Сам механизм политической клеветы всегда одинаков: все положительные аспекты замалчиваются или извращаются, а малейшая ошибка или просчет раздуваются до вселенских размеров, трактуются как преступления против собственного народа и немедленно тиражируются. При этом достоверность фактов вообще не играет роли: чем больше абсурдных обвинений, тем лучше. Но этим абсурдным обвинениям необходимо придать вид неопровержимой, желательно засекреченной информации, полученной лишь по случайности из первых рук. Другими словами, из мухи делают даже не слона, а гигантского сказочного (во всех смыслах) монстра. Вот тогда механизм политической интриги работает на полную катушку. А уж в эффективности этого механизма сомневаться не приходится — проверено веками.

(Пожалуй, здесь уместно будет вспомнить события российской истории, когда на свергнутого императора Николая II и его семью полилось столько клеветы, воспринимавшейся, кстати, тоже без всякой критики, что на долгие годы в сознании простого человека, не знакомого с историческими документами, укоренился образ «тирана Николая Кровавого», не имеющий ничего общего с истинным обликом монарха-страстотерпца.)

И наступило время, когда Людвиг совершил фатальную, трагическую ошибку — удалил от себя последнего кабинет-секретаря, верного Александра фон Шнайдера (кстати, его оправдывавшие короля показания были вскоре уничтожены, и этот факт уже говорит сам за себя) и начал отдавать распоряжения через придворного посыльного и камердинера, причем не письменно, а устно.

Какое необозримое поле для клеветы открылось перед врагами Людвига II! И никаких материальных доказательств его невиновности: слово «верных подданных» против слова «сумасшедшего короля». Ну кто же будет верить душевнобольному? Кроме того, такое положение дел, с одной стороны, наглядно показало царедворцам, как «халатно» король относится к своим прямым обязанностям, а с другой — поставило Людвига в прямую зависимость от честности и порядочности тех людей, через которых он отдавал приказы.

К сожалению, в данном случае о честности и порядочности речь не идет. Мы имеем дело с прямым предательством своего государя, в первую очередь придворным посыльным Карлом Хессельшвертом (Hesselschwert; 1840–1902), к тому времени служившим у Людвига уже 20 лет, и камердинером Лоренцем Майром (Мауг). Интересно, что о последнем не сохранилось никаких биографических сведений, кроме факта его трехлетнего пребывания при дворе Людвига II.

Оба, пользуясь близостью к королю, очень скоро стали для газетчиков и правительства неиссякаемым источником пресловутой «информации из первых рук» касательно психического здоровья короля. Были ли они подкуплены членами правительства (например, материальные возможности того же графа фон Хольнштайна позволяли ему в одиночку подкупить хоть десяток королевских слуг; в данном случае есть прямой резон предположить, что именно он профинансировал деятельность предателей) или действовали из каких-либо других своих интересов? Бесспорных документальных свидетельств тому — по крайней мере, доступных исследователям (напомним про закрытые частные архивы и бумаги сомнительного происхождения) — нет.

Почему же тогда, несмотря на презумпцию невиновности, возникают сомнения в честности этих наиболее приближенных к королю людей? Дело в том, что и механизм передачи информации исключительно определенным лицам, и то, что это были за лица — в первую очередь заинтересованные в смене власти члены баварского правительства барон фон Лутц и барон Краффт фон Крайльсхайм, граф фон Хольнштайн и принц Луитпольд — говорят сами за себя.

Итак, доверенные люди короля общаются с самыми главными его врагами. Более того, дают исчерпывающий, чуть ли не ежедневный отчет о том, что король делал, что говорил, чем занимался. Зачем? Очень уж напоминает всё это банальную слежку с ожиданием момента, когда «объект проколется». Впрочем, и этого особо не требуется: если «объект не прокалывается», можно где-то присочинить, где-то исказить факты. Главное, чтобы заказчики были довольны!

Почему мы упорно говорим о политическом заказе? Если бы донесения придворного посыльного и камердинера были правдивыми, то они не противоречили бы воспоминаниям других приближенных, не замеченных в контактах с правительством а следовательно, заведомо не заинтересованных в подтасовках фактов. Но как раз это мы и видим: с одной стороны, мемуары верных слуг, полностью опровергавших любые попытки сделать из Людвига II умалишенного, в большинстве своем либо вовсе не попадавшие в печать, либо тут же изымавшиеся из обращения; с другой — донесения всего двух человек, рисовавшие прямо противоположную картину и печатавшиеся чуть ли не на первых полосах центральной прессы. Всё это наводит на мысль, что «отчеты» Хессельшверта и Майра носят заказной характер и являются в лучшем случае полуправдой, а в худшем — прямой ложью.

Первую скрипку в криминальном дуэте играл Хессельшверт. Он представлял на всеобщее обозрение практически все записки короля, даже самые незначительные, в которых тот распекал слуг за халатность или какой-либо проступок. Да, Людвиг порой бывал вспыльчив, но его гнев очень быстро проходил — это отмечают все близкие ему люди. Более того, король заглаживал свою вину, делая «пострадавшим» щедрые подарки. Но записки оставались… При желании их можно было использовать в качестве компромата — как прямое доказательство «болезненной гневливости», неадекватности и т. п.

В связи с этим необходимо коснуться содержания тех писем Людвига Хессельшверту, которые только в 1999 году всплыли на аукционе и попали в руки исследователя Роберта Хольцшу (Holzschuh)[116]. Дело в том, что правнучка Хессельшверта, уничтожив большую часть корреспонденции (опять же возникают вопросы, что именно уничтожила и зачем), всё же сохранила 27 писем, впоследствии признанных историками подлинными. Именно их и опубликовал Хольцшу в книге «Потерянный рай Людвига II: Личная трагедия сказочного короля» («Das verlorene Paradies Ludwigs II. Die persönliche Tragödiedes Märchenkönigs»)^{152}. Именно они стали дополнительным «доказательством» для сторонников теории гомосексуальности короля. Мало кто принял во внимание, что Хольцшу при анализе текста совершил ту же весьма распространенную ошибку, о которой мы уже говорили, рассматривая особенности эпистолярного стиля Людвига И: он трактовал тексты писем с позиций сегодняшнего дня, не беря во внимание психологию человека XIX века. При беспристрастном же прочтении этих писем утверждение Хольцшу о гомосексуальности Людвига II не выдерживает критики. В корреспонденции, в частности, оговариваются обязательные критерии отбора кандидатов на королевскую службу, обсуждаются подарки для слуг, длина бород персонала и т. п. И вполне естественным представляется желание короля увидеть фотографию претендента на должность при дворе, прежде чем решить, брать ли его на работу.

Еще одним доказательством нетрадиционной сексуальной ориентации короля историк считает содержащуюся в письмах информацию, что он заказывал для своей приватной коллекции изображения людей, отличающихся физической красотой. Но в подобных заказах опять-таки нет ничего противоестественного. Здесь может идти речь лишь об эстетизме, свойственном, кстати, не только Людвигу. К примеру, Елизавета Австрийская имела целый альбом с фотографиями красавиц своего времени. И она, и Людвиг были истинными поклонниками и ценителями красоты в любых ее проявлениях, будь то произведение искусства или привлекательная внешность.

Этот пример мы привели, чтобы наглядно продемонстрировать, какой разрушительной силой могли в умелых руках стать письма и записки короля, трактуемые в угоду его врагам; насколько, повторяем, полуправда бывает опаснее лжи.