Но пока до всего этого было еще очень далеко. Наступило воскресенье 13 июня — День Святой Троицы. Праздник начался с того, что короля… не пустили в церковь! Он покорился и этому. Во время обеда Людвигу был подан на десерт апельсин… без ножа для его чистки. Король отослал его обратно на кухню нетронутым. После обеда, в 18 часов 25 минут, Людвиг II послал за Гудденом, чтобы отправиться с ним на прогулку.

Перед самой прогулкой состоялся весьма любопытный диалог между королем и государственным контролером Зандером, который нашел отражение в уже упоминавшейся нами книге «Die letzten Tage König Ludwigs II: Erinnerungen eines Augenzeugen».

«Они смотрят на меня, как на бесноватого! А как вы думаете, может так продолжаться еще год?» Я (Зандер. — М. З.) стал успокаивать его, говоря, что когда они увидят, что нервы его успокоились, то всё изменится. «Вы так думаете? — сказал король. — Мой дядюшка Луитпольд, привыкнув к своему регентству, не захочет от него отступиться и меня не выпустит». Потом он спросил, сколько в парке жандармов стерегут его. «От шести до восьми, Ваше Величество». — «Решились бы они стрелять в меня?» — быстро спросил он. «Как вы могли о том подумать, Ваше Величество!» — проговорил я. «Вооружены ли они?» Я ответил, что нет»^{171}.

Этот диалог впоследствии цитировался в подтверждение версии, что король якобы готовил побег.

Погода стояла пасмурная, моросил мелкий дождик. Взяв зонты, Людвиг и Гудден ушли в парк по направлению к озеру. Было 18 часов 30 минут. Прогулка должна была продолжаться час. В 19.30 доктор Мюллер стал готовиться к их возвращению. На 20.00 был назначен ужин. В 20.30 уже все были на ногах: стало понятно, что что-то произошло. В 22.30 один из служителей замка нашел на берегу озера шляпу короля, а неподалеку его пальто. Тотчас снарядили лодку, в которую сели доктор Мюллер, управляющий замком Губер и королевские конюхи Вульмеер и Клазен. Вскоре бездыханное тело короля было обнаружено в темных водах Штарнбергского озера, а в нескольких шагах от него — тело доктора Гуддена. Часы короля, внутрь которых попала вода, остановились в 18.54…

Как восприняли в Баварии и во всём остальном мире трагическое известие о гибели Людвига II? Что на самом деле произошло в тот роковой вечер? Если на первый вопрос есть четкий ответ, то по второму ясности нет до сих пор. И всё же попытаемся разобраться, призвав на помощь логику и те обрывки информации, которые стали достоянием общественности.

Для примера — причем весьма наглядного и показательного, так сказать, взгляда со стороны — обратимся к русской прессе, в частности к июльскому номеру журнала «Вестник Европы» за 1886 год. Его статья «Иностранное обозрение за 1 июля 1886 года» не только являет собой, пожалуй, квинтэссенцию настроений того времени, но и подтверждает многие выводы, к которым мы уже пришли в ходе предыдущих рассуждений:

«Когда 10-го июня обнародована была в Мюнхене прокламация о назначении регентства вследствие «тяжелой болезни» короля, то в массе населения невольно возникли вопросы недоумения и вопросы, которых никогда не могло бы разъяснить министерство. Какая эта болезнь вдруг открылась у короля? Если она была у него издавна, то почему раньше не было принято надлежащих мер лечения и контроля? Отчего те самые причины, которые до сих пор не мешали министрам спокойно исполнять свои обязанности от имени короля, побудили их вдруг потребовать регентства и медицинской опеки над Людвигом И? Баварцы давно уже знали, что их король отличается многими странностями, что он скрывается в уединении со своими ближайшими слугами, строит фантастические замки, поглощающие массу денег, и совершенно не интересуется делами правительства, которые лежали на ответственности министров и законодательных палат. Народ привык думать, что артистические вкусы и таинственное уединение короля никому не мешают. Король мог свободно тратить свои личные средства на удовлетворение каких угодно фантазий; он располагал только теми суммами, которые назначались на содержание двора, так что его увлечения и прихоти не могли повредить финансам государства. (Здесь и далее в выдержках из указанной статьи курсив наш. — М. З.)»^{172}.

Вспомним, что одним из главных пунктов «обвинительного акта» было инкриминирование королю полного разорения казны. Как вяжется с этим, например, пресловутый отказ правительства в финансировании строительства Херренкимзее? Раз правительство имело право отказать и король не мог заставить выполнить свой приказ, то о каком разорении может идти речь? Или же придется признать, что при конституционной монархии правительство допустило полное разорение казны и спохватилось слишком поздно? Тогда уже возникают сомнения в профессионализме самого правительства. Кроме того, у каждой медали всегда две стороны. Не будем забывать, что при строительстве своих замков Людвиг не только совершал «безразмерные» траты, но и давал работу сотням мастеровых различных специальностей.

Продолжим чтение «Вестника Европы»:

«Король щедро покровительствовал артистам и художникам, увлекался операми Рихарда Вагнера, устраивал специально для себя театры и спектакли, и всё это не вызывало никакого протеста; что же особенного произошло именно за последнее время, чтобы оправдать возведение прежних эксцентричностей на степень «тяжелой болезни»? Известно было всем, что король физически крепок и здоров — по крайней мере, по внешности; даже из официального отчета о действиях его за последние дни до катастрофы можно видеть, что о каком-либо физическом недуге не было и речи. Понятно поэтому, что прокламация 10 июня встречена была в Баварии с большим недоверием; слухи о незаконном низложении короля, о преступных замыслах и заговорах быстро распространились в народе. Король был любим и популярен благодаря его поэтическим наклонностям и рыцарским свойствам характера; а главное — он никому и ничему не был помехой: не стеснял общественной жизни страны, мало вмешивался в политику и занимал воображение публики своими оригинальными художественно-архитектурными предприятиями. Население было настолько предано этому идеалисту-королю, что толпы мирных обывателей готовы были вооружиться для защиты его от врачей-психиатров и министров, пытавшихся учредить над ним опеку. Нужно заметить, что решение старших родственников короля было весьма неудачно исполнено министерством… Зачем было перевозить его из одного замка в другой, подобно пленнику? Крайняя нелюдимость, замкнутость и болезненная чувствительность его были известны всем; не лучше ли было оставить его в Гогеншвангау (Хоэншвангау. — М. З.), в прежнем убеждении, что он полновластный король, переменив только весь штат служителей? Такие вопросы ставят себе баварцы и не находят ответа в официальных объяснениях»^{173}.

Эти вопросы возникали не только у баварцев, но и у всех логично рассуждающих людей. Дилетантизм, с каким была проведена операция по лишению Людвига II власти, наводит на мысль, что ею руководило не правительство, не профессионалы, а именно дилетанты, например обиженный баловень судьбы граф фон Хольнштайн. Умный и дальновидный политик озаботился бы тем, чтобы страна не оказалась на грани народных волнений, продумал бы все детали, все мелочи, а не перевозил короля трусливо из замка в замок, как раз из-за боязни выступлений населения, вооружавшегося и всерьез готовившегося к самым решительным действиям. Несогласованность шагов, отсутствие четкого плана, полная растерянность и бессилие, когда дело пошло не так, как хотелось, — всё это наблюдается в поведении членов «позорной депутации». Они явно не были готовы к тому, что совершали. Они боялись, а значит, сомневались в своей правоте. И это бросалось в глаза, что находит подтверждение в следующем отрывке: