А ведь на основании именно таких и подобных им «показаний» выносился вердикт о невменяемости короля, и именно они стали «первоисточниками» для последующих биографов Людвига II. Ведь противоположных данных было крайне мало или же им просто не находилось места на страницах светской хроники. Доступ же к официальным документам частично закрыт до сих пор. При этом весьма показателен тот факт, что материалы уже упоминаемого нами частного архива Дома Виттельсбахов, относящиеся к Людвигу II (Geheimes Hausarchiv, Kabinettsakten Ludwig II), выдаются исключительно по разрешению главы Дома и исключительно выборочно: доступны те, что подтверждают официальную версию — сумасшествие, самоубийство и т. д., в частности «отчеты» и письма тех же Хессельшверта и Майра. Но большая часть документов — под замком.
Что в них? Неизвестно. Такая выборочность как раз и дает в первую очередь основу для сомнений; право, было бы логичнее вообще никого не допускать в архив, мотивируя отказ «охраной частной собственности».
То, что архив Дома Виттельсбахов, можно сказать, засекречен, в принципе понятно. И причина тому — вовсе не трепетное отношение к «тайне частной жизни больного монарха». По этой логике необходимо было бы скрывать как раз те документы, которые находятся в открытом доступе! Вряд ли в архивах содержится что-либо более компрометирующее Людвига, чем та грязь, что была выплеснута на него в то время, когда его объявляли сумасшедшим. Но правительству Луитпольда необходима была видимость легитимности, а любой факт, противоречащий официальной версии событий, наносил бы этой легитимности непоправимый ущерб. Лучше уж неподтвержденные слухи, чем прямые улики, свидетельствующие об узурпации трона. Да и современные Витгельсбахи, являясь потомками именно Луитпольда, до сих пор не стремятся хоть в какой-то степени реабилитировать память несчастного короля: ведь тогда пришлось бы признать, что они сами — наследники узурпатора.
Но вернемся к тогдашним печальным событиям. Итак, правительство Баварии твердо решило возвести на трон своего ставленника принца Луитпольда, не выходя за рамки законности. Для этого, не опускаясь до убийства, оно посчитало наиболее оптимальным признать короля недееспособным, что давало возможность автоматически отдать власть регенту. Нужно было подготовить почву для окончательного вердикта, чтобы избежать народных волнений. И для этого был запущен упомянутый выше механизм политической клеветы. На основании «свидетельств» Хессельшверта и Майра был составлен первый «обвинительный акт», согласно которому Людвиг II объявлялся недееспособным.
Весьма показательным является тот факт, что королевский лейб-медик Макс Йозеф Шляйс фон Лёвенфельд (Schleiß von Löwenfeld; 1809–1897), весьма уважаемый и авторитетный специалист, автор многих трудов по медицине, знавший короля с детства и служивший еще при дворе его деда и отца, не признавал наличия у Людвига II психического заболевания даже в самый момент его отстранения от власти. 10 июня 1886 года он телеграфировал в мюнхенскую газету Allgemeine Zeitung: «Поправка: существование тяжких страданий, которые Его Величеству Людвигу II постоянно препятствуют осуществлять управление, вовсе не неоспоримо (курсив наш. — М. З.)»{153}. Шляйс фон Лёвенфельд отказался подписать медицинское заключение, на основании которого короля признали недееспособным. Другой врач, не менее известный в медицинских кругах Франц Ксавьер фон Гитль (Gietl; 1803–1888), также отказался ставить свою подпись под позорным актом.
Более того, достаточно внимательно рассмотреть фотографии короля тех лет, сделанные его придворным фотографом Йозефом Альбертом, чтобы убедиться: на этих портретах нет ни тени душевной болезни, которая часто накладывает на внешний облик больного неизгладимый отпечаток (кстати, напомним, что внешность принца Отто кардинально изменилась после 1872 года).
Но врагам короля нужно было действовать, и действовать быстро! После отказа Лёвенфельда и Гитля правительственные круги обратились к тогдашнему светилу психиатрии Бернхарду Алоизу фон Гуддену…
Настало время поближе познакомиться с главным обвинителем по «делу Людвига», впоследствии разделившим с ним судьбу. Известный немецкий психиатр, анатом и физиолог уже несколько десятилетий являлся непререкаемым авторитетом в своей области. С 1869 года он возглавлял кафедру психиатрии в Цюрихском университете, а в 1872 году, переехав в Мюнхен, стал главой Баварского института психиатрии. Научная деятельность Гуддена, помимо психиатрии, касалась области анатомии и физиологии головного мозга. К моменту описываемых событий он опубликовал много серьезных научных работ, успешно сочетал теорию с практикой и был ведущим психиатром Германии.
Остается открытым вопрос: что же заставило такого уважаемого и авторитетного ученого поступиться своим добрым именем и оказаться участником столь сомнительного предприятия? Ведь будучи практикующим и опытным врачом, Гудден, как никто, должен был знать, что диагноз не может быть поставлен заочно. Врач обязан лично наблюдать и неоднократно беседовать с пациентом и лишь на основании этих контактов делать окончательные выводы. В данном случае мы имеем дело с вопиющим нарушением одного из основных законов медицины: Гудден вынес свой вердикт, основываясь только на словах третьих лиц, не утруждая себя проверкой подлинности фактов. Причем вынес его еще до объявления ультиматума Людвигу II о немедленном возвращении в Мюнхен. Известно, что Лутц и Краффт фон Крайльсхайм еще 23 марта 1886 года встретились с Гудденом и заручились его согласием признать короля душевнобольным.
И всё же вряд ли почтенный профессор действовал по злому умыслу. Ведь если исходить из принципа «ищите, кому выгодно», приходится признать, что, признавая короля душевнобольным, Гудден ничего не выигрывал. Может быть, лишь самолюбию врача льстил тот факт, что его пациентом становилась коронованная особа. Хотя и в этом смысле его амбиции к тому времени уже были частично удовлетворены: именно Гудден официально являлся лечащим врачом кронпринца Отто. А может, психиатр исходил из чисто научного интереса: ему был предоставлен уникальный случай наблюдать в «стационарном режиме» личность, которая еще совсем недавно была облечена высшей властью. О подобном «подопытном материале» любой практикующий ученый мог только мечтать.
В любом случае, скорее всего, «преступление» Гуддена состоит лишь в том, что он принял на веру те «документы», которые ему показали лица, в правдивости которых он не сомневался ни на мгновение. Как можно было не поверить, скажем, другу детства короля графу фон Хольнштайну, воспитанному при дворе и, несмотря ни на что, в глазах царедворцев продолжавшему оставаться самым близким и доверенным лицом Людвига II, или принцу Луитпольду, имевшему репутацию чуть ли не самого порядочного человека в Баварии? Гуддену просто не пришло в голову не доверять людям, основной задачей которых, по их же словам и «согласно занимаемым должностям», была забота о благополучии родной страны. Гудден исходил из высших интересов, считая, что тоже действует во благо Баварии, а может (как знать?), и всей Германии.
Профессор фатально ошибся и заплатил за свой промах страшную цену. Он стал таким же заложником событий, как и главные исполнители заговора, и не только запятнал свою дотоле безупречную репутацию врача, но и перечеркнул прошлые заслуги, оставшись в истории не как ученый с мировым именем (каким он был в действительности), а лишь как мелкий заговорщик (которым он, скорее всего, не являлся). И даже холодные волны Штарнбергского озера, в которых Гудден нашел свою искупительную кончину, не смыли с памяти о нем греха предательства. Таким образом, главный обвинитель сам стал такой же трагической жертвой, как и тот, кого он помог лишить престола…
Как бы то ни было, на основании свидетельств «очевидцев» профессор Гудден составил пресловутый «обвинительный акт», ставший главным козырем в руках врагов Людвига II. Чтобы не быть голословными, упорно утверждая, что этот документ появился на свет благодаря умелой подтасовке фактов, приведем еще несколько примеров, наглядно показывающих, какими методами действовали враги монарха.
