоятельство важно помнить при ознакомлении с дальнейшими событиями рокового июня 1886 года.
Обратимся снова к свидетельствам очевидцев:
«Между тем весть о прибытии депутации разнеслась в народе и возмутила всех вероломством против любимого короля, за которого народ готов был положить жизнь. Тотчас же пронеслась молва о Бисмарке. Из Фюссена сбежался народ, и прискакали жандармы. Когда члены комиссии на рассвете прибыли к замку, жандармы их не пустили, несмотря на то, что они представили бумагу о свободном доступе. Вахмистр ответил, что для них существует один приказ — короля; а когда они хотели войти в замок силой, то добавил: «Ни шагу вперед; я велю стрелять!» Прождав добрых полчаса, депутаты ни с чем уезжают. Кральсгейм (Краффт фон Крайльсхайм. — М. З.) дает в Мюнхен телеграмму: «Ничего не удалось. Необходимы прокламация и назначение регентства».
Между тем король, пожелав узнать имена членов комиссии, отдает приказ их арестовать и привести в замок Нойшванштайн, что и исполняет окружной начальник Фюссена — Зонтаг. Когда арестованных вели по улицам к замку, жандармы должны были их защищать от ярости народной; так велико было возбуждение против этих врагов обожаемого короля. Много пришлось им услышать от народа далеко не лестного! «Смотри! — кричала одна женщина, поднимая свою семилетнюю дочь, — когда ты вырастишь большая, то можешь сказать, что ты видела изменников!» Другие изъявляли желание бросить всех этих господ, в особенности Гуддена, в Пёллатшлюхт[122]. Граф Гольштейн старался казаться равнодушным и когда уже был в замке, то нарочно громко закричал из окна: «Я всё же хочу позавтракать!» — что вызвало замечание услышавшего эти слова короля: «Может быть, эти господа хотят, чтобы я поднес им по стакану вина?» Но гнев короля прошел так же быстро, как всегда; и, забыв все свои жесткие слова, он в 12 часов приказал пленников освободить; так что они пробыли в заключении всего три часа. (Как же этот рассказ не согласуется с баснями о необузданном гневе, приказах бросить в подвал и, того хлеще, выколоть глаза членам комиссии, заморить их голодом и т. д., которыми нас потчевало официальное «людвиговедение»! — М. З.) Освободившись, эти господа, во избежание неприятной встречи с народом, постарались как можно незаметнее, без шума, задними ходами оставить замок и, избегая людных улиц, сами протащили свой ручной багаж до ожидавших их экипажей. Граф Гольштейн, желая соединить приятное с полезным, как большой любитель охоты и рыбной ловли, думал, благодаря своей миссии, провести время в Хоэншвангау; но теперь никто из этих господ и не подумал бы остаться в этих местах! Они не смели даже нигде порядком отдохнуть, пока не достигли границ Хоэншвангау. Сильно трусил за свою жизнь и безопасность доктор Гудден, упрашивая Зонтага проводить его до ворот Фюссена, что тот и исполнил. Затем разнесся слух, что король хочет ехать в Мюнхен, и это было бы самым желательным для всех! Одного его появления среди обожавшего его народа было бы достаточно, чтобы произвести большой триумф и разрушить козни его врагов! Но он скоро отменил это решение. Полагают, что, давно не бывав в Мюнхене и зная теперь, как действуют его враги, он мог предположить, что мюнхенцы встретят его враждебно, и он не хотел подвергать свою гордость унижению. Он только телеграфировал графу Дуркгейму (Дюркхайму. — М. З.). «Этот мне предан!» — сказал король»{162}.
Позволим себе еще одно отступление от текста документа. Необходимо отметить, что единственное справедливое обвинение Людвига — в том, что он не был в своей столице более года, тем самым превысив установленный баварской конституцией максимальный срок отсутствия в Мюнхенской королевской резиденции, — в «обвинительном акте» Гуддена и К° как раз и не фигурировало!
Нельзя обойти молчанием упомянутого графа фон Дюркхайма. Альфред Карл Николаус Александр Экбрехт фон Дюркхайм-Монмартен (Dürckheim-Monmartin; 1850–1912) — представитель одного из знатнейших родов Баварии. В 1870 году он начал военную карьеру юнкером; спустя четыре года был произведен в обер-лейтенанты и состоял адъютантом кронпринца Отто; с 1878-го являлся гофмаршалом принца Арнульфа (1852–1907), младшего сына принца Луитпольда. В 1883 году Дюркхайм был произведен в капитаны и тогда же стал адъютантом и другом Людвига II, фактически заменив опального графа фон Хольнштайна. Дюркхайм — один из немногих людей, кто мог по праву назвать себя последним истинным другом несчастного монарха. Честнейший и благороднейший человек, он никогда не использовал безграничное доверие к нему короля в корыстных целях. Граф оказывал самое благотворное влияние на Людвига и был едва ли не единственным человеком, от которого король спокойно сносил критику в свой адрес и даже старался следовать его советам. После объявления регентства Дюркхайм пытался до последнего помочь Людвигу избежать трагической участи. Считается, что за свою преданность граф поплатился карьерой. Действительно, он по возвращении в Мюнхен был арестован и провел в тюрьме десять часов, а затем освобожден и направлен в 5-й пехотный полк. В 1890 году Дюркхайм получил чин майора и продолжил военную карьеру уже без своего короля…
Для лучшей характеристики не только этого достойнейшего человека, но и самого Людвига II приведем отрывок из воспоминаний дочери графа, баронессы Марии Ольги фон Мальсен-Дюркхайм:
«К сожалению, мой отец очень мало говорил о временах глубокоуважаемого короля. <…> К сожалению, смерть настигла моего отца неожиданно, в 62 года. Мой отец часто рассказывал о Людвиге II, каким свободным и счастливым был он в своих горах. Особенно охотно упоминал о вечерах с королем в хижине на Тегельберге (охотничий домик в горах, в окрестностях Нойшванштайна. — М. З.), где Людвиг множество раз выказывал свою глубокую любовь к природе словами: «Насколько прекрасна природа! Она никогда не разочаровывает, в отличие от людей». Мой отец всегда удивлялся ясному политическому видению (здесь и далее в приводимом фрагменте курсив наш. — М. З.), а также богатым литературным познаниям короля. Людвиг II, имевший бесконечное духовное богатство, из-за полного непонимания окружающих был изгнан в уединение. Мой отец никогда не замечал странных особенностей характера, часто он энергично оспаривал тот факт, что слуги носили маски перед королем.
Отец поведал мне об интересном случае. Известно, что иногда Людвиг II поручал людям, одному из своих слуг, фурьеру или секретарю, чтобы те ехали к известным личностям, дабы занять деньги для строительства, в которых государство начало отказывать королю. Некоторые из господ брали себе для таких заказов «командировочные» и возвращались по прошествии некоторого времени к королю с пустыми руками. После чего, разумеется, выражали королю свое сожаление о том, что визит был совершенно безуспешным. Однажды король дал и моему отцу похожее задание. Но мой отец объяснил королю со всем почтением, что такой приказ не стоит отдавать, он может только повредить королевской репутации. Людвиг поблагодарил моего отца за это искреннее заявление и немедля отказался от этого дела. Ясные и открытые соображения, высказанные в правильной форме, всегда находили понимание у короля».
