Итак, Хольнштайн являлся идейным вдохновителем и организатором заговора в баварском правительстве, Лутц и Краффт фон Крайльсхайм стали основной движущей силой предприятия, а принц Луитпольд, в силу своего происхождения не имевший права оставаться в стороне, был готов полностью «взвалить на себя тяготы управления государством». Оставалось найти непосредственных исполнителей.

Ирония судьбы, в итоге приведшая к трагедии! Все эти люди, за исключением, разумеется, Хольнштайна, не были подлецами и предателями. Они, безусловно, являлись искренними патриотами и стремились достичь процветания родной страны. Им казалось, что они действуют правильно, что на одной чаше весов лежит верность своему государю, а на другой — благополучие Баварии. Поставленные в ситуацию выбора между судьбой человека и интересами страны, они выбрали страну. Но они не опустились до политического убийства, пытались действовать в рамках закона, а главное — не искали личных выгод. Последнее является наиболее существенным аргументом в их пользу.

И всё же они оказались заложниками того рокового стечения обстоятельств, которым сопровождался заговор. Безусловно, это был заговор! А как еще назвать «дело, имеющее характер таинственного»? Если бы был открытый процесс, о котором говорил «железный канцлер», если бы выслушивались аргументы не только против, но и в пользу короля, то, возможно, имена этих людей и не были бы вписаны в историю черной краской. Не нужны были бы подтасовки и фальсификации, клевета и подлог. Но враги Людвига II использовали, пусть и в благих целях, слишком грязные методы. Нельзя войти в грязь и не испачкаться. Вот все они и оказались замараны участием в одном из самых отталкивающих сюжетов в мировой истории.

Но истинные причины заговора против Людвига II кроются еще глубже — в роковом конфликте с обществом. В противоборстве с ним не выстоять даже королю. Такому человеку, как Людвиг II, герою не своего времени, просто не было места во второй половине XIX века.

Он неизбежно должен был уйти…

Несмотря на то, что в правительстве всё чаще раздавались гневные голоса против «разорения страны из-за неограниченных чудачеств короля» и определенные правительственные круги уже наметили кандидатом на престол принца Луитпольда, вплоть до начала 1880-х годов положение Людвига II всё еще было незыблемым. Простые подданные по-прежнему обожали своего короля, и его противники не могли открыто выступить против него, опасаясь народных волнений. К сожалению, Людвиг сам дал в руки своим врагам оружие против себя.

Он всё больше и больше замыкался в своем одиночестве. Между королем и его министрами теперь существовал один посредник — кабинет-секретарь, который обязан был исполнять целый ряд изнурительных обязанностей. «Он, — сообщает В. Александрова, — являлся посредником не только в государственных вопросах, но и во всех личных делах Людвига, касающихся театра, построек, книг и т. п…. Он должен был уметь лавировать между министерством и королем, требования и интересы которых часто невозможно было согласовать. Немудрено поэтому, что секретари довольно часто менялись. Характерен тот факт, что все личные секретари Людвига, уже будучи в отставке, давали вполне единогласные отзывы о характере короля и об отношении его к своим приближенным. Этим отзывам нельзя не придавать значения не только потому, что они солидарны между собой, но еще и потому, что они высказывались в такое время, когда лицам, занимавшим какое-нибудь официальное положение, было гораздо удобнее молчать о короле, чем говорить о нем что-либо лестное. Мнение секретарей о Людвиге — назовем среди них тех, кто пользовался особым расположением короля: Эйзенгарта, Лютца, Мюллера, Циглера (вероятно, автор путает последнего со Шнайдером. — М. З.) — сводится, в общем, к тому, что король, которого обвиняли в жестокости и деспотизме, в сущности говоря, очень нуждался в присутствии понимающего и преданного человека, Раз поверив в чью-либо преданность, Людвиг умел ценить ее (курсив наш. — М. З.), умел привязываться к человеку, вызвавшему это чувство»^{150}.

Как же всё вышесказанное не соответствует тому одиозному образу короля, который уже представал на страницах мюнхенских газет того времени! И насколько несправедливо выглядят попытки якобы официальных источников «играть в одни ворота», предоставляя широкое поле деятельности для противников монарха и сознательно замалчивая всё, что противоречило утверждениям о «явной неадекватности, деспотизме и жестокости» баварского короля.

Но справедливости ради нужно отметить еще одно обстоятельство, которое нельзя сбрасывать со счетов и которое наглядно показывает, насколько полуправда бывает страшнее и разрушительнее прямой лжи и клеветы. Ведь, как известно, дыма без огня не бывает. Однако можно по-разному расставить акценты. Постараемся понять ту психологическую составляющую, без которой невозможно создать полный и правдивый портрет исторической личности. Что же послужило реальной основой для слухов и сплетен, так активно муссировавшихся при баварском дворе? Вспомним причины психологического надлома Людвига II. Во-первых, на короля сильно повлияли обстоятельства его разлуки (фактически — разрыва) с Вагнером. Во-вторых, при становлении Второго рейха Людвиг ясно осознал, что полноценным королем в своей стране ему уже никогда не стать — его политическая воля всегда будет зависеть от воли Берлина. В-третьих, даже в самой Баварии с ним как с монархом фактически перестали считаться — показателем для него стал отказ правительства в кредите… Итак, король потерпел поражение от своих подданных.

Для такого самолюбивого человека, каким был Людвиг II (повторим, что льстивое преклонение перед ним нарочито культивировалось его приближенными до самого последнего времени), это явилось роковым ударом. А, как известно, любое действие рождает противодействие. Чем больше король осознавал, что времена абсолютной монархии миновали, что его правление носит скорее номинальный характер, тем острее он ощущал потребность воскресить абсолютную королевскую власть хотя бы в «отдельно взятом дворце». Отсюда берет начало его «мания величия»: непоколебимая вера в божественность королевской власти и непогрешимость самого монарха. Если бы король снизошел до борьбы за свое доброе имя, нашел в себе силы регулярно приезжать в ненавистный Мюнхен и вести более или менее публичную жизнь — словом, уподобился бы другим монархам, присутствовавшим на балах, участвовавшим в выездах и демонстрировавшим себя народу, — это положило бы конец слухам и сплетням, и неизвестно как повернулась бы вся последующая история Баварии.

Но трагедия Людвига II произошла как раз оттого, что он посчитал ниже собственного достоинства идти на поводу у придворной клики и поступил, если можно так выразиться, согласно одному из основополагающих принципов уголовного права — презумпции невиновности: «Я не обязан доказывать, что невиновен; это вы должны неопровержимо доказать обратное». Вот тут-то его недоброжелатели и принялись усердно «доказывать»! К сожалению, как мы видели, король во многом сам помогал им.

Со временем Людвиг становился всё более раздражительным и подверженным вспышкам гнева, когда какое-либо обстоятельство вступало в конфликт с его убеждениями и идеалами, которым и так уже был нанесен сокрушительный удар. Он всё меньше считался с окружающими. «Тем труднее, — пишет В. Александрова, — стало приближенным уживаться с ним. В последние годы Людвига окружали лишь грубые льстецы, люди совсем неинтеллигентные, без самолюбия и с подозрительной нравственной физиономией»^{151}. Что же удивительного в том, что подобные субъекты, не знакомые с чувством долга, без зазрения совести предали своего государя, когда им стало это выгодно? Кроме того, эти люди были в принципе неспособны на объективность и судили обо всём по самим себе. Отсюда кажущиеся противоречия в оценках Людвига II, зависевших от того, кто их давал: от восторженно-возвышенных, не доходивших до страниц столичных газет и сохранившихся лишь в немногих мемуарах да в сердцах простых баварцев, до уничижительно-отталкивающих, получивших наиболее широкую огласку.